Марина Бурик

Опыт и будущее На каком основании мы можем распространять данные нашего ограниченного опыта на то, что находится за его пределами? Как вообще можно из прошлого опыта делать прогнозы на будущее?  Кант видел основание этого в априорных формах нашего познания и априорных формах нашего чувствования, как условиях всякого опыта, а не в самом опыте. С его точки зрения, в этом отношении опыт всегда будет одним и тем же. Но даже если находиться на позиции Канта, остается вопрос, как же быть не с всеобщими категориями, а с распространением опыта, полученного эмпирически, на будущее? Здесь вспоминается высказывание Совуньи из “Смешариков”: ”Рецепт — это инструкция какого-то момента жизни. Кто-то правильно прожил этот момент и записал, чтобы другие тоже могли прожить этот момент правильно, точно следуя этой инструкции!” Речь идет о предсказании прошлого в будущем. Но, строго говоря, почему мы можем распространять момент, прожитый в прошлом, на будущее в виде рецепта? Ведь если наши знания — результат прошлого опыта, то мы имеем право распространять их только на него. Так получается, если мы соотносим опыт с опытом. Опыт в таких представлениях замыкается сам на себе. Тогда из него мы вообще не можем вывести ничего выходящего за его пределы. Последовательно проведенный этот принцип (а Канта “слева” критиковали именно за недостаточную последовательность его проведения, (за положение о существовании непознаваемой “вещи в себе”) приводит к солипсизму.  Его гносеологический принцип состоит в том, что основания для опыта мы находим в нас самих и в самом опыте.  И, строго говоря, не важно, индивидуальный это опыт или коллективный (“коллективно организованный опыт”).  Если говорить, что человек осознает только свою собственную деятельность и ничего кроме этой самой деятельности (если опыт понимать не только как восприятие, но и как деятельность), мы оказываемся не вправе распространять рецепты прошлой деятельности на будущее иначе, кроме как на основании собственного сознания, и не важно, индивидуального или коллективного. 

Однако если понимать все наши идеи как результат опыта, возникает ряд вопросов. Сидя в цирке, мы знаем, что девушку, зашедшую в ящик, на самом деле не распилили и не прокололи шпагами, хотя все присутствующие видели своими глазами именно это. Точно так же мы каждый день видим движение небольшого солнечного диска по небу. И если в случае с привидениями мы имели дело с индивидуальными отклонениями, то  в случае с солнцем и цирковым представлением мы видим, что иллюзии одинаково воспроизводимы в опыте разных людей. Откуда мы знаем, что то, что есть не только в индивидуальном, но и в коллективном опыте, не является иллюзией? Ведь в случае с Солнцем природа выступает как ловкий иллюзионист. Где же гарантии, что она не “проделывает” это и в ряде других случаев, при проведении экспериментов, когда разные люди могут при соблюдении всех условий получить один и тот же результат, мы тоже можем иметь дело с иллюзией. Как удачно сформулировал один из подписчиков вытекающий отсюда вопрос: “В какой момент множество субъективных опытов превращается в объективный наблюдаемый факт?” На этот счет отвечали, например, так, что он является объективным фактом, если мы признаем его объективным фактом. Тогда получается та самая гносеологическая позиция “коллективно организованного опыта”, которую критиковал Ленин, ведь по этой концепции и бог является фактом, так как он существует в коллективно организованном опыте.  Другой вопрос заключается в том, на каком основании мы можем распространять данные нашего ограниченного опыта на то, что находится за его пределами? Не получится ли как в анекдоте про курицу, которая связала появление хозяина с тем, что ее будут кормить зерном, но однажды хозяин пришел с ножом и опроверг ее эмпирическое знание? Как вообще можно из прошлого опыта делать прогнозы на возможное будущее? Своим решением этих вопросов Кант открыл новую эпоху в развитии философии.  И, конечно же, многие философы, в том числе и Кант, указывали на то, что человеческое сознание все время стремится выйти за рамки опыта и задается вопросами о таких вещах, которых в опыте непосредственно нет. А каким образом мы ставим вопросы о них?   Об этом здесь же чуть позже, а пока читайте “Материализм и эмпириокритицизм” Ленина. Это одна из лучших книг в истории человечества, написанная о проблеме опыта. А еще загляните в начало “Феноменологии духа” – там тоже много пищи для размышлений на этот счет. 

