Замятин

Пожалуй, самый прямой и банальный символ перехода российского общества от подъёма 1990-1991 годов до массовой деполитизации и меланхолии после 1993-го — это реконструкция Манежной площади в Москве. В конце автобиографической книги «Мы дети твои, Москва» (1996) Юрий Лужков поместил фотографии реконструируемых его мэрией зданий Москвы, которые как бы должны говорить сами за себя. Там есть и эта фотография разрытой под торговый центр Манежной площади. С этого же ракурса сделаны известные снимки рекордных митингов 1990-1991 годов, мощь которых дала власть в том числе и Лужкову. Из эссе «Москва и меланхолия» (1997) Джонатана Флэтли:

«Возьмём, к примеру реконструкцию Манежной площади и превращение её в огромный роскошный подземный и надземный торговый центр. Прежде Манеж представлял собой заасфальтированное пространство, на котором беспорядочно парковались автомобили. Нельзя сказать, что это было приятное место. Грязный, шумный, задымленный Манеж был образчиком анонимно-индустриальной модернизации и прилегал прямо к прекрасной старинной русской Красной площади. Для меня это соседство служило аллегорией грубой случайности, характерной для советского типа модернизации. В то же время это место было также и участком антисоветской модернизации: именно здесь проходили антисоветские демонстрации в начале 90-х. А позже — анти-ельцинские демонстрации правых (то есть, по-нашему — левых. — Прим. перев.) и сталинистов. Реконструкция площади делает невозможными такие демонстрации в будущем и стирает память о тех, что имели место в прошлом, а также и о малосимпатичной версии советской модернизации. Торговый центр как бы ставит в центр постсоветского жизненного стиля потребление, которое одновременно выступает механизмом утверждения этого стиля».

В истории принятия Декларации о государственном суверенитете РСФСР мне кажется удивительным, с каким единодушием за неё голосовал Съезд: 907 голосов за при 13 против и 9 воздержавшихся. А ведь это был революционный документ, который торпедировал Союз и ломал надежды Горбачёва на управляемость республиканского Съезда. Хотя почти 90% депутатов Съезда тогда формально были членами КПСС (включая Ельцина, он выйдет из партии только через месяц — 12 июля), большинство из них так или иначе поддерживали ДемРоссию. Однако же у «демократов» не было такого подавляющего большинства, и, например, Ельцина в мае избрали председателем только с третьего раза, с боем. При этом в консервативную фракцию «Коммунисты России» вошло 355 депутатов. Почему же они все согласились на Декларацию, которую продвигали «демократы»? Есть мнение, что комроссы поддержали Декларацию из расчёта на усиление своих позиций в КПСС и оформления республиканских активов партии (у России не было своей компартии со сталинских времён), а также ради атаки на либеральных реформаторов в союзной власти вокруг Горбачёва. Часть консервативных депутатов голосовала из националистических соображений (фракция «Россия») — то было начало национально-патриотических («красно-коричневых») сил. Я бы добавил сюда ещё одно слагаемое успеха Декларации — массовую политизацию. Колюблющиеся депутаты были не только добычей кулуарных внутриэлитных игр, но и мишенью активных избирателей. Из воспоминаний Виктора Шейниса:

«Система электронного голосования, налаженная на Съезде, позволяла оперативно информировать граждан, как ведут себя их избранники. Размноженные в тысячах экземпляров распечатки голосований исправно поступали в избирательные округа. Не определившиеся депутаты, ежедневно проходившие из гостиницы «Россия» в Кремль сквозь строй пикетчиков, поддерживавших Ельцина, получавшие поток писем и телеграмм из избирательных округов, испытывали сильное психологическое давление, которому номенклатура ничего не сумела противопоставить».

Как выглядела эта осада Съезда избирателями, можно увидеть на этих документальных кадрах из фильма Галины Бурашовой (см. Часть 2). Это в очередной раз демонстрирует ту простую истину, что готовность элит к рискованным революционным преобразованиям сильно зависит от народной мобилизации. Но в наше время это очень опасная истина применительно к Декларации, потому что такая версия происхождения Новой России не бьётся с официальной доктриной тысячелетнего государства.

