Драматическая Перипетия

Лев Рубинштейн «Девять тезисов против уныния» «Во-первых, уныние — это вообще один из смертных грехов. Причем это правило распространяется как на очень верующих, так и на не очень. Во-вторых, мы обо всем помним и ничего не забываем. А память дана нам в том числе и в качестве парашюта. С ней мы не падаем, а лишь приземляемся. В-третьих, не знаю, кто как, но я лично уверен в том, что история работает на нас. И ее хрен остановишь. Помешать, притормозить — да, можно. И ОНИ этим и занимаются. Причем из последних сил. Но остановить — нет, нельзя. Поможем истории. Кто чем может. В-четвертых, надо почаще смотреть друг на друга. Вы только посмотрите, насколько мы все прекрасные. То есть я имею в виду «вы все прекрасные». Посмотрели? Хорошо. Дальше идти легче и веселее. В-пятых, кто они вообще все такие? Кто они и кто мы. У них, конечно, есть дубины. И это, прямо скажем, аргумент. Но дубины в условиях полного отсутствия любви и разума имеют устойчивую тенденцию терять потенцию. А у нас есть мозги и сердца. Это товар долговечный. В-шестых, мы не смирились. И не позволили проделать с собою то, что в психиатрии называется «вовлечением в бред». И это главное. А поэтому наше сопротивление обязательно будет искать и находить новые формы и жанры. В-седьмых, я прочитал когда-то у Виктора Шкловского замечательное место: «И нужно не лезть в большую литературу, потому что большая литература окажется там, где мы будем спокойно стоять и настаивать, что это место самое важное». Это, понятное дело, касается не только литературы. Спокойно стоять и настаивать. Место ли здесь для уныния? В-восьмых, жизнь, вообще-то говоря, прекрасна. Попробуйте-ка не согласиться! В-девятых, вот прямо передо мной лежит открытая книжка. А в ней написано: «Самое главное — это найти наиболее адекватную форму сочувствия друг другу». Это моя, между прочим, книжка. А я привык себе доверять». 2012 год

Ощущала это весь последний год, но в эти «январские» особенно сильно — что жизнь невыносимо скоротечна. Лена Демидова, о которой и подумать было нельзя, что она уйдет так рано. Сегодня Лев Рубинштейн — я не могу сказать, что я его знала, один раз я выпила с ним водки в баре на Чистых прудах, когда училась на журфаке и, кажется, пришла на какую-то встречу Ольги Романовой. Но мне нравились его стихи и нравилось его лицо, оно было очень добрым (пока пишу это, сообщают, что он все-таки жив, дай бог). Ощущение, что смерть стала вообще сильно ближе к нам, протянешь руку и дотронешься. От этого одновременно страшно, грустно и очень хочется жить, жить как-то по-настоящему, по душе и по мечте. Я это не раз уже говорила себе за прошедший год, но всегда случались какие-то «но»: но нужно заработать денег, но нужно продумать, но нужно то-се, в общем такие но, которые раньше меня не останавливали. Мне кажется, я стала какой-то сильно другой, но еще не понимаю какой. Многое про себя больше не могу сформулировать с той уверенностью, что раньше. Я мысленно объявила для себя этот год новым годом для путешествий. Начну с того, чтобы навестить родителей и друзей в Москве. А потом у меня много планов. Постараюсь обойтись в этот раз меньшим количеством разных «но» — потому что никогда не знаешь, что будет завтра и о чем будешь жалеть, что так и не сделал.

Режиссерка Даша Слюсаренко рассказывает, как прошел её год, и отправляет своё послание зрителям подкаста «Оки Доки»❤️ Обязательно послушайте выпуск с Дашей, если его пропустили И подпишитесь на её канал, там классно! 🔻🔻🔻

Надя, которая делает подкаст Оки-Доки, сподвигла меня высказаться не текстом, а голосовым о 2023-м годе. Это, конечно, все равно текст, который я прочитала, потому что говорить сложнее, чем писать 🙃 но тем не менее, вот такие итоги и такое поздравление Желаю всем в новом году не терять себя ❤️

