Paranoid Android

Многие из вас знают, что через несколько дней в Германии начнётся Чемпионат Европы по футболу, он же Евро-2024. Берлин и так преображается каждый чемпионат, вне зависимости от того, где он проходит: местные гуляют по городу в футболках своей сборной, у каждого Späti стоят лавочки с плазменным телевизором впереди, кафе и бары забиты до отказа. Но этот турнир будет суперособенным, и даже я не могу представить насколько. Но что я могу представить, так это радость от футбола. Иногда она сменяется грустью, тем самым принося в твою жизнь весь спектр эмоций, которые может испытывать человек. Но прежде всего это радость, которой я хочу поделиться с вами. Я написал эссе о роли футбола в моей жизни. Перед вами слепок последнего сезона Унион Берлин, членом которого я являюсь. Счастье и горечь, победы и поражения, тактика и хаос, рутина и свидетельство эпохальных событий. История футбольного фанатизма. Приятного чтения! https://telegra.ph/istoriya-odnogo-sezona-05-30

[2/2] Всё ещё одинок, но уже не скрываю потребности в безусловной любви, хотя бы себя. Будучи непризнанным самим собой, я пытался всю жизнь компенсировать этот факт, делая что угодно, лишь бы добиться признания от окружающих. Но что бы я ни придумывал, чего бы я ни достиг, я всегда оставался непризнанным самим собой, одинокой несчастной пташкой. С каждым днём чувствую приток новых сил и воображаю, что мог бы сделать со всей той энергией, что была безвозвратно утрачена на побег. Читаю историю про остроумного неудачника типа Лимонова или там Керуака. Каких-то два года назад размышлял: "надеюсь, он сдохнет в конце", сейчас думаю: "вылитый я", и в целом эти две мысли друг дружке не противоречат. Сидя на пледе в поле, где в радиусе километра вокруг меня ни души, записал свой первый стишочек:

В Шпандау ездят поезда С востока, запада и юга. А ты всё мечешься по миру, Пытаясь отыскать свой дом.

Завтра еду обратно в квартиру. Поначалу переживал, что не хватит денег до тех времён, пока не устроюсь в галеру и не дождусь своей первой зарплаты. Но тут неожиданно обнаружил на счёте Тинька пару лямов рублей. Это мама продала хату бабушки, отстегнув по наследству добрую половину. Хватит на полгода минимум, осталось только подумать, как бы их разменять. В городе только что отгремел "Karneval der Kulturen". Побыл там полчаса, окончательно понял, что массовые попойки с загрязнением улиц противоречат моим желаниям. Берлин - город-бренд, притягивает всех подряд: и хороших людей, и плохих. Плохие ведут себя в этом городе так, будто никто ничего им не сделает, устраивают тотальный срач, как я в Риме или в Лиссабоне. Будучи местным, от этого устаёшь. Каждый день прохожу как минимум одно интервью. В идеале хочу работать с криптой, чтобы в нормальной конторе без хайпожорных афер, но тут как получится. Моя главная цель – обрести дом в душе и зрелость в уме. Зрелость – это когда ты можешь послать на хуй кого угодно, но тебе это нахуй не нужно. И мне ещё до этого состояния ой как далеко, и не то чтобы я точно знаю, как туда дойти. Ненужный кто-то зааа окном cтоял и требовал любви, я всё оставил нааа потом, я говорил себе: “Неее за что биться, неечем делиться – всёёё об однооом. Стоооит ли злиться? Там, за окнооом … птииица я, птицааа”. Конецъ.