Какую демократию хотели построить «демократы»? Открытая лекция об истоках политических противоречий «90-х» теперь и в Москве Осенью 1990 года по Москве ходит брошюра с небанальным названием «Что делать?». Её автор Гавриил Попов — ближайший сподвижник Ельцина, недавно избранный председателем Моссовета, и будущий первый мэр Москвы — формулирует программу демократической оппозиции. В течение следующих трёх лет они одолеют КПСС, демонтируют советскую систему и учредят политические институты Новой России, существующие по сей день. Какую политическую систему вместо советской хотели построить «демократы», взявшие власть? Как формировались их представления о желаемом демократическом устройстве для свободной России? Наконец, почему получившаяся политическая система оказалась склонна к сверхцентрализации и концентрации власти? В поисках ответа на эти вопросы я исследую историю становления городской власти в постсоветской Москве, которая теснейшим образом переплетается с учреждением центральной власти и нового государства. На лекции я поделюсь некоторыми материалами и находками. Мы погрузим программный текст Попова в конкретные историко-политические обстоятельства, чтобы понять природу постсоветской политической системы через её генеалогию. 14 июня, 19.00, библиотека Шанинки, Газетный пер., 3/5. Для прохода нужно зарегистрироваться по ссылке и взять с собой паспорт.

Неожиданные новости Обстоятельства сложились так, что мы с уважаемой Анной Нижник теперь будем соруководителями программы «Политическая философия» в Шанинке. Этой программой много лет руководили Григорий Борисович Юдин и Андрей Андреевич Олейников, которые оказали нам доверие и передали эстафету. В новых условиях есть миллион препятствий для продолжения такой программы. Однако в её коллективе нашлись люди, которые посчитали, что сдаваться так просто нельзя и нужно попробовать. Тут огромный вклад Владиславы Шаповаловой, она с нами на фотографии. Наша задача состоит в том, чтобы максимально сохранить преподавательский состав (и даже усилить его местами), принципы образовательного процесса и высокие требования к студентам, которые сложились ещё во времена манчестерского диплома. Когда я сам учился и защищался на этой программе, мне казалось каким-то невероятным чудом, что такое вообще существует. Когда я начал читать там свой курс, я ещё раз убедился в этом, глядя на студентов и коллег. Теперь я чувствую обязанность воспользоваться возможностью для сохранения этого уникального места, которое дало мне так много и может ещё больше дать другим. И вы можете нам в этом помочь. Мы открыли набор и стараемся дотянуться до максимального числа потенциальных абитуриентов — то есть тех, кто хочет разобраться в современной политической теории и стать самостоятельным исследователем в этой области. Если у вас есть знакомые, которым это может быть интересно, то, пожалуйста, расскажите им, что 15 июня будет день открытых дверей. Сложность в том, что программа платная и стоит, на мой взгляд, немало. Но пока это единственная возможность для получения такого образования в России, к сожалению. Обратите внимание, что учиться на программе можно дистанционно из любой точки мира. Занятия проходят очно в аудиториях Шанинки, но мы подключаем онлайн тех, кто не в Москве. Вы очень поможете, если расскажете о программе в своих соцсетях. А я готов ответить на любые уточняющие вопросы.

Мой товарищ Глеб Бабич решил выдвигаться в Мосгордуму. Мы с Глебом знакомы со времён кампании против фанзоны в МГУ 2018 года, он тогда строил независимое студенческое самоуправление на Биофаке. Потом Глеб занялся местной политикой у себя в Тёплом Стане, баллотировался там на муниципальных выборах в 2022 году с платформой «ВыДвижение». С 2019 года активно участвовал во всех наших избирательных кампаниях. И вот решился на свою большую кампанию в этом году. Не могу не поддержать его. Для регистрации самовыдвиженцем ему надо будет собрать больше 5000 тысяч подписей избирателей округа (районы Тёплый Стан и Коньково), что очень сложно. Если вы хотите получить опыт работы на избирательной кампании, записывайтесь в штаб Глеба: сборщиками — для тех, кто готов работать вживую на округе, либо на удалёнку — там много ролей. Это хороший вариант получить опыт в предвыборном штабе без лишних компромиссов. Пока это вообще единственный приличный кандидат в этом году в Москве из известных мне, таковым скорее всего и останется.

В четверг, 30 мая буду в Белграде и прочитаю открытую лекцию в независимом книжном Dobar Dabar Books. Лекция будет про политические реформы в России 1990-1993-х годов — то есть про «девяностые». Поделюсь материалами своего текущего исследования истоков сверхцентрализации городской власти в Москве. Если кто-то из вас вдруг в Белграде, приходите увидеться и обсудить насущное. Начало в 20.00.