Устроить себе в предновогоднюю неделю досъем фильма — это, я вам скажу, то еще удовольствие. Я сама посреди тысячи дедлайнов, все в команде тоже разрываются между проектами, а хочется только наконец повесить гирлянду, найти хоть какую хоть где елку, нарядить ее и смотреть что-то необременительное типа первого Гарри Поттера. Спасибо большое, конечно, всей группе фильма, которая не послала меня за такой прикол на три буквы, и вроде как тьфу-тьфу мы почти ко всему уже готовы. Из великого, на этот раз мне понадобился травмпункт или любое довольно убитое (как обычно) клиникоподобное помещение. Найти его оказалось, конечно, непросто, но друзья-киношники скинули локацию, где они снимали летом. Локация была шикарная, что надо, еще и не загородом, а в центре, какой-то диспансер в подвале жилого дома. Контактов, правда, не оказалось, поэтому я и Юра в качестве моей моральной поддержки поехали сразу по адресу. Подъездную дверь с надписью «Диспансер» никто не открывал, я наугад набрала на домофоне единицу, и она отворилась. Дальше все напоминало какой-то док Зайдля: внутри было пусто и тихо, окон нет, все зеленое и немного умирающее, мы пытались постучаться и войти в каждую дверь, но не слышали ни звука в ответ. Но кто-то же нам открыл? Наконец одна из дверей открылась, и за ней мы увидели двух женщин в свитерах и брюках, одна из которых делала массаж другой (поверх свитера). Мы явно прервали таинство, но все же сказали, что нам бы с кем-то поговорить о съемках. Массажистка вяло махнула нам рукой и вяло сказала «уходите». Но навстречу нам из другой двери вышел очень активный и очень веселый мужик с чашечкой чай, которого приводило в восторг каждое наше слово: студенты! Кино! Ах студентики! Ах кино-кино! Он таки дал нам номер владельца. Надо сказать, я была уверена, что в этой пустой развалюхе нам дадут снимать, мы же даже заплатим. Не тут то было. По телефону ответил очень пропитый тяжелый голос и сразу спросил: Алена, ты? На свою беду я сразу призналась, что я не Алена, а Даша. Дальше мужик довольно быстро меня послал, потому что какие-то прошлые киношники ему не понравились. Сказал, только если за очень большие деньги. Ну а это не для нас. Дальше, конечно, была череда людей не отвечающих или отвечающих, но ничего не делающих или владелец пяти, по его словам клиник, у которого нет ни одной их фотографии (так и не прислал), пока я наконец не отрыла подходящую локацию в одной из местных групп. Завтра я еду договариваться туда и реально молю всех богов, чтобы нас не ждали новые препятствия. Помимо этого пришлось провести дополнительный кастинг на пьяного мужика — среди писавших мне был мужик-мудрец, сказавший: пьяного сыграть несложно, сложно после ночной смены к детишкам на елку выйти. Но и с этим сегодня удалось справиться, из 15 потенциальных пьяных было выбрано пять, до кастинга дошли четыре, один оказался то, что надо. Ну и конечно триста тысяч менее сложных, но энергозатратных забот, в том числе, конечно, нормально написанные и обдуманные сцены, которые еще предстоит раскадровать. Все это с предновогодним упадком сил и уверенности в себе воспринимается, как абсолютно неподъемная ноша, которая в очередной раз, чудом, как будто потихоньку оказывается поднимаема. По Границе все равно еще будет несколько доделок в январе, но зайти в новый год очень хочется со все-таки уже на 90 процентов готовым фильмом. Важно психологически да и по времени пора это кино заканчивать, в итоге я мучаюсь над ним, получается, уже где-то полгода. Хочется загадать себе в новом году не доводить себя до износа, это реально тупо, нужно время на жизнь, друзей и веселье помимо кино — правда, я, кажется, и в прошлом году себе такого желала :)

С игровым короткометражным фильмом происходит, на самом деле, тоже довольно интересная вещь. Монтаж был для меня ужасно сложным путем, на котором я даже хотела слить всю работу и ответственность на кого-то другого. Мне казалось, что я где-то тотально пошла не туда, что кино получилось не похожим на меня, кроме того, там были какие-то глупые технические ошибки от неопытности. Рафкат я прислала всем четырем мастерам из киношколы и получила четыре абсолютно разных варианта перемонтажа от них. Настолько разных, чтоб вы понимали, что один говорил проходку сделать максимально короткой, другой — максимально длинной. Сверху мне еще прилетели комментарии оператора и под конец звукорежиссера. Я