Лаканиана

В отличие от Эдипа, Гамлет знает, что он виновен в том, что он есть, быть для него невыносимо, и о преступлении существования ему известно до начала драмы. Но с началом ее он становится перед выбором, где проблема существования ставится в его собственных терминах: To be, or not to be. И это бесповоротно вовлекает его в невыносимое бытие. Так, в «Гамлете» эдипова драма обнаруживается в начале, а не в конце, поэтому герой становится перед выбором между быть и не быть. В силу этого или-или он оказывается включен в цепь означающих, где обречен стать жертвой, что он бы ни выбрал. В этом быть или не быть Гамлету предстоит иметь дело с местом, занятым словами отца о том, что смерть застала его во цвете его грехов. Сыну предстоит иметь дело с местом, занятым грехом Другого, который Другим не был искуплен. Тот, кто знает, не расплатился за преступление существования - в отличие от Эдипа, заплатившего за преступления, которые совершил, не зная об этом. Проблема Гамлета в том, что он не может ни расплатиться вместо отца, ни оставить долг неоплаченным. В итоге он мстит, но расплата попутно постигает и его самого: уже сам будучи ранен, он поражает Клавдия тем же самым оружием, что нанесло смертельную рану ему. Трудность проблемы, с которой сталкивается Гамлет, когда ему предстоит взять на себя свой поступок, в том, что и отец и сын, знают правду, глаза у них обоих открыты. Важно понять, как он сможет Гамлет взять совершение этого деяния на себя, какие обходные маневры сделают для него возможным этот невозможный поступок, (невозможный сам по себе, поскольку другой знает), какими путями сможет совершить то, что должно быть совершено. То есть проблема состоит в том, что он не сможет это сделать, не ведая, бессознательно, подобно Эдипу. Подходя к этой проблеме, Лакан начинает с конца, с того, почему Гамлету в конечном счете удается свое действие осуществить. Гамлет своей рукой поражает Клавдия лишь после нескольких других смертей и не прежде, чем сам он получил смертельную рану. Похоже, что только так могло быть выправлено его желание, чтобы сделать возможным действие in extremis, на краю, чтобы удар был нанесен. Великие мифические темы (в том числе изначальное соперничество между отцом и сыном), которые разыгрываются в разных вариациях из столетия в столетие - это долгое приближение, в результате которого миф, исчерпав свой потенциал до конца, интегрируется в психологию, в субъективность. Поскольку за «Гамлетом» ничего лучше сработанного не последовало, можно предположить, что именно в нем миф интегрируется в субъективность. Поскольку - Лакан на этом настаивает - поэтические творения не отражают творения психологические, а порождают их, то Гамлет задает некоторую новую субъективную позицию. В исходной ситуации в «Гамлете», в отличие от истории Эдипа, кастрация не имеет места, поэтому события пьесы выстраивают медленный, извилистый, непростой процесс, которому предстоит этой кастрацией разрешиться. И только по мере того, как отсутствующей кастрации находится какой-то эквивалент, как она, наконец, получает осуществление, Гамлет совершает свое фатальное для себя самого деяние, поскольку ситуация достигла предела, за которым он не может оставаться в живых. По материалам: Лакан Ж. Семинары. Книга 6 «Желание и его интерпретация», гл. 13 Иллюстрация – zoonar. de #Гамлет #Лакан_семинары #структурный_психоанализ

Начало По отношению к действию Гамлет занимает позицию прокрастинации, он медлит, откладывает. И это делает «Гамлета» Шекспира пьесой о промедлении. Каждый раз, когда ему представляется возможность действие совершить, он его откладывает на потом, но в конце что-то позволяет ему решиться на действие. Действие, которое надлежит совершить Гамлету, не имеет ничего общего с поступком Эдипа (бунтом против отца, с конфликтом, где отец выступает для психики в роли творца). Это не поступок Эдипа, который служит опорой для его жизни, делает Эдипа героем на всё то время, пока он пребывает в неведении.

