"Только было бы всегда двадцать первое июня,
Только б следующий день никогда бы не настал..."
На фото мой дед, замученный гестаповцами за то, что как коммунист и инженер ново-краматорского завода, отправленного в тыл, остался в городе, чтобы сформировать подполье (нашёлся предатель, который всех предал и всё пережил...), моя бабушка, вырастившая двоих дочерей - одна, без мужского плеча, на которое ей уже не суждено было опереться; и моя мама (на фото на руках у своего отца) - единственный член нашей семьи, который долго помнил те страшные годы оккупации на Украине... Теперь она рядом с ними, родными, - на небесах...
Вечная память!
Будь проклят фашизм, которая принес столько страданий и горя моей семье и моей стране!
Сегодня мама непременно вспомнила бы и повторила рассказ о том, как утром 22 июня 1941-го, она, четырёхлетняя кроха, стояла, вытянувшись, на приступке за забором нашего дома в городе Славянске Донецкой области и ждала, когда у калитки появятся идущие с рынка её любимые папа и дедушка. Увидев их, она с восторгом запрыгала и многократно прокричала, что было сил, - чтобы услышали незнакомое и странное слово, из-за которого с самого утра в доме за ее спиной творился непонятный переполох:
ВОЙНА! ВОЙНА! ВОЙНА!
Впереди было много неведомого, страшного, но мы знаем, что страна и наша семья выстояли, мужественно приняли на себя эту боль, невозвратимые утраты и непомерные тяготы, потому что твердо верили, что оккупанты пришли не навсегда, что придёт время Победы, которой, как любила повторять моя бабушка, "просто не могло не быть!". Эта вера согревала душу, спасала от отчаяния.
Вспоминаю об этом именно здесь, т.к. наша семейная история получила неожиданное продолжение в конце 1980-х ... в пушкинском Лицее.
В то время, после Университета, я работала в музее.Однажды вела по Лицею гостей из ФРГ, которых заинтересовала история Царскосельских садов и зданий в годы Второй мировой войны. Каким-то образом разговор переключился на моих близких: высокий, седовласый, весьма пожилой немец стал расспрашивать о моих родных, о том, как они пережили годы войны. Я сказала о гибели деда, арестованного гестаповцами в Славянске. Услышав название города, немец остолбенел, а потом со слезами на глазах стал рассказывать историю, удивительно схожую с той, о которой я не раз слышала в нашем доме. То есть, пришло время и мне остолбенеть...
Как оказалось, зимой 1941 г., накануне Нового года, этот немец, тогда молоденький фриц, находился именно в Славянске. Мало того, ему запомнился небольшой, белёный домик, куда он заглянул, увидев дым из трубы. В доме жарко топилась печь, в углу стояла огромная сосна, украшенная самодельными гирляндами; молодая женщина у колыбели кормила грудью ребёнка, а ее другой ребёнок- девочка лет четырех - вышла к нему навстречу по влажным половицам. Эта чистота в доме смутила солдата: он зашел погреться, но испачкать полы не хотел. Он снял грязные сапоги, обнажив ноги в полустертых носках, прижался к углу печки...
Я продолжила его рассказ: солдат присел на табурет, достал фотографию жены с детьми, плакал и шептал: Киндер! Киндер! Гитлер капут! Затем протянул девочке шоколадку...
Немец был поражён, что я знаю его историю о ёлке, вымытых полах, разутых ногах и шоколадке. Только вынуждена была его огорчить: взрослые сразу забрали шоколад у моей маленькой мамы, сказали, что может быть отравлен.
В 1980-х году мама была еще жива, когда я рассказала ей эту потрясающую историю. Встречаться с ним она отказалась наотрез: говорила, что при звуках немецкой речи стынет в жилах кровь (сказывались воспоминания о пережитом ужасе при аресте отца),
Немец уехал тогда в свой Мюнхен, затем приезжал ещё раз, чтобы снимать кино о России и даже просил, чтобы я встретилась с его съёмочной группой. Но ему не разрешили. Об этом я узнала, много лет спустя. В 1990-х тогдашний директор нашего музея М.Н.Петай говорила мне, что струхнула, когда ей позвонили из Большого дома и стали строго спрашивать обо мне и о том почему со мной желает общаться западный немец.