Рембодлер

Денис Дымченко «Ропот» Еще одна книга из шорт-листа «Лицея». Это повесть в двух частях, главное событие в обоих — похороны: в первой части умирает бабушка главного героя, во второй — дед. Такая конструкция — не только символистский каприз: похороны служат поводом вернуться домой, встретиться с семьей, посмотреть на всех и всех пожалеть. Ропот — это фамилия главного героя Димы, но и, даром что не склоняется, — всей семьи. Кажется, этот смысл тоже заложен в заголовке: бывает, что семья – это не те розовощекие счастливчики с плаката, которые улыбаются около нового холодильника, а уязвленные и уязвимые (каждый по-своему) люди и в этой уязвимости тоже есть достоинство. В какой-то момент жизнь идет наперекосяк и главный герой пытается понять — в какой именно, и случился ли такой момент в его жизни или еще нет. Эта немного повесть о Глассах с российского юга. Сэлинджер явно не последний для Дымченко писатель: в тексте есть такая же меланхолия повседневности, простота фраз и предложений, темы одиночества, взросления и отчуждения. Некоторым людям тяжело вместе, другим непросто даже самим с собой, главный герой ходит со своим большим сердцем и в общем-то не знает, как со всем этим быть: «Я пробовал радоваться за него, как за старого друга, у которого все хорошо, хотя знал, что никогда ничего у него не было хорошо». «Ропот» — повесть созерцательная. Денис Дымченко обстоятельно описывает деревенский быт, записывает буквально каждое действие героя: как он переводит деньги водителю маршрутки, как выбирает место в ней, как едет и смотрит в окно, выходит и видит пирожковую, покупает пирожки (два с мясом и тархун), встречает старого друга Серегу, они договариваются вечером встретиться и на самом деле вечером встречаются. Какой-нибудь строгий тренер по креативному письму наверно мог бы выступить: а вот эта поездка в маршрутке и обед в пирожковой на двадцать страниц — они как двигают историю вперед? Как по мне — никак не двигают. Потому что это и есть история, ее природа — как из всяких, казалось бы, мелочей складывается большая жизнь. Может быть, именно поэтому повесть начинается и заканчивается смертью. Стоит упомянуть, что автору сейчас 21 год. Я узнал об этом, когда прочитал половину и, если честно, немного обалдел. С одной стороны, это может объяснять некую холден-колфилдовскую интонацию (в хорошем смысле, она может быть органична для автора), с другой – перед нами явно результат длительной литературной работы: текст насыщен зрелой мудростью и наблюдательностью, а персонажи выписаны/списаны очень убедительно. Смысл «Лицея» — в поиске и поощрении молодых талантливых авторов. Денис Дымченко отлично подходит под эту формулировку из положения премии — именно таким ребятам, которые вырабатывают собственный язык, нужна поддержка. Поэтому повести «Ропот» без вопросов уходят мои блогерские десять баллов из десяти.

Свежая бизнес-идея: запрещенные книги, обнаженные тела Именно такой магазин в Сан-Франциско хочет открыть Джордж Дэвис. Он разместил объявление о поиске «подходящей, амбициозной» женщины на роль исполнительного директора. Она должна возглавить магазин в торговом центре города с августа по декабрь. На работе она должна быть голой. Среди продавцов должно быть поровну женщин и мужчин, форма одежды соответствующая (то есть никакая), продавать они будут запрещенные, не только в США, но и по всему миру, книги. Дэвис уверен, что соберутся толпы поглазеть на магазин и кто-то наверняка что-то купит. «Зарубежные туристы и американцы из провинции захотят приехать. У нас будет масса рекламы. Если это пространство будет приносить хорошие деньги, вы сможете быстро и легко воспроизвести этот проект в Чикаго, Нью-Йорке и Лондоне», — написал он в объявлении о поиске кандидата на роль операционного директора. Он добавил, что помещение уже найдено и арендодатель согласен на нудистский концепт. Позже Дэвис заявил, что арендодатель разорвал сделку. Теперь он ищет помещение до 20 000 квадратных футов (1860 квадратных метров). По этой ссылке объявление Дэвиса, где есть его контакты: https://sfbay.craigslist.org/sfc/sls/d/san-francisco-female-to-develop-banned/7748823114.html Джорджу Дэвису 80 лет и он не очень любит одежду. Он десятилетиями появляется на улице голым. Дэвис дважды баллотировался в Наблюдательный совет Сан-Франциско (безуспешно) и один раз на пост мэра (набрал 0,45% голосов). В 2014 году он был арестован — новое городское постановление запрещало публичное обнажение.