Субъект конституируется как субъект только благодаря опосредующим эффектам языка, то есть благодаря вмешательству Другого. Он не поглощается и не включается в Другого, а конституируется по отношению к нему, то есть он отличен от Другого. И, проходя через означающую цепь, встречая в поле Другого самого Другого, субъект неизбежно остается в замешательстве, в недоумении, которое Лаканом в вопросе Che Vuoi? Этот вопрос двояко направлен - как адресованный субъектом Другому (чего он хочет от меня?) и - как предполагаемо адресованный от Другого к субъекту (чего ты хочешь?). «Ответ» на этот вопрос дается в форме фантазма ($◊a). В понимании Лакана субъект обязательно конституируется как незавершенный, он может прийти к бытию только как отсутствующий в самом себе. Его нехватка и делает его желающим. Но поскольку его желание во всей своей сложности является желанием Другого, то и Другой представляется как имеющий нехватку. Обе стороны — и субъект, и Другой – обязательно неполные. Их незавершенность не может быть завершена, но фантазм служит завесой, предохранением от встречи с этой незавершенностью, неполнотой – и в самом субъекте и в Другом как символическом порядке. Objet petit a в фантазме - воображаемая причина желания, которая допускает фантастическое чувство целостности, в котором субъекту по сути отказано. Порожденное чувством целостности удовольствие действует через модус фантазма как суррогат бытия, которое было потеряно на уровне отчуждения в движении к смыслу, на сторону Другого. То есть на уровне фантазма повторно разыгрывается чувство целостности, которое переживалось бы в неутраченном полном бытии, или которое младенец ошибочно получает в своем зеркальном образе i(a). Но желание субъекта, конечно, фантазмом не удовлетворяется, поскольку оbjet petit a функционирует в фантазме как воображаемая причина желания, и отношения субъекта ($) и объекта а в фантазме остаются воображаемыми. Однако в фантазме расщепленный субъект обретает определенную устойчивость, в отличие от Я из фрейдовского «Wo Es war, soll Ich werden» («Где это было, я должен стать») – чисто предполагаемой позиции субъективности. Фантазм — это «материал» для этого, изначально вытесненного Я, которое может быть обозначен только в «угасании» высказывания». «… фантазм и есть, собственно, «материя» того Я, что с самого начала оказывается вытесненным, ибо единственным указанием на него служит «fading» высказывания» (Лакан Ж. Ниспровержение субъекта). По материалам семинара «Граф желания - step by step» 03.12.22. На основании следующих работ: - Лакан Ж. Ниспровержение субъекта и диалектика желания в бессознательном у Фрейда, 1960. - Fink B. Lacan to the Letter: reading "Ecrits" closely. – 2004. Иллюстрация – граф 3, и фрагмент графа + (Лакан Ж. «Ниспровержение субъекта») #граф_желания #структурный_психоанализ

Step 1.1 - Step 1.2 - Step 2.1 - Step 2.2 - Step 3.1 Шаг 3.2 Граф 3. Чего ты хочешь? Переход к верхней половине Графа Желания указывает путь за пределы требования и отчуждения в языке. Требование больше не появляется в верхней части графа, по крайней мере, явно. В игру вступает сфера желания d, которое создает разрыв или пространство между субъектом и Другим.