Опыт и иллюзии В эпоху Возрождения и Новое время быстро развивается наука, опирающаяся на опыт. Опыт понимался как последовательность непосредственных чувственных состояний человека. Все знания у человека и об окружающем мире, и о нем самом воспринимаются как результат опыта. С этим утверждением не поспоришь и в наши дни, если оставаться на почве материализма. Когда мы говорим о практике, как о критерии истины и о том, что наши знания — результат практики, мы подразумеваем, что практику осуществляют живые человеческие индивиды. Практика понята современным материализмом как чувственная деятельность людей. Следовательно, она немыслима отдельно от непосредственных чувственных состояний, то есть опыта. Точка зрения практики не предполагает игнорирование опыта, а включает в себя его соответствующее понимание. Однако опыт можно понимать по-разному, и, опираясь на опыт, отстаивать противоположные гносеологические позиции. Например, цитируемый выше Джордано Бруно постоянно ссылается на опыт. Но опыт для него не то же самое, что совокупность непосредственных чувственных восприятий: “чувство не может видеть бесконечность”. Но по опыту мы знаем, что за каждым конечным есть еще что-то, а потому наш опыт заставляет задавать вопрос: “что там, за пределами нашего мира?” - и искать ответ на этот вопрос. Чувство, понятое по-эпикурейски, вообще не может быть непосредственным источником знания. В 1543 году Николай Коперник самим фактом написания работы “Об обращениях небесных сфер” начал двухсотлетний процесс становления современного понимания опыта. Его теория имела значение далеко за пределами астрономии: то, что мы непосредственно видим, совершенно не то, что есть на самом деле, - следовало из работы Коперника. Однако то, что есть на самом деле, мы узнаем не в результате “чистых” или ‘голых” рассуждений, а посредством более точных наблюдений, работая с данными, полученными от наших органов чувств, то есть тоже посредством опыта. Таким образом, проблема опыта поставлена перед всем мыслящим человечеством самим процессом непосредственного опыта познания. Поставленная так проблема, предполагает ряд вопросов. Например, Джон Локк утверждает, что все наши идеи – результат обобщения чувственных данных. Что нет ничего в мышлении человека, чего бы не было первоначально в его ощущениях. Томас Гоббс придерживался той же точки зрения. Тем не менее Гоббс боялся привидений. Михаил Лифшиц так объясняет этот факт: “Автор знаменитого «Словаря», Пьер Бейль, рассказывает о странностях великого материалиста XVII века Гоббса — по слухам, он боялся призраков. На первый взгляд это кажется насмешкой над мировоззрением философа, который не верил в существование субстанций, отличных от материи. Но Бейль старается доказать, что слабость Гоббса — не аргумент против его материализма. Действительно, нельзя отрицать, что людям с больным воображением может в определенных условиях представиться призрак С точки зрения Гоббса, это значит, что существуют участки мозга, которые при наличии известного возбуждения способны вызвать в нас образ объекта, не существующего реально вне нас. Это могло случиться и с самим Гоббсом. Не доверяя своему воображению, он боялся призраков, хотя как ученый знал, что такие иллюзии могут быть только следствием неудачной «комбинации атомов» или «корпускул» в его собственной голове, а не отражением объектов внешнего мира согласно их действительности.” Лифшиц обращает внимание на то, что в данном случае сознание, с одной стороны, понимается как действие мозга, а с другой, оно же делает эти действия своим предметом, постигая разницу между иллюзией, появившейся в результате такого действия, и реальностью, в которой никаких призраков нет. И призрак, и постижение реальности в данном случае понимаются как то, что есть в человеческом опыте, и получается в его результате. Но все же мы стремимся отличать иллюзии от реальности и отличаем их.