Читаю активно прозу молодых авторов — компания Ridero пригласила в жюри блогеров премии «Лицей». Не знаю, можно ли из этого сделать какой-либо вывод, но пока обе моих книги-фаворита начинаются с похорон. Одна из них — роман Аси Демишкевич «Под рекой» — замаскированный под автофикшн триллер. Я буду отталкиваться от этой гипотезы — что доля документального здесь невелика, в обратном случае, все написанное ниже теряет силу. Итак, главная героиня Кира узнает о смерти отца и возвращается в родной город, чтобы встретиться с семьей. Она пытается разобраться в своих чувствах, понять, каким человеком был ее отец и какой он оставил след в ее душе. Что-то знакомое, да? Сначала роман как будто удобно ложится на полку с современной литературой – сюжетно он перекликается сразу с несколькими недавними бестселлерами, на уровне идеи — принадлежит к еще большему корпусу книг о психологических травмах. В общем, что-то такое мы точно читали и еще не раз прочитаем. Но потом сюжет делает небольшой крен и книга обретает свой собственный голос. Родной город героини (как и писательницы) — сибирский Дивногорск. Живописные горы, величественный Енисей, сказочная тайга — лучшего сеттинга для триллера не найти. Дивногорск возник на месте строительства Красноярской ГЭС. Люди усмиряли стихию, было затоплено множество деревень и поселков, жителям пришлось переезжать, но кто-то предпочел остаться дома, даже если этот дом окажется под рекой. Иррациональное, по всем меркам, решение. Природа тоже по-своему мстит, из-за плотины Енисей не замерзает зимой — в городе невообразимая влажность: вода везде, что в реке, что над, разница почти условная. В Дивногорске можно было бы снять хороший сезон Настоящего детектива, вместо того, который показали недавно. Рассказчик неспешно погружается в вязкое, как ил, зло. Появляются трупы животных, людей; из шкафа, толкаясь плечевыми костями, лезут скелеты. Демишкевич смело замахивается, но удар все же проходит несколько по касательной — зло здесь довольно абстрактное, явленное со стороны, выписанное широкими мазками. То ли слабость, то ли власть, помните, как у Андреева — я боюсь ножей, всего острого, блестящего: мне кажется, что если я возьму в руки нож, то непременно кого-нибудь зарежу. На последней странице писательница открыто рифмует личное и общественное, предлагая трактовку: для торжества зла нужно, чтобы хорошие люди ничего не делали. Но лично мне нравится другая — про то, как человек оглядывается назад и видит труху идеалов, фальшивую молодость, обманутые ожидания. Все те, кого он любил, не прошли проверку, оказались хуже. Но главное — хуже оказался он сам, такой же, как те, которых он любил и ненавидел, и которые во всем подвели. Что это история про человека, который смотрит на нож и думает: а почему бы действительно не ударить, если нож острый?