Фрейд настаивал, что эдиповы сновидения подобны побегам бессознательных желаний, которые являются и остаются их главным источником. В «Эдипе» Софокла желания ребенка проявляются и реализуются как в сновидении, это сказывание того, что в этих бессознательных желаниях всегда оказывается на поверхности. Буквально то же Фрейд говорит и о «Гамлете»: бессознательные детские желания остаются вытесненными, и мы узнаем об их существовании только благодаря исходящему из них тормозящему влиянию, как и об обстоятельствах дела при неврозе. Таким образом, если в «Эдипе» поверхность проявляется как содержание сновидения, то в «Гамлете» - в качестве препятствия, торможения, невротического проявления. Так Фрейд с самого начала строго обозначил проблему Гамлета как особую природу задачи «исполнить месть по отношению к человеку, который устранил его отца, занял его место возле его матери, то есть к человеку, на деле реализовавшему его собственные вытесненные детские желания». Но его ненависть «заменяется обращенными к себе упреками, угрызениями совести» (Фрейд З. Толкование сновидений). Если угрызения совести – это способ, которым в сознательном плане выражается то, что бессознательно таится в душе героя, то они не могут рассматриваться только как симптоматическая разработка, которая происходит в сознании. Поэтому Лакан стремится понять, как артикулируется, что отвечает этим сознательным построениям в бессознательном. Так, формула Он не знал, что был мёртв из сновидения о мёртвом отце приобретает фундаментальное значение. В «Гамлете» отец прекрасно знает, что мёртв согласно воле того, кто хотел занять его место (брата Клавдия). Это преступление скрыто не от него, а от мира, представленного на сцене. В этом главное отличие пьесы от главной версии эдиповой драмы. Преступление Эдипом совершено бессознательно, и когда он узнает, то карает себя, и драма приходит к развязке. В «Гамлете» эдипово преступление совершено сознательно, оно известно не всему миру, но убийце и жертве, которая возвращается, чтобы сообщить об этом субъекту. Однородные нити двух фаз сюжета, «Эдипа» и «Гамлета» сравниваются, чтобы уловить связь вещей, выяснив, почему, каким образом и в какой мере исходно сопоставимые мотивы получают противоположный смысл. Эти противоположные смыслы обнаруживаются на верхней линии графа: в сновидении о мёртвом отце Он не знал, а в «Гамлете» - Он знал, что был мёртв. Согласно его пожеланию остается на месте. Чтобы понять позицию Гамлета по отношению к своему желанию в направлении Клавдия, Лакан призывает не спешить наслаивать идентификации друг на друга, дабы не остановиться на том, что Клавдий – это форма Гамлета, и что он осуществил его желание. Угрызения совести Гамлета вводят в его отношение к Клавдию двойственность, амбивалентность. Если Гамлет и относится к Клавдию как к сопернику, то это особое соперничество, во второй степени, поскольку Клавдий на деле совершил то, на что Гамлет ни за что бы не решился. Лакан говорит, что в результате Клавдий оказался под невидимой защитой. Одна из сторон такой защищенности Клавдия очевидна: поскольку Гамлета мучают угрызения совести, то он не трогает Клавдия. Для того, чтобы действовать, у Гамлета есть все поводы и мотивы (чувство соперничества и обида на узурпатора, лишившего его трона, чувство мести убийце своего отца, заповедь и прямой приказ от отца, которого он всегда обожал). Но он бездействует. Мотивы и поводы к действию есть, а самого поступка нет. По материалам: Лакан Ж. Семинары. Книга 6 «Желание и его интерпретация», гл. 13 Иллюстрация – bridgemanimages. сom + redbubble. com #Гамлет #Лакан_семинары #структурный_психоанализ

Тема Гамлета Уже с первого издания Traumdeutung по своей важности встала для Фрейда в один ряд с темой Эдипа. Лакан возвращается к этой теме, стремясь выработать более основательные представления о комплексе кастрации и уточнить, как он артикулируется в конкретике анализа и в его продвижении. Об эдиповом комплексе Фрейд впервые упоминает в связи со «Сновидениями о смерти дорогих нам людей», и говорит, что «Царь Эдип» и «Гамлет» вырастают на той же почве, это обработка одного и того же материала в разные периоды культуры и психической жизни человечества.

Иначе говоря, мать любит своего ребенка не столько потому, что таков ее естественный материнский инстинкт, сколько потому, что она бессознательно использует ребенка, чтобы скрыть свою символическую нехватку удовольствия и получить дополнительное удовлетворение в такой беззаботной и эгоистичной манере. В терминологии Лакана, ребенок для матери «более или менее символизирует и воплощает» фаллос – истинный объект ее желания, причем «сам ребёнок… ничего об этом не знает» (Ж. Лакан Семинар 4, 05.12.1956). Поэтому ребенок переживает психический кризис, когда обнаруживает, что для обеспечения любви матери требуется нечто большее, чем просто "быть рядом", а для поддержания ее любви недостаточно просто предложить себя, поскольку помимо них двоих есть еще третий элемент – фаллос, истинный объект желания матери, воплощением которого он может быть или не быть (Ж. Лакан Семинар 5, с. 333). Этот конфликт ребенок может смягчить двумя различными способами: 1. Пытаться поддерживать удовлетворение собственного желания (быть исключительным объектом желания матери), идентифицируясь с фаллосом (объектом желания матери). Он стремится удовлетворить все желания матери, тем самым ставя свои отношения с ней под эгиду воображаемого, которое подразумевает бескорыстную взаимозависимость и строгую взаимность. Это решение ведет к фетишизму, "перверсии из перверсий" (до начала 1960-х годов Лакан считал фетишизм парадигматическим случаем перверсии, но с момента начала теоретизации объекта a акцент сместился в сторону мазохизма). 2. Признать предписываемое культурой исключение полностью удовлетворяющих отношений с матерью, и сопутствующее ему обещание иного, будущего исполнения. Ребенок усваивает символическую конвенцию запрещенных отношений с матерью, принимает свое желание оставаться в корне неудовлетворенным и занимается поиском замещающих удовлетворений. Такой выбор вводит ребенка в структуру невроза. Несмотря на свою привлекательность, это сложное объяснение перверсии оказалось столь же неудовлетворительным, как и предыдущее (сведение символического к воображаемой интерсубъективности), поскольку оно ставило вопрос о том, чем перверты отличаются от психотиков, которых Лакан также поместил вне символического пакта. Это решение также не давало ответа на вопрос, отличаются ли истинные перверты от множества невротиков и психотиков, демонстрирующих " перверсивное" поведение. Учитывая эти невротические и психотические "перверсии", Лакан говорил о "парадоксальных перверсивных реакциях", перверсивных "пароксизмах" и passage a l'acte, признавая, что они тоже основаны на сокращении символически регулируемой дистанции между субъектом и объектом удовлетворения. Более того, он не исключал, что недальновидный аналитик может легко вызвать эти сокращения в ходе аналитического лечения. По материалам - Nobus D. Jacques Lacan and the Freudian Practice of Psychoanalysis (Routledge, 2000) - семинар «Как быть с перверсией» проекта «Лаканод». Иллюстрация – shutterstock. сom + #перверсия #структурный_психоанализ