Эльпин. К чему же нам служат чувства? Скажите. Филотей. Только для того, чтобы возбуждать разум; они могут обвинять, доносить, а отчасти и свидетельствовать перед ним, но они не могут быть полноценными свидетелями, а тем более не могут судить или выносить окончательное решение. Ибо чувства, какими бы совершенными они ни были, не бывают без некоторой мутной примеси. Вот почему истинапроисходит от чувств только в малой части, как от слабого начала, но она не заключается в них. Эльпин. А в чем же? Филотей. Истина заключается в чувственном объекте, как в зеркале, в разуме – посредством аргументов и рассуждений, в интеллекте – посредством принципов и заключений, в духе – в собственной и живой форме. Там же.

"Чувство не видит бесконечности, и от чувства нельзя требовать этого заключения; ибо бесконечное не может быть объектом чувства; и  поэтому тот, кто желает познавать бесконечность посредством чувств, подобен тому, кто пожелал бы видеть очами субстанцию и сущность; и кто отрицал бы эти вещи потому, что они нечувственны или невидимы, тот должен был бы отрицать собственную субстанцию и бытие. Поэтому должно быть известное правило относительно того, чего можно требовать от свидетельства чувств; мы их допускаем только в чувственных вещах, и то не без подозрения, если только они не входят в суждение, соединенное с разумом. Интеллекту подобает судить и отдавать отчет об отсутствующих вещах и отдаленных от нас как по времени, так и по пространству. А относительно их мы имеем достаточно убедительные свидетельства чувства, которое неспособно противоречить разуму и, кроме того, очевидно сознается в своей слабости и неспособности судить о них ввиду ограниченности своего горизонта, в образовании которого чувство признает себя непостоянным". Джордано Бруно "О бесконечности, вселенной и мирах".

Движение Движенья нет, сказал мудрец брадатый. Другой смолчал и стал пред ним ходить. Сильнее бы не мог он возразить; Хвалили все ответ замысловатый. Но, господа, забавный случай сей Другой пример на память мне приводит: Ведь каждый день пред нами солнце ходит, Однако ж прав упрямый Галилей. А.С. Пушкин