На чьей стороне был бы сегодня Кафка Статья в NYT о том, что не только у нас пытаются приписать в свои ряды мертвых знаменитостей – Летова, Бодрова, Цоя. Францу Кафке в этом случае повезло еще меньше — его считали своим соратником вообще все. Друг Кафки — Макс Брод, который не выполнил свое обещание и не сжег все рукописи Кафки после его смерти, представлял писателя как современного «святого», чьи истории «являются одним из самых типичных еврейских документов нашего времени». Первые переводчики Кафки на английский, Эдвин и Уилла Мьюир, подписали его как аллегориста христианской благодати. Это не помешало экзистенциалистам в 60-х принимать Кафку за своего. Они считали писателя своим предшественником, охваченным тоской. Он вглядывается в бездну абсурда и спрашивает, как это делает Йозеф К. в предпоследнем абзаце «Процесса»: «Где тот судья, которого он никогда не видел?». Симона де Бовуар сказала, что Кафка «показал нам наши собственные проблемы, с которыми мы столкнулись в мире без Бога». Психоаналитики объявили Кафку адептом психоанализа — невротичным глашатаем сверхъестественного и склонным к самоистязанию «поэтом стыда и вины» Модернисты считали Кафку модернистом. Они видели Кафку не как пациента, которому нужно поставить диагноз, а как писателя, который остро ощутил ошеломляющий крах общепринятых идей в обществе. «Если бы кто-нибудь спросил про художника, который ближе всего подходит к нашему веку, как Данте, Шекспир и Гете к своему, – сказал У.Х. Оден, — то первым на ум пришел бы Кафка». С особенной силой делили Кафку во время Холодной войны. Советские критики считали Кафку союзником достойного человека, смело вступающего в борьбу с капиталистической системой, антикоммунисты превратили его в противника бюрократического террора, практикуемого авторитарными режимами. В 1954 году, задолго до того, как имя писателя стало нарицательным, Артур Кестлер пренебрежительно отозвался о московских процессах, назвав их «в духе Кафки». Два года спустя советские танки подавили венгерское восстание, а литературного критика-марксиста Лукача арестовали в Будапеште и лишили не только права опровергнуть обвинения, но и вообще ознакомиться с ними. «Значит, Кафка все-таки был реалистом!», — заявил он. Государства в судах спорили о национальности Кафки. С 2007 года в течение девяти лет в израильских судах велась борьба за право опеки над рукописям писателя. Национальная библиотека Израиля настаивала на том, что Кафка еврей. Юристы Архива немецкой литературы в Марбахе утверждали, что рукописи Кафки принадлежат Германии, потому что его языком был немецкий — «самая чистая немецкая проза века», — сказала Ханна Арендт. Суд выиграла Израильская библиотека. Этот список, конечно, не полный. Бенджамин Балинт в NYT говорит о том, что Кафка был верен своей непринадлежности ни к каким политическим или религиозным течениям. В письме к своей невесте Фелиции Бауэр Кафка пишет о своем «бесконечном стремлении к независимости и свободе во всем». Это его стремление оторвало его от любой коллективной принадлежности, пишет Балинт: «Позволило его воображению выйти за рамки любых канонов, подчиняясь, по его словам, своим собственным законам движения». https://www.nytimes.com/2024/05/23/books/review/franz-kafka-death-centennial-legacy.html

Еще пару слов о вчерашнем Генри Джеймсе. Сразу несколько хороших организаций — Переделкино, Букмейт, Подписные издания и Мастерская Брусникина придумали проект «День в другом доме». Это презентация книги Джеймса в таких полевых, переделкинских условиях: не только традиционные выступления авторов/переводчиков и издателей, но и «интерактивная прогулка в викторианском стиле». На территории поселка писателей было 11 сцен, воплощающих дух книги (и в целом викторианский дух). Например, возле пруда были организованы чтения — мужчина в бархатном пиджаке декламировал стихи и прозу, и ненавязчиво вовлекал в это занятие посетителей. На другой площадке можно было буквально через дыру в заборе подсмотреть за соседями (отсылка к сюжету книги) — актеры разыгрывали быт 19 века. Была еще площадка «солнечные ванны», но из-за дождя ее быстро свернули. Параллельно проходил паблик-ток про викторианскую литературу с переводчиками и экспертами. Мне кажется, это удачное воплощение идеи книги как события. У Джеймса плохая репутация с точки зрения увлекательности чтения, он где-то на полке с Прустом — их принято хвалить, но мало кто читает. Такие события могут привлечь читателей не только к Джеймсу, но и (в какой-то степени) к литературе вообще. Продвижение концепции чтения вообще тема довольно тонкая, тут даже слово «продвижение» может казаться инородным. Можно рисовать Пушкина и Толстого в вайфарерах и кроссовках найк и писать «чтение — это модно», что автоматически опровергает саму эту конструкцию, а можно придумывать оригинальные проекты, как делают это описанные организации (где работают, чего там скрывать, прекрасные люди). Про перевод: Приятный факт — при переводе Джеймса его не стали упрощать («не стали дробить предложения и делать из него Хемингуэя», уточнила переводчица Александра Борисенко). Хотя риски такие сейчас есть. Над книгой работала переводческая мастерская из 5 или 7 (извините, точно не помню) переводчиц под руководством Александра Глазырина. Текст разделили на относительно равные куски и люди работали параллельно, результат обсуждали на встречах. Финализировал текст Глазырин. Было непросто, говорит он, в одиночку он перевел бы книгу за три месяца, здесь понадобилось полгода — коллеги могли срывать дедлайны. Глазырин надеется, что результат получился достойным. Александра Борисенко заметила, что претензии к переводу всегда будут, порой неожиданные. Она вспомнила один такой: «У вас над книгой работали три переводчика, а главный герой все равно умер».