Перверсия: от Фрейда к Лакану - 2 Начало Исследуя полиморфную перверсивность ребенка как вариант сведения отношений к воображаемой интерсубъективности, Лакан предпринял теоретический анализ доэдиповых объектных отношений. Он отстаивал идею о том, что доэдиповы отношения между ребенком и его матерью вовсе не регулируются воображаемой интерсубъективностью, поскольку они всегда уже населены символическим универсумом, в котором функционируют человеческие существа. Для Лакана первичные отношения матери и ребенка - это не идеально отлаженный, взаимный обмен, не заранее установленная, симбиотическая связь, а принципиально неоднородная сфера, в которой царят напряжение, конфликт и непонимание с обеих сторон. Он утверждал, что матери любят (лелеют, выхаживают и питают) своих детей не только потому, что те представляют собой их драгоценное и уязвимое потомство, но и потому, что дети - это их дополнительный источник удовлетворения.

Иначе говоря, мать любит своего ребенка не столько потому, что таков ее естественный материнский инстинкт, сколько потому, что она бессознательно использует ребенка, чтобы скрыть свою символическую нехватку удовольствия и получить дополнительное удовлетворение в такой беззаботной и эгоистичной манере. В терминологии Лакана, ребенок для матери «более или менее символизирует и воплощает» фаллос – истинный объект ее желания, причем «сам ребёнок… ничего об этом не знает» (Ж. Лакан Семинар 4, 05.12.1956). Поэтому ребенок переживает психический кризис, когда обнаруживает, что для обеспечения любви матери требуется нечто большее, чем просто "быть рядом", а для поддержания ее любви недостаточно просто предложить себя, поскольку помимо них двоих есть еще третий элемент – фаллос, истинный объект желания матери, воплощением которого он может быть или не быть (Ж. Лакан Семинар 5, с. 333). Этот конфликт ребенок может смягчить двумя различными способами: 1. Пытаться поддерживать удовлетворение собственного желания (быть исключительным объектом желания матери), идентифицируясь с фаллосом (объектом желания матери). Он стремится удовлетворить все желания матери, тем самым ставя свои отношения с ней под эгиду воображаемого, которое подразумевает бескорыстную взаимозависимость и строгую взаимность. Это решение ведет к фетишизму, "перверсии из перверсий" (до начала 1960-х годов Лакан считал фетишизм парадигматическим случаем перверсии, но с момента начала теоретизации объекта a акцент сместился в сторону мазохизма). 2. Признать предписываемое культурой исключение полностью удовлетворяющих отношений с матерью, и сопутствующее ему обещание иного, будущего исполнения. Ребенок усваивает символическую конвенцию запрещенных отношений с матерью, принимает свое желание оставаться в корне неудовлетворенным и занимается поиском замещающих удовлетворений. Такой выбор вводит ребенка в структуру невроза. Несмотря на свою привлекательность, это сложное объяснение перверсии оказалось столь же неудовлетворительным, как и предыдущее (сведение символического к воображаемой интерсубъективности), поскольку оно ставило вопрос о том, чем перверты отличаются от психотиков, которых Лакан также поместил вне символического пакта. Это решение также не давало ответа на вопрос, отличаются ли истинные перверты от множества невротиков и психотиков, демонстрирующих " перверсивное" поведение. Учитывая эти невротические и психотические "перверсии", Лакан говорил о "парадоксальных перверсивных реакциях", перверсивных "пароксизмах" и passage a l'acte, признавая, что они тоже основаны на сокращении символически регулируемой дистанции между субъектом и объектом удовлетворения. Более того, он не исключал, что недальновидный аналитик может легко вызвать эти сокращения в ходе аналитического лечения. По материалам - Nobus D. Jacques Lacan and the Freudian Practice of Psychoanalysis (Routledge, 2000) - семинар «Как быть с перверсией» проекта «Лаканод». Иллюстрация – shutterstock. сom + #перверсия #структурный_психоанализ