Об опыте: к постановке проблемы Многими школами античной философии опыт воспринимался как основа для мнения, но не истины. Такое отношение к опыту наиболее ярко выражено в философии элеатов, которые не принимали в расчет доводы, основанные на опыте, опровергающие центральное положение их философии. Они различали то, что есть по истине, и то, что есть в нашем опыте, — в видимости. Поэтому аргумент в виде ходьбы против положения о том, что движения нет, вообще не считался ими аргументом. Великий атомист Демокрит, по одной из версий, предпочел выколоть себе глаза, чтобы чувственные восприятия не заглушали голос разума. Платон воспринимал вещи, с которыми мы имеем дело в чувственном опыте, как тени их же идей. Соответственно, чувственные восприятия не дают возможность понимать вещи, но дают возможность подойти к пониманию, так как от них может отталкиваться разум в процессе познания. В одном из диалогов Платон поднимает вопрос о том, как органы чувств обманывают людей, и о том, какие сведения все-таки дают. Скептики ставили под вопрос возможность выносить утвердительные суждения относительно чего-либо в том числе и на основании того, что нас обманывают наши органы чувств, и на основании ограниченности нашего опыта. Было и другое направление в понимании опыта. К нему относится аристотелевская критика Платона. Аристотель  считал, что для познания вещей нужно изучать вещи, а не идеи этих вещей. В своих многочисленных произведениях он занимался обработкой колоссального эмпирического материала. Впрочем, от Аристотеля можно вести линию и в противоположном от опыта направлении, поскольку его учение о четырех причинах и понятиях материи и формы не выводимо исключительно из наблюдений. Из этого учения Аристотель выводит обоснование бога. Дальше можно двигаться от бога, как от всеобщего, к отдельным вещам, то есть выводить идеи из идеи бога, а не из фактов чувственного опыта. Самым “чистым” философом опыта был Эпикур и эпикурейцы. Они клали чувственные восприятия в основу теории познания и абсолютизировали его значение. Гегель поэтому говорил, что Эпикур изгнал мышление при помощи мышления. В теории познания Эпикура всецело господствовал опыт чувственных восприятий, а в этике – удовольствие (разумное удовольствие). Однако в Средние века эта философия опыта была отброшена и забыта как языческое зло. Философия была занята подкреплением принятых на веру положений религии доводами разума. Однако эпохальный спор номиналистов и реалистов тоже затрагивает проблему опыта. Здесь точку зрения опыта отстаивают номиналисты. В эпоху Возрождения опыту начинают придавать куда большее значение, чем в Средние века. Согласно Николаю Кузанскому, наблюдая за людьми на рыночной площади можно лучше понять, что такое мудрость и что такое бог, чем изучая книги и приобретая исключительно книжное знание. Наблюдение и измерение – вот что рассматривал Кузанский как верный путь по дороге мудрости. Тут мы уже видим попытку поставить вопрос об опыте так, как он ставится сейчас. Далее в лице трех английских философов мы имеем классическую постановку и решение вопроса об опыте, где опыт рассматривается как источник абсолютно всех идей, которые есть у человека. Но не спешите говорить, что точка зрения опыта, это — исключительно точка зрения эмпиризма. Картезианское Cogito, ergo sum тоже интерпретация опыта. На интерпретациях опыта в Новое время  остановимся подробнее, так как именно из них растут “ноги” постановки этой проблемы в том виде, в котором она должна решаться сегодня.

В этот день хочу лишь напомнить, что Великая Отечественная  война  была войной между коммунизмом и фашизмом, что не имеет никакого отношения к сегодняшним событиям.

Об опыте Опыт — одна из центральных проблем философии. Она остро встала в эпоху Нового времени как проблема существования и возможности науки. Вся традиция эмпиризма вплоть до наших дней (от Бекона и Локка до аналитической философии) ставит опыт в центр теории познания. Картезианское “cogito ergo sum” тоже об опыте. Лейбниц, критикуя философию Локка, согласен с ним, что, то что есть у человека в мышлении зависит от чувственного опыта. Но с его точки зрения чувственная деятельность – это деятельность интеллекта, которая невозможна без самого этого интеллекта. Душа согласно Лейбницу является единственным необходимым и неотъемлемым условием своего собственного опыта.  Кант говорил, что его философия направлена на то, чтобы удерживать разум в рамках опыта, то есть в рамках его собственных познавательных способностей. В свою очередь Кант шел за Юмом, который тоже пытался понять саму природу человеческого опыта. Наукоучение Фихте - включает в себя критику Канта за то, что его философия недостаточно разобралась в этой проблеме. Современная философия науки это, по большому счету, философия опыта (да, да: такой кадавр как философия науки существует, к тому же внутри он разделен на философию экономики, философию математики, философию квантовой механики и т.д). И действительно, если даже исходить из ленинской формулировки о том, что материя дана нам в ощущениях, придется разбираться с опытом. Это касается не только теории познания, но и эстетики, которую как науку о движении человеческой чувственности можно по праву назвать наукой о человеческом опыте - ее же интересует движение непосредственных чувственных состояний человека. Различное понимание опыта дает о себе знать в решении самых разных, а не только специфически философских, вопросов. В продолжении рассуждений о материии и материализме планирую написать несколько постов на тему опыта и его материалистического понимания. Пишите в комментариях, как Вы сами понимаете опыт и какие именно аспекты проблемы Вас интересуют. Будем разбираться вместе.