Гребер в «Утопии правил» делает любопытное замечание о том, что римские игры и зрелища в Колизее имели важную антидемократическую функцию: они воплощали образ кровожадной людской массы, которая своими улюлюканиями и вердиктами поднятием пальца демонстрирует абсурдность идеи народного самоуправления. Так, по мысли Гребера, имперская власть создавала соломенное чучело демократии и замещала память о подлинном самоуправлении, существовавшем в средиземноморских сообществах до их завоевания. Развивая эту мысль можно сказать, что современные государства изобрели более изощрённую форму этого же антидемократического довода. Знаменитый фестиваль «Шашлык Live», который мэрия Москвы внезапно назначила на дни протестных акций во время выборов в Мосгордуму в 2019 году, должен был продемонстрировать не просто образ чревоугодничающей массы, но кое-что более обезнадёживающее — отказ народа от политической субъектности в пользу сытой потребительской жизни. Если на фестиваль шашлыка придёт больше людей, чем на митинг с требованием регистрации независимых кандидатов, то, мол, не будет ли это эмпирическим доказательством того, что между мещанским комфортом и демократией народ выбирает первое? (Мы, разумеется понимаем, в чём тут ошибка и подлог, но интересна сама форма этого довода.) Тут же мне вспоминается замечательная статья Франчески Поллетты, в которой она начинает с того, как городские праздники и карнавалы часто создавали рамку для управляемого протеста. Участникам позволялось на один день символически свергнуть правителей и взять власть в свои руки, а на утро возвращался старый порядок.

«Выступления, совершаемые на таких мероприятиях, воспринимаются в качестве вызова существующей властной и статусной системе, но особой опасности не представляют — как результат, задорно выворачиваемые наизнанку властные отношения лишь укрепляются».

Однако далее Поллетта показывает на примерах из ГДР, Чехословакии и Китая, что эта игра в имитацию может выйти из-под контроля и перерасти в реальные коллективные действия:

«При этом, однако, всегда имеется риск того, что собравшиеся толпы могут вдруг осознать себя в каком-то ином качестве и, сделав это, обретут способность разрушить мифы, легитимирующие режим».

Гребер тоже замечает, что «зачастую карнавалы становились прологом к настоящим бунтам», но не развивает эту мысль. Как и миллион других интересных мыслей в этой книге. Можем обсудить это завтра на ридинге по «Утопии правил» в Шанинке. А перед ридингом там же будет день открытых дверей. Если вы подумывали поучиться в Шанинке, приходите знакомиться — я расскажу про нашу программу политфилософии.

В субботу в Шанинке пройдёт открытый ридинг по книге Дэвида Гребера «Утопия правил». Мы с Анастасией Плинер и всеми участниками пойдём по тексту Гребера, чтобы обсудить проблемы бюрократизации, социальных утопий, воображения и структурного насилия. «Утопия правил» несколько лет лежала у меня на полках в ожидании своего часа и даже немного обуглилась от моих постоянных голодных взоров. И вот наконец-то её время пришло. Для участия в ридинге нужно зарегистрироваться по ссылке, заранее прочитать книгу и прийти в субботу, 25 мая к 17.00 в Шанинку на Газетный переулок с паспортом (для КПП). Приходите!

Почему троллейбусы в Москве заменили электробусами? Об этом вышла великолепная статья Егора Мулеева в журнале Urban Planning. Егор показывает, что вульгарное объяснение через лоббирование чьих-то денежных интересов («ищите ‘Батурину’») здесь не проходит. Как не проходит и объяснение через позицию транспортных чиновников, формирующих программу развития ОТ, или экспертов, которые могли бы научно обосновать преимущества электробусов перед троллейбусами. Напротив, сначала появляется политическая воля мэрии, которая затем уже создаёт: — и необходимые рыночные процессы, которые потом начинают выглядеть как экономический интерес лоббистов, — и обосновывающую (задним числом) экспертизу транспортников, — и сопроводительный пиар, который должен убедить москвичей, что электробусы это прогрессивно, а троллейбусы это совковое старьё. Дальше логично спросить, откуда тогда взялась сама воля мэра на это решение? А этого мы не узнаем, пока не выйдут какие-нибудь мемуары с пересказами закрытых совещаний и бесед с Собяниным. В гиперцентрализованной системе московской власти у нас нет никаких шансов узнать, как принимаются такие решения, пока об этом не расскажет кто-то из узкого круга участников. Эта статья кажется мне чрезвычайно интересной не только как исследование московской власти, но также в качестве иллюстрации более общего тезиса о том, что политическая воля предшествует всевозможным экономическим и экспертным обоснованиям, которые играют роль рестроспективной рационализации. Недавно я писал про ещё один блестящий пример такого рода из датской урбанистики, где нет такой авторитарной централизации, но логика соотношения власти и знания та же. *** Так вышло, что мы с Егором немного знакомы. Он брал у меня интервью о моей депутатской практике взаимодействия с Дептрансом для своего исследования. Но, честно говоря, тогда он в итоге рассказал мне больше интересного и содержательного, чем я ему, так что обвинения в предвзятости не принимаются. Я давно почитываю Егора, ещё со времён Openleft. Из более публицистического очень рекомендую вот эту заметку о приватизации транспорта и маршрутках: «Мы с Вадиком посидели и решили вот так».