Одно из заблуждений на счет скандирования состоит в том, что “лакановская сессия = короткая сессия”. Но варьирование продолжительности сессии не обязательно означает, что она становится короче, чем та длительность, которая стандартно практикуется другими клиницистами и так же не однозначна. 30, 40, 50 и 55 минут считается стандартом для разных специалистов в разных частях света, но по поводу подобной вариативности никто не выражает удивления. Теоретически варьирование продолжительности сессии позволяет аналитику продлить сессию сверх установленного времени, и Фрейд это иногда делал, чтобы: • продолжить работу, которая продвигается в полезном направлении; • завершить, хотя бы в относительной степени, интерпретацию фантазии или сновидения; • активизировать аналитическую работу с пациентом, который по какой-либо причине говорит особенно медленно (носитель другого языка, преклонный возраст, просто личная привычка или способность) или долго не может перейти к важной теме; • привести в замешательство пациента, который систематически готовит большое количество материала для сессий, чтобы не произошло ничего незапланированного, спонтанного или неожиданного, а свои самые значительные высказывания придерживает только на момент выхода из кабинета аналитика. Лакановские аналитики сообщают, что в первые несколько недель анализа они редко заканчивают сессию раньше, чем через 45 минут, а первые несколько сессий могут длиться и 75 минут, чтобы • получить как можно более полное представление о жизни пациента • определить, сможет ли аналитик работать вместе с ним и как направить лечение • пациент смог получить представление о том, какого рода работа ему предстоит. По мере продвижения анализа продолжительность сессий сокращается (с одними пациентами больше, чем с другими), но иногда случаются сессии продолжительностью более 45 минут. Второе заблуждение состоит в том, что Лакан рекомендует аналитику "скандировать" или заканчивать сессии произвольно или случайно. Напротив, Лакан рекомендует заканчивать сессии на самой яркой точке, когда это возможно - то есть когда пациент формулирует самое яркое утверждение или вопрос, которые вовсе не должны быть самоочевидными или прозрачными по смыслу. Чаще утверждение или вопрос, на котором аналитик заканчивает сессию, может быть понят несколькими разными способами, и пациенту остается обдумать их все за время между этой и следующей сессиями. В таком случае скандирование сессии призвано заставить пациента работать - сознательно и / или бессознательно - во время между сессиями, поскольку человек не только лучше всего помнит то, что слышал (говорил) последним, но и незавершенная задача часто занимает ум гораздо больше, чем завершенная. Многозначное, двусмысленное или загадочное утверждение зачастую гораздо полезнее для продвижения анализа, чем однозначное, кристально чистое утверждение. Цель состоит в том, чтобы анализант проделал как можно больше работы вне сессий, а не только на них, поскольку ассоциации и интерпретации, возникающие у него самого, обычно гораздо более убедительны для него, чем те, которые делает аналитик. Скандирование - это всего лишь особо выразительная форма пунктуации. Когда аналитик заканчивает сессию, он фактически ставит точку, восклицательный или вопросительный знак не просто в конце предложения или абзаца, а скорее в конце раздела или главы текста. Поэтому вопрос "Как узнать, когда нужно закончить сессию?" тесно связан с вопросом "Как понять, как ставить знаки препинания на сессии?". По материалам - семинара «Про интервенции» проекта «Лаканод». - Fink B. Fundamentals of Psychoanalytic Technique: A Lacanian Approach for Practitioners . – New York / London: W. W. Norton & Company. – 2007. Иллюстрация –urbanbrush. net. #скандирование #интерпретация #структурный_психоанализ