Ждем подъема викторианской литературы в России Викторианская литература вызывает острый интерес издателей, в работе находятся параллельно несколько проектов, говорят люди из книжной индустрии. Причин у этого несколько. Первая — издателям сложно работать с западными правообладателями, а на викторианскую литературу все права давно кончились. Вторая — цензура: пуританская мораль 19 века оказалась близка современным российским законодателям. Риски запрета подобных книг значительно ниже, чем современных. Издатели особенно не афишируют работу над этими книгами (права не нужны — кто угодно может их издать), но осторожно привлекают переводчиков, сообщила переводчица Александра Борисенко на сегодняшней лекции посвященной изданию «В другом доме» Генри Джеймса. Это вторая книга в серии ранее непереведенной классики, которую издают Букмейт и Подписные издания. Первой была книга «Под маской» Олкотт. В Букмейте говорят, что результаты «Под маской» впечатляют — книга пользуются популярностью в Подписных. Про Генри Джеймса пока рано говорить — книга появилась совсем недавно. Впрочем, у Генри Джеймса не может быть много читателей, осторожно заметил Александр Глазырин, работавший над переводом «В другом доме». Глазырин рассказал одну неприятную новость, уже переведенный роман последователя Джеймса — Алана Холлингхерста (автора знакового для нулевых романа «Линия красоты») вероятно не будет опубликован из-за законодательных ограничений.

Узнал, что в прошлом году вышла книга Джеймса Ханнахэма с нетривиальным названием «Неужели всем было насрать, что случилось с Карлоттой». В центре сюжета — отсидевшая трансгендерная женщина, которая пытается примириться с семьей и не нарушить условия УДО. По этому поводу поискал другие книги с необычными названиями. 🔹«Все мои друзья мертвы» — комикс про динозавра 🔹«Вязание из собачьей шерсти: лучше свитер от собаки, которую вы знаете и любите, чем от овцы, которую вы никогда не встретите» — переиздание классической книги про пряжу «теперь и с новыми породами собак» 🔹«Все, что я знаю про женщин, я узнал от своего трактора» — анекдоты с фермерских полей 🔹Go the Fuck to Sleep — рука не поднимается написать по-русски, пособие по воспитанию детей 🔹«Руководство для начинающих по сексу после смерти» — исследование сексуальной энергии 🔹«Снова Америка: возвращаем величие, которого никогда не было» — рассуждения про внутреннию и внешнюю политику США 🔹 «Ты здесь, водка? Это я, Челси». Роман в духе Бриджит Джонс

Наверное, вы уже видели анонс этого мероприятия. А может и нет. В последнее время проходит много книжных презентаций и выставок, за всем можно не уследить. Поэтому напомню про важное событие этих выходных — большую благотворительную книжную распродажу. Организатор — «Медленные книги», это книжный дистрибьютор, но здесь можно использовать слово сообщество. Я довольно давно знаком с их работой, она меня всегда приятно удивляла и, можно сказать, восхищала. К ним пришла беда, и вы можете помочь. Я и сам планирую посетить один из магазинов. Все подробности — https://t.me/primusversus/1316

Отопление и литература Прочитал интересную историю про Декарта и печь. В своем «Рассуждении о методе», вышедшем в 1637 году, Рене Декарт вспоминает знаменательную ночь 10 ноября 1619 года. Он провел ее в одиночестве в комнате, отапливаемой печью. «Я был совершенно свободен беседовать с самим собой», — пишет он. В ту ночь Декарту приснилось три сна: в первом невероятно сильный ветер сбил его с ног и прижал к церкви; во втором – свет озарил комнату, в то время как снаружи бушевала буря; а в третьем он сидел за столом и читал энциклопедию Quod vitae sectabor iter? («Какую дорогу выбрать в этой жизни?»). Декарт истолковал эти сны как знак того, что следует заняться объединением наук. Он создал аналитическую геометрию и разработал философскую концепцию рационализма как универсального метода познания. В обоих случаях видна идея Декарта о дуализме — разум и тело разделены. Все эти работы случились из-за того, что в ту ноябрьскую ночь Декарт чувствовал себя отделенным от природной стихии благодаря печке, считает профессор английского языка Калифорнийского университета Сюань Л. Сюй. Если бы мы пересмотрели знаменитое положение Декарта «Я мыслю, следовательно, существую», учитывая температурные условия, повлиявшие на подход к мышлению, то оно могло бы звучать так — «Я мыслю в отапливаемой комнате, следовательно, я существую», пишет Сюй. Или так: «Я думаю, что мой разум свободен от тела, потому что я нахожусь в комнате с климат-контролем». Сюй написал книгу под названием Air Conditioning (можно перевести как Кондиционирование воздуха). На обложке натурально кондиционер, писатель задается такими вопросами: как современные технологии кондиционирования воздуха влияют на мышление, культуру и социальный опыт? Как качество воздуха и температура окружающей среды влияют на настроение и опыт работы? Кондиционирование мне кажется менее важным фактором, чем отопление или тепло в целом. Есть примеры, когда бытовые условия и обстоятельства могли влиять на писателей и литературные произведения. Как сказал один современник в песне под названием «Отопление» — слепые руки обстоятельств нас задушат, как котят. Помните Оруэлла, который писал 1984 на нелюдимом шотландском острове Джура? Сейчас там проводят экскурсии: жизнь течет здесь размеренно, а очарование природы проникает в самую душу, говорят менеджеры по продажам. Оруэлл же описывал сложнейшие условия, в которых ему приходилось работать: холод, влажность и отсутствие центрального отопления. Он писал, закутавшись в несколько слоев одежды. Это не могло не повлиять на настроение романа. У Оруэлла был туберкулез, он умер через семь месяцев после публикации 1984. Сильвия Плат по похожим причинам страдала в Лондоне в 1962 году. Дом, в котором она жила с детьми, практически не отапливался, она и дети часто болели. Бывало, она вставала в 4 утра, пока спали дети, и писала стихи. Батареи замерзли, депрессия усиливалась. Тогда у нее окрепли мысли о самоубийстве, пишет ее биограф. Сильвия Плат покончила с собой 11 февраля 1963 года. Альбер Камю, выросший в жарком Алжире, жаловался на промозглость Франции. Если посмотреть на его фотографии, можно заметить, что на многих из них он кутается в пальто, его как будто знобит. Он пишет: «Рожденный бедняком в рабочем квартале, я не ведал, однако, что такое настоящее несчастье, до того, как увидел наши холодные пригороды». Он переехал во Францию в марте 1940 года, в мае — закончил писать «Постороннего».