дорога. часть 9/9 [1/2] Я вернулся в Берлин на две недели пораньше, слил остаток своих сбережений на комнату в огромной Альтбау на Грайфсвальдер Штрассе, пока моя хата занята. Снова хочу разговаривать на немецком, но мои соседи по хате всегда переходят на инглиш. Сплю на большой антресоли, будто снова на втором ярусе в камере хостела. Поначалу было прикольно, потом надоело, особенно когда ночью хочется в туалет. В ванной пахнет противным и едким, доселе мне неизвестным запахом. Это подруга главного из жильцов заехала к нам из Камбоджи в срочном порядке, оставшись спать на диване в гостиной. Она привезла что-то типа аромы, пахнет настолько ужасно, что каждый раз, моясь в душе, задерживаешь дыхание, дабы поменьше вдыхать эту гадость. Начал курить самокрутки и меньше есть. Хожу за продуктами в Пенни без всяких изысков. Поначалу было тревожно. Казалось, меня арестуют в аэропорту, и я проведу много лет в одиночной камере по случаю покушения на убийство и попытке сбежать от лап европейского правосудия – но ничего не было. Быть может, я под спидами преувеличил увечья Ганса, и дело закончилось фонтанчиком крови из носа. Быть может, полиция даже не зарегистрировала этот случай, даже имея при себе копию моего паспорта, что отксерили в хостеле. Быть может, коммуникация внутри ЕС работает плохо, и теоретически можно скрываться в любой стране. Жила ведь как-то та террористка из RAF в людном Кройцберге аж тридцать лет. Быть может, за мной ещё просто не выехали, и я живу в кафкианском пространстве, где таймер сменил циферблат. Верю, что Боженька сжалился надо мной, дав второй шанс. Дал себе слово молиться перед приёмами пищи и ходить в церковь, благо они тут безумно красивые. В Берлин уже пришло лето, и город заиграл светлыми красками, словно не было здесь ноября длиной в полгода. Каждый день езжу на Tempelhofer Feld, гуляю там до тех пор, пока не сведёт икры. Вдали по рельсам ездят эсбаны, издалека они такие мелкие, будто игрушка в наборе Lego, и все мы на этом поле выглядим крохотными фигурками, кто-то смотрит сверху на нас, примерно как мы на муравьёв. Я вижу радость в глазах этих людей, хоть и сам её пока ещё не могу испытать. Чувствую сердцем неспешность Берлина в противоречии с его масштабами и хотелками толстосумов-инвесторов, будь они прокляты, палачи Тахелеса. Кто бы что ни говорил, Берлин никогда не будет столицей мира, потому что Берлин - это провинция мира, und das ist auch gut so.

дорога. часть 8/9 Я в Стамбуле, но не сильно этому рад. Осознал здесь свою бездомность. По бумагам у меня аж два дома, но мне страшно вернуться в каждый. Через три недели моя берлинская хата будет свободна, но я не уверен в том, что там мой дом. В Стамбуле много людей, мало вежливости и витающее в воздухе чувство тяжести. Хруст симита во рту туристов заглушает шум времени, превращаясь затем в белый шум на солнечном фоне. Каждым утром, просыпаясь наедине с самим собой в маленькой комнатке хостела, я раскрываю шторы и вижу, что солнце уже покраснело. Слышу шум проезжающих мимо машин, скрип соседних дверей из старого дерева, шаги этажом выше, смотрю на трещину в потолке и не знаю, кто я такой. Нет, мне уже не страшно, я просто кто-то другой, незнакомец, живущий в обличие призрака-полтергейста. Последние дни хочется что-нибудь с собою сделать. Бесконечно слушаю на повторе Химеру и их альбом Zudwa, это самый лучший альбом за всё время существования русскоязычной музыки. Символично, что его записал человек, повесившийся в момент релиза, не успев его даже прослушать после сведения. Рэдт покончил с собой в 27 в одну ногу с Кобейном, Хендриксом и Башлачёвым. Может это и есть тот самый момент, когда все песни спеты. Жаль, что я не такой, и мой уход будет лишь камешком в океане статистики самоубийств. Может податься на фронт, во имя добра разрушать те места, где родился и вырос. Наверное, моя гибель там будет полезнее, чем в петле или в асфальте под небоскрёбом. Считай, если успел собрать три фрага перед тем, как тебя настигнет мавик или арта, то это уже +2. Может проникнуть в тыл, зная курскую приграничную зону как свои пять пальцев, подрывать рельсы, опоры ЛЭП, запускать дроны к аэродромам и нефтебазам, сливать координаты рашистов, делать реальные вещи, пока белопальтошные либералы размышляют о том, как переубедить стадо бабушек. Быть может, я искуплю свою вину перед Гансом. Быть может, мой подвиг запомнят на двадцать четыре часа, пока в инстаграме не истекут сториз, а ленты тиктока не переключатся на новых героев. Ооо, ооооо, зона! Ожидает на-пря-жён-но бес-прос-вет-ная.