Органическая и медиа- политика В последние месяцы я почти полностью потерял интерес к оппозиционной медиасреде. И если раньше я колебался в вопросе о перспективах политического развития через массовые медиа и говорящие головы-лидеры, то сейчас прихожу к выводу о тупиковости этого пути. Объясню свою логику. Новый режим репрессивности практически полностью вытеснил оппозицию из физических публичных пространств в медиа, разорвав каналы прямой связи с деполитизированным большинством. Это породило феномен медиаполитики: соцсети (прежде всего ютуб) превратились из инструмента коммуникации в самоцель. Если исходно охваты в медиа нужны политикам для трансляции своих идей и предложений и мобилизации аудитории, то в медиаполитике просмотры и реакции превращаются в самостоятельные KPI. Контент начинает определяться их логикой, которая отождествляется с логикой политической поддержки и репрезентации (лайки=голоса). Говоря марксистским языком, медиаполитика это фетишизация медиа. За два года первоначальный контрпропагандистский потенциал медиаполитики («моя тётя перестала слушать Соловьёва и перешла на Плющева по утрам») исчерпался. Объём совокупной аудитории оппозиционных медиа, судя по всему, стабилизировался, её медленное расширение перестало выглядеть как фронт информационной борьбы. Сама аудитория также, похоже, перешла от ожиданий решающих предложений от медиаполитиков к регулярному потреблению комфортного медиапродукта. Невозможность удовлетворить запрос на действия привела к его вытеснению: от политических блогеров теперь требуется только информировать и развлекать — предлагать уже ничего и не надо. Противоположность медиаполитики можно условно назвать органической политикой. Она строится на потреностях деполитизированных людей, которые сталкиваются с несправедливостями и пытаются давать им отпор. Органический политик помогает таким людям самоорганизоваться вокруг общей проблемы, получить положительный опыт коллективных действий и расширить своё политическое сознание. Словом, занимается старой-доброй реполитизацией. Органическая политика тоже нуждается в медиа, поскольку ей нужно привлекать внимание к своей проблеме. Органическим политикам полезно иметь контакты с журналистами, они могут и сами становиться блогерами. Но всё это для них — средства, необходимые ровно настолько, насколько они способствуют продвижению их органической повестки. Медиаполитика отличается тем, что она черпает повестку из самого мира медиа или придумывает её сама. Её контент всегда, конечно, основан на каких-то ценностях самого спикера, но в пределе ему всё равно о чём говорить — о пожарах или о совбезе — лишь бы это повышало медийность. Надежда медиаполитики может заключаться в том, что добытая таким искусственным, технологичным образом аудитория потом когда-нибудь может обернуться средством для органической политики. Мне кажется, что это разумно и действительно может так сработать (в моём опыте уже работало). Однако избыток медиаполитики при тотальном дефиците органической может создать критический разрыв между ними, при котором последня уже не сможет обратно инструментализировать первую. Условный Камикадзе Ди (извините за крайний и комичный пример) ушёл в такой отрыв, что уже точно не сможет быть полезен для органической политики. На мой взгляд большинство медиаполитиков находятся на том же пути. Для предотвращения этого разрыва нужно прикладывать специальные усилия. Но если органической политики нет, то её нет, как ни крути. Сложность этой задачи усугубляется тем, что медиаполитка создаёт сильнеший нарциссический соблазн, благодаря которому медиаполитики начинают искренне верить в своё политическое влияние и перестают замечать саму проблему.