Рецепты пирогов из Твин Пикса, Крестного отца и Ведьмака. На рынке расцвет кулинарных книг по поп-культурным феноменам Чтобы приготовить лук в мясной подливке, тот, в который «впился зубами» Бен Старк в романе Джорджа Мартина, нужно не так много ингридиентов. Понадобится 300 грамм лука-севка, веточка пряной зелени, большая ложка муки, мед, треть стакана яблочного сока и еще три стакана говяжьего бульона. Лук нужно очистить и обжарить, поставить на огонь мед, добавить масло, потом полить соком. Обжаренный лук залить бульоном. На все про все — полчаса и можно почувствовать себя Беном Старком, вспомнив для начала, кто это (брат Неда Старка). Рецепт воздушных пончиков из «Очень странных дел» подозрительно напоминает рецепт просто пончиков: 12 штук можно сделать за 2 часа. Детектив Хоппер обычно запивает их кофе, написано на странице. Книга «Готовим, как в аниме. Рецепты для настоящих отаку!» обещает научить готовить «тот самый рамэн для Наруто» и «гюдон для Ренгоку». Есть еще книга с гениальным названием «Некрономномном. Рецепты и обряды из преданий Г. Ф. Лавкрафта». Есть сборники кулинарии из Гарри Поттера, Форсажа, Годзиллы, Охотников за привидениями, Титаника, Чужого. Таких книг десятки. Одна из крупнейших компаний этого сегмента в России — издательство «Хлеб и соль». Журнал Esquire объясняет, что такие книги заполонили полки книжных магазинов. Рассчитаны на фанатов франшиз — книга здесь опять как мерч, который можно поставить на полку, где уже есть другая сувенирка с логотипами. Готовить еду не обязательно, но, с другой стороны, с помощью пищи читатели могут воплотить часть любимого вымышленного мира и погрузиться в него, например, ложкой. Почему их стало так много? Раньше фандомы собирались в укромных местах, они были разобщены, чувствовали себя уязвимыми. Социальные сети помогли им набрать силу, легитимизировали хобби и сделали его мейнстримом. Фандомы — это теперь крупная платежеспособная группа населения. Кулинарные рецепты — золотая жила для издателей. Не на все из них даже нужна лицензия. Надпись «неофициальная кулинарная книга» на обложке служит веским аргументом при споре об авторских правах. HarperCollins даже создала целый издательский дом Expanse, который работает над лицензионными продуктами из тв, кино и игр. Девиз компании — «Книги для фанатов, написанные фанатами». Продукция издательства пользуется успехом. Например, книги по Dungeons & Dragons и Майнкрафту входят в топы продаж на глобальном рынке. Не похоже, что у издателей скоро кончатся материалы, говорит Ванесса Лопес из издательства Insight Editions: «У нас есть и другие направления [литературы], например, выпечка, коктейли, развлечения».