дорога. часть 7/9 Сегодня 5-е мая, сейчас я в Дакаре. Хотел в Стамбул, но туда всё равно лететь с пересадкой, почему бы не заземлиться в перевалочном пункте, избежав утомительной пересадки в 10 часов. Избегать - это то, что у меня выходит лучше всего. Брожу по морскому песку мимо длинных тоненьких лодок, похожих на нос Crash Bandicoot из счастливого детства. Гуляю по центру, кушаю ещё больше, благо тут ещё вкуснее, чем в Сале. Помимо прочего, подсел на вейп-дудки. По вечерам все бары забиты туристами белого цвета кожи. Часто вижу там скандинавов. Среди белого дня они соблюдают дистанцию не менее пяти метров. Не то, чтобы они недружелюбны, если их попросить улыбнуться, они будут ворчливо настаивать, что они улыбаются и им хорошо. Они не врут, просто им нужно выпить, и тогда они станут добрейшими людьми на этой планете. На этом моменте они всегда радуются, как дешёво стоит здесь алкоголь в сравнении с родиной, где за пинту пива платишь тысячу евро. Когда алкоголь покинет их тело, они вернутся к своим начальным настройкам, став такими же радушными, как обитатели подземелий Страха и Голода. Если вам посчастливилось быть в их компании, вам придётся ждать следующей пойки, прежде чем они снова смогут общаться. Чувствую себя лучше, выбиваю меньше очков в тесте Бека. Чувство депрессии сменилось чувством тотальной усталости. Все посещённые города слиты в одно большое пятно, и Дакар тут не сильно различен от Рима. От ресторанной еды стабильно изжога, но и желание закупиться продуктами и стряпать ужин на крохотной кухне тоже отсутствует. Время потеряло свой плавный ход, стало безумным, то рвётся вперёд, как взрывная волна, то вдруг застывает, скрутившись в бараний рог. Вокруг постоянно новые люди. Меняя города как перчатки, ты ощущаешь, как отдаляешься от новых людей, не успев обменяться контактами. Они постепенно исчезают из твоей оптики, чтобы потом окончательно раствориться в пространстве. Пытаясь забыть их, ты ожидаешь с фрустрацией следующего безумного приключения под небесами. Поначалу переживал, что в Африке небезопасно, но по факту чувствую себя сильно лучше самих сенегальцев, будто белый господин-колонизатор, смотрящий на третий мир как на Диснейленд, чтобы потом написать по этим местам бестселлер по версии The New York Times, раскрыв "спрятанное сокровище африканской культуры”. Удивительно, пока в западном обществе разоблачают культ белого мужика, постоянно напоминая проверить свои привилегии, я ощущаю себя в Дакаре более избранным, чем в Берлине. Самодовольство туристов из богатых стран вызывает в моей голове мысль о деперсонализации. Нас учат ценить свою личность превыше всего, но на деле мы – лишь набор сущностей, живущих в иллюзии, что у нас есть “я”. Нами правит нагромождение сенсорных восприятий и чувств, уверяя нас в том, что каждый из нас – это некто, тогда как на самом деле все мы – никто. Писать о себе даже в дневник кажется проявлением высокомерия и эгоизма. Хочется написать о ком-то другом, кто нуждается больше меня во внимании и поддержке. Но я не знаю, чем живёт тот, кто не я, поэтому в тексте будет ещё больше фальши, чем в дневнике. Чувствуя ненависть к своему фенотипу, я обречён на его бесконечное описание без возможности смотреть на мир глазами другого. Каждый писатель пишет одну и ту же книгу, хотя она и выходит во многих томах и под разными названиями. И пыыылью улетала в облака. Крыыыльями метала облака. Дооолгая дорога бескай-фо-ва-я.

2/2] Коротаю тёплые вечера на пляжном песке, вдали от шумных кафешек, вслушиваясь в шум прибоя. Сначала думал, как дальше жить. Я искренне верил, что стану в дороге своей лучшей версией, освобожусь от берлинского ига, буду свободной счастливой пташкой, которая точно знает, куда ей лететь. На деле перевоплотился в исчадие ада, таившегося в обыденной жизни убийцей. Но, к своему удивлению, я быстро понял, что нужно вернуться домой, пытаясь жить, как жил раньше. Если поймают и арестуют, то будь что будет. Если мне повезёт, то этой удачей нужно воспользоваться. Устроюсь в другую галеру, может быть, выбью зарплату побольше. Попробую ещё раз найти терапевта, уверую в Бога и буду ходить в ближайшую церковь по воскресеньям, замаливая грехи до конца своей жизни. Пока хата занята, посмотрю ещё мир, хотя на это нет больше сил и в целом есть нездоровое отвращение к новым местам. Стал думать о Родине. Бесит, что в каждой точке моей дороги люди, услышав, что я из России, расспрашивают только о путине и войне, задавая тупые вопросы: когда это кончится, что ты думаешь, где сейчас твои родители, или вот самая мякоть: "а ты за путина?" Они никогда не спрашивают, как я себя чувствую, их даже не интересует моя позиция, они просто прыгают мне на шею и доминируют. Я это чувствую ещё со школы, и ещё тогда, в 17 лет, дал себе обещание не прогибаться, но вместо прогиба дал волю насилию, подтвердив псевдогипотезу, что все русские — орки. Смотря на Россию, трудно сказать сейчас, чего в ней больше - квадратных километров или человеческой боли. Ощущение, что время застыло и жизнь застыла. Вокруг кипит бытие, процветает культурное поле, а у меня только война и путин. Непрерывное напряжение последних двух лет сводит меня с ума, я ищу выход, чтобы сохранить рассудок, в итоге бегу без оглядки, чтобы споткнуться, сильно ударившись головой, лежать, пока из свежей раны плещется кровь, кричать и плакать. Моя русская идентичность ищется лишь по методу отрицательного перебора. Живу в Берлине, но не немец. Желаю Украине победы, но не украинец. За деколонизацию, но не татарин и не калмык. Нет ничего более косного, дубового и в то же время очень русского, чем притворяться нерусским. Для меня нигде нет укрытия. Даже сама мысль укрыться мерзка и противна. Если только от яркого солнца под пальмами, пока кто-то скрывается по подвалам от ракет и дронов моей "любимой" страны. Быть может, мы созданы не для того, чтобы сделать мир лучше, а для того, чтобы не дать мудакам сделать хуже. Но что делать, если ты тоже мудак? Меняяя держала за ноги земля. Гооолая тяжелая земля. Мееедленно любила пере-жё-вы-ва-я.

дорога. часть 6/9 [1/2] Я жив, здоров и ещё на свободе. С момента последней заметки прошёл ровно месяц. Я в Кабо-Верде на острове Сал, что с португальского переводится как “соль” – только солей мне ещё не хватало заюзать. Заселился в апартаменты до момента comedown, не знаю, как это на русском. Далее я прошёл через мучительный отходос. Каждая минута в том измерении длилась час. Тело жаждало новой дозы, в то время как мозг напоминал мне о преступлении. От бессонницы словил шизу. Слышал сирену по несколько раз за день, вопли Ганса, крики людей. Ложась на живот, чувствовал, как мои руки закованы цепью наручников, голову бьют полицейской дубинкой, и я, как рыбка, барахтаюсь, но не могу сменить положение. Каждый раз, когда слышал с улицы португальскую речь, параноил, думая, что меня нашли копы. Воображал, как меня депортируют обратно в рф, где меня либо мобилизуют, либо посадят за чёрный квадрат в Инстаграме и будут пытать. Что, если я его вогнал в кому или даже убил? Что, если фраза "тварь я дрожащая или право имею" с моей первой заметки - это ядовитая достоевщина, что лежала в подкорке всю жизнь, выжидая момента? Отходос сменился тихой депрессией, будто в голове отключили рубильник, и вроде бы ты не мёртв, не в отключке, а так, в гибернации. Стало плевать, найдут ли меня, никаких сил на сопротивление. В этом острове с обёртки Баунти я самый несчастный. Всё вокруг серое, как Берлин в январе. Нажираюсь до колик, проверяя, что так я ещё могу чувствовать тело. Мой животик за месяц стал животярой, на которую можно спокойно ставить стакан. Вокруг у каждого пиво, вино, коктейли, от их вида меня выворачивает наизнанку. Хорошо, что тут дёшево, и деньги горят не так быстро, как было в Европе. Просторная комната в розовом доме стоит здесь как комнатушка в Марцане. До океана рукой подать, хавка дешёвая. На карту пришёл возврат налогов за прошлый год, хватит на парочку авиарейсов. Я плохой человек, живущий хорошей жизнью. Сал – классический туристический остров, сотканный под зажиточных европейцев. Англичане, конечно, самые отвратительные. Наверное, надо сказать “британцы”, но что-то подсказывает, что валлийцы с шотландцами не такие отбитые, и смешивать их с англичанами это как смешать с русскими украинцев и белорусов – всем понятно, что мы хуже всех. Каждый день английского отпуска с утра до вечера проходит за распитием пива и мутных сидров. Чем ближе к закату, тем более неразборчивым становится их акцент. Когда они к ночи выходят из ирландского паба (да, он есть даже на острове в Африке), они уже настолько пьяны, что ни слова не разобрать из того, что они говорят. Позже ты застаёшь их блюющими на лестничной клетке отеля на первой береговой, после чего они расползаются по своим комнатам, чтобы немного поспать и, проснувшись утром, повторить всё по кругу. Среди них часто встречаются люди, прилетевшие за 10 фунтов из Лутона, которые понятия не имеют, где находятся и что делать. Они будут расспрашивать белолицых прохожих, будто инопланетяне, которые только что высадились на планету Земля и ещё не знают о существовании интернета. Вернувшись домой, они скажут своим сородичам, что всё было хорошо, но не прям чтобы супер. Наверное, все они лучше меня и никогда не избивали невинных людей, но вглядываясь на их хмурые лица, я не был бы в этом уверен.

