Дайва дай драйва

74-й автобус из Новой Вильни женщина рассказывает соседкам, что в 2025 году Россия победит, Европа развалится, а те страны, которые были а СССР, войдут в состав России.

​​дождь лил по кафельной террасе альберго Dom Nausti, как вода в душевой – только не в португальский душевой, где вода дозируется и ты все время не успеваешь смыть мыло, а без всяких ограничений. было 5 утра, я сидела на кухне, записывала вчерашние приключения в бумажный дневник и надеялась, что в прогнозе какая-то ошибка – нужно только немного подождать, и вода перекроется… в конце концов, это не Макондо! у меня не осталось никакой еды, зато на кухне лежали галеты “Maria”. я решила, что они общественные и схомячила две упаковки. паломники просыпались, паковали рюкзаки, бродили по альберге и не думали расходиться. я давно засунула спальник в рюкзак, оставила автограф на отведенной для надписей стене и теперь оттягивала выход необходимостью заплатить за ночлег и поставить штамп в креденсиаль. идти под душ в одежде совершенно не хотелось, но уже совсем рассвело, а менеджер так и не пришел. я оставила 13 евро на столе, а вместо чаевых налила себе полный термос кофе и прихватила несколько мусорных пакетов, чтобы защитить рюкзак, сумку с фотоаппаратом и ботинки… экипировка получилась трешовая, но меньше всего меня беспокоило, как я выгляжу. начался третий день моего камино, и сегодня я собиралась дойти до Испании!

​​день третий, альберге Dom Nausti - Каминья я проснулась в 5 утра и сразу приняла лошадиную дозу суматриптана, хотя организм делал вид, что выспался, готов к новым приключениям и никогда не мстил мне мигренью за недосыпание и недоедание. обычно я принимаю таблетки, когда уже чувствую ауру, а если чуть-чуть опоздаю, остаётся подыхать. я привыкла, что люди кокетливо называют мигренью всякую фигню (с депрессией, наверное, ещё обиднее). настоящая мигрень - это когда не успеешь погасить ауру, и вот ты блюешь суматриптаном, утренним кофе и хорошо, если не вчерашним ужином. я предпочитаю блевать цитрусовыми, поэтому таблетки сразу заедаю лимоном или апельсином. тогда выворачивает не так гадко, посвежее… а потом всё равно голова на кол. я уползаю в самый тёмный угол спальни, но лучи проходят сквозь шторы, проходят сквозь веки и жгут так, как благодать жжёт грешников. нет такого тёмного места, где можно спрятаться от этого испепеляющего божьего присутствия. проходит несколько часов перед тем, как я нахожу силы вызвать скорую. я готова на эвтаназию, но врачи колют кетонал и церукал, чтобы продлить мои земные страдания. по телу разливается тепло, внутренности сворачиваются обратно, голова снимается с кола. я обещаю быть хорошей девочкой, больше никогда-никогда не ложиться поздно и не забывать покушать вовремя. я, конечно, обманываю...

​​в альберге Dom Nausti горел свет, и хотя менеджер давно ушёл, он предупредил постояльцев, чтобы меня пустили. на часах было без десяти десять - я пришла даже быстрее, чем посчитал Гугл. ускорению способствовали хозяева, которые не считают нужным привязывать своих собак, и заслуживают за это совместного котла в аду вместо радуги. в темноте собаки казались еще злее и страшнее, а мои голяшки - еще костлявее… я неслась сквозь рычащую, лающую тьму и думала, чуют ли они запах крови? добропорядочные пилигримы давно разошлись по двухэтажным кроватям и смотрели на меня косо, но я все-таки пошла в душ смыть кровь и пот. в женской душевой была дверь на улицу из матового стекла. в темноте с подсветкой это выглядело, как экран для театра теней - теперь каждая собака Кастелу-ду-Нейва может оценить, сколько костей они упустили… когда я вышла из душевой, свет в альберге уже погасили. как можно тише я шмыгнула в койку №17, расстелила на клеенчатом матрасе одноразовую тонкую простынь и попыталась мумифицироваться в спальнике. я была уверена, что после сегодняшнего марафона и двух ужасных мостов засну сразу, но вместо этого только вертелась с боку на бок и убеждалась, что матрас невероятно жёсткий. поясная сумка, которую нельзя снимать ни при каких обстоятельствах, мешала спать на животе, как я привыкла. я сунула её под подушку и закрепила ремень так, чтобы сумку нельзя было незаметно вытащить. тем временем соседи никаких проблем со сном не испытывали. женщина с койки внизу умиротворенно посвистывала, а какой-то гад - наверное, толстый мужик по диагонали от меня - храпел с подхрюкиваниями. я закрыла глаза, стараясь не визуализировать это рычание и развидеть оскаленные пасти. вспышка света, как спазм при мигрени, осветила альберге. кто-то пошёл на кухню и сработали автоматические датчики на лампах. снова темнота, храп... вспышка - теперь кто-то шваркает в туалет. сопение. ещё вспышка… ещё храп. …я снова шла по мосту без перил сквозь хрипящую тьму и в свете молний видела, как скалятся звери, почуявшие кровь. это была адская ночь.

​​я шла из Эшпозенде по трассе N13 и писала голосовые сообщения Андрию Бондику, потому что даже Тринити нужен Тэнк. Андрий был на другом краю земли, в Днепри – там, где воют сигналы тревоги, и атакуют твари из преисподней. из-за войны он не мог сам пройти камино, но стал оператором, подсказывающим, куда идти мне. в 10 километрах впереди был альберге Dom Nausti, и мы посчитали, что я могу успеть. до заката оставалось полчаса, до закрытия альберге – два. я звонила в альберге, божилась, что успею до 22:00 и умоляла подождать. менеджер ничего не понимал и советовал вызвать такси, как будто не знал, что пилигримы на такси не ездят. пилигрим мчался со всех ног по обочине трассы и надеялся на встроенные отражатели в гедиминовском рюкзаке. в голове вертелся отрывок из какого-то псалма - “как олень стремится к потокам воды”... нет, я спешу в альберге так, как только пилигрим стремится в альберге! где-то на горе колокол пробил девять. солнце садилось, а я должна была преодолеть тьму, время и пространство. на эти два часа моя жизнь получила смысл. сумерки показались долгими, а потом сразу стало совсем темно. дома выглядели покинутыми, только свечи горели под изображениями Мадонны. я проходила у металлических дверей старой постройки, когда изнутри раздался рык и огромная туша со всей силы кинулась на ворота. створки скрипнули, подались... я отпрыгнула оленем на середину трассы, но ворота все-таки оказались заперты. машины ездили редко, так что мой прыжок не привёл под колеса. гугл, наконец, разрешил мне свернуть с трассы в поселок. я покружила по лабиринту каменных заборов и разбудила всех собак прихода Кастелу-ду-Нейва. дальше самая короткая тропа шла в какие-то кусты. я включила фонарик на телефоне, и нырнула в заросли. впереди стоял шум, как от водопада. гугл вел прямо на этот шум, вдоль реки, а потом - перпендикулярно. фонарик выхватил из темноты плотину в полметра шириной, без перил. я порадовалась, что не пила в Эшпозенде, и ринулась вперёд…

на закате по трассе N13 из Эшпозенде вышел человек с пурпурной ракушкой на груди. человек только что съел порцию супа в Brancos Cafe так быстро и так скреб ложкой миску, что бармен отворачивался к бутылкам поулыбаться. второе – сплюснутый хотдог cachorro normal – показалось уже не таким божественным, как первое. на питье человек решил сэкономить, посчитав суп за жидкость, а с выпивкой не стал рисковать. теперь человек был полон сил на всякое слабоумие и отвагу – не знал, где ночевать, но не мог остаться в городе, потому что это было бы слишком просто…

​​деревянный счетчик на входе в Эшпозенде показывал, что сегодня через закрытый мост по лесам перебрались уже 494 пилигрима. я поменяла табличку на “495” и зашла в сувенирную лавку. там висели огромные ракушки – такие, как я видела на чужих рюкзаках и думала, что пластмассовый мир победил. ракушки оказались настоящими. я выбрала менструально-пурпурную. на каждой ракушке изображался то ли крест, то ли меч святого Иакова, но моя была настолько яркой, что христианский символ растворился в этом кровавом пятне… стало жалко оставлять ракушку болтаться сзади, и я надела шнурок на шею, где давно уже не было креста. в поисках ужина я прошлась по городской набережной, свернула наугад мимо памятника надрывающимся морякам и вместо пиццерий, которые предлагал гугл, выбрала заведение, куда ходят местные. под экраном с вечерними новостями собралась, кажется, вся мужская часть Эшпозенде. я не растерялась и спокойно пошла к стойке заказывать ужин. все, от пятилетнего мальчишки до столетнего старца, вытаращились на меня. барменша не понимала по-английски ни слова. я показала знаками, что хочу есть. она все равно не поняла, но позвала самого умного моряка, и он объяснил, что в этом месте только пьют. я не сдавалась – а как же закуска?! оказалось, что в Эшпозенде пьют, не закусывая… пришлось ретироваться в пустое кафе, которое нравилось гуглу.

день второй, Эшпозенде. – ну шо, мавпа, допрыгалася? я стояла у переправы через реку Каваду. со страху она казалась шире Днепра – мост перекрыли на ремонт. сбоку был проход по лесам, по дырявому фанерному настилу. я сделала шаг. почувствовала, как дрожит фанера. еще шаг, не глядя вниз. вот на колокольне было совсем не страшно. не потому, что я тогда верила – просто под звонарским помостом не было бездны, а тут… …а тут я заговорила. язык не поворачивался назвать себя обезьяной. обезьяна – русское ругательство. обезьяна глупая, страшная, и без столичной прописки. а мавпа – самая грациозная, самая разумная тварынка в лесу. я делала шаг за шагом и твердила, как исусову молитву: – я просто маленька мавпа, і я боюся, але боятися – це природньо. я просто маленька мавпа...

​​я шла камино и видела объявления о похоронах старика, гроб которого стоял в комнате напротив церковного туалета. объявления висели на кафетериях и храмах в соседних посёлках, но дальше, километров за 10, его уже никто не знал - там были свои покойники и некрологи. а мне почему-то не верилось в смерть. одновременно цвели и зрели лимоны, на туристических табличках росли лишайники, из камней прорывались бутоны. просто тот старик станет теплой, черной землей в своем селе… в альберге Home of pilgrims d'Apulia были свободные койки, но я сразу сказала, что только поставлю штамп и пойду дальше, в Эшпозенде. португалец удивился: уже вечер, а это 7 километров. я скромно заявила, что у меня еще есть силы, и не стала его пугать своим настоящим планом - поужинать в Эшпозенде и идти дальше на север. на заборе у альберге стояли два ботинка, жёлтый и синий. - Santiago is blue, Fatima is yellow, - пояснил хозяин. - For me is colours of Ukraine. My mother from Ukraine… я хотела сказать, что мои бабушка и дедушка стали украинским черноземом, и по ним ходят сапоги, несущие смерть - но не хватило воздуха.

я шла камино и не стеснялась говорить по-английски, потому что португальцы говорили ещё хуже или не говорили вообще. на второй день мне казалось, что я понимаю речь португальцев по интонациям. в самой мелодике речи было что-то биологически общее: визги детей на площадке, хихиканье тинейджеров в одинаковых широких штанах, болтовня матрон с колясками, резкие перекрикивания мужиков, валящих пальму (они так запросто рубили её, как будто не видели, что с этими роскошными ветвями можно и Мессию встречать!), долгое молчание стариков, греющихся на солнышке. я чувствовала себя одновременно и частью этого жизненного цикла, и наблюдателем, который смотрит со стороны. “hey, do you need help? your legs are red”, - двое пилигримок заметили, что пока я глазела по сторонам, мои ноги сгорели. они были из Хорватии, знали где находится Литва и поделились своим кремом от солнца. солнце палило сзади и сбоку, а я шла на север - так далеко, насколько хватит сил.