[3/3] Очень долго болтал, высох рот, удалился в уборную попить воды из-под крана. Очень долго сидел на толчке. Сначала пытался переварить бесконечный поток идей для стартапа, который я запилю за эту ночь, запущу его утром, найду клиентов днём воскресенья и решу свой личностный кризис. Но гнев во мне бушевал гораздо сильнее, разросшись по телу за месяц в дороге подобно раковым метастазам. Вспомнил, как у меня своровали рюкзак, стал писать заметку с угрозами самосуда, думал разослать его в каждый почтовый ящик барселонских домов. Так пришла шизофреническая идея отыграться на Гансе. Бежал в гору до хостела с такой прытью, словно попал в финал олимпийской стометровки, и этот забег решает судьбу всей жизни. Заметил на небе полнолуние, принял это как знак одобрения на злодеяния любого рода, как сказал классик: "я уже не человек бля, я зверь нахуй". Добравшись до хостела, поднялся на третий этаж, заскочил в комнату. Разумеется, Ганс уже спал, укутавшись в одеяло как невинный ребёнок. Всё произошло в одно мгновение. В лице Ганса я видел всех, кто меня обижал, унижал, ущемлял. Удар за ударом, уничтожаю противника, словно Макс Бэр из фильма Нокдаун. Когда заметил, что на лице Ганса видно больше крови, чем кожи, а работник хостела отозвался на его крик, понял, что надо бежать. Перетащил часть соседней кровати к двери, чтоб не открыли. Собрал наспех рюкзак, пока Ганс пытался удержать меня за ноги, матерясь немецкими фразами, которых я раньше не слышал. Легко отцепился, на прощание пробив пенальти по челюсти. Вытолкнув кровать обратно в угол, открыл дверь и пролетел сквозь скопившуюся толпу. Свернул за угол и, пробежав до конца улочки, услышал сирену, но не понял кто это, полиция или скорая. Пробежав по рассветному Лиссабону в сопровождении чужих голосов, я остановился, пытаясь замедлить сердечко. Куда убегают преступники в розыске? Что бы сделал на моём месте Джулиан Ассандж? Недолго думая, сел в такси через дорогу, напугав спавшего мужика, доехал до аэропорта, по дороге забукал рейс в Кабо-Верде. Пишу этот текст в самолёте, пока скорость всё ещё действует, через полчаса приземлимся. Я сааам себе и небо и луна. Гооолая, довольная луна. Дооолгая дорога бес-кай-фо-ва-я.

[2/3] Декорации Лиссабона слились с городами, в которых я был. Всё одно и то же, только немного по-разному. Здесь вот большой красный мост, как в Сан-франциско. Тяжко исследовать настолько холмистый город, что Барселона в сравнении будет Берлином. Но куда девать себя с говном в голове, кипящим как пчелиный улей, тоже не знал. Присосался к очередной хостельной стае и ушёл гудеть. Был настроен хлебать Sagres до тех пор, пока не стошнит, но один тип имел при себе скорость, и я подумал: "вай нот", ибо в последнее время только и чувствую себя унылым додиком. "Глупо было бы этого не сделать", как сказал Кучера в ответ на вопрос об американском гражданстве. Спиды не кета, и в этом есть свои плюсы и минусы. Плюс в том, что ты чувствуешь себя трезвым и бодрым, будто выпил две дюжины чашек кофе в один присест, и жизнь щедро тебя наградила интенсивной энергией с маленькой горсточкой эйфории. Минус тоже в том, что ты чувствуешь себя трезвым, значит доверяешь себе, находишь адекват в совершенно неадекватных мыслях. Вспоминая, как плохо мне было в Риме, я не стал миксовать с алкоголем. Телом чувствовал себя Суперменом, разве что сердце билось сильно и часто, но так всегда, когда пассионарен. Вспомнил те времена, когда мне было 20, и с какой страстью я тогда вспахивал первый проект на галере, вывозил это болото на своих атлантских плечах. Был очень рад, что ещё могу так себя чувствовать, и в этом, наверное, был свой "feel high"-эффект. Я не понимал, что делать с собой в столь огромном количестве. Лиссабон не Берлин, он спит полдня, и если где-то по счастливой случайности идёт рейв, то там, как правило, тусят пять человек, и в целом всё напоминает детский утренник в тёмных тонах. Стал включаться в беседы своих попутчиков. Я был единственным, кто заюзал, даже тот тип, у кого был пакетик, махнул рукой и сказал, что будет попозже. Каждая тема возбуждала во мне маниакальный интерес, от этого выглядел максимально неорганично, благо никого не обидел, хотя точно не помню. Помню всё, кроме тем разговоров – наверное, потому, что разговаривали ни о чём. Со мной были интересные люди: сомелье из Молдовы, редактор телепрограмм из Аргентины, экстремал из Австралии, но между нами не было никаких общих точек, мы не знали жизни друг друга, у нас не было совпадений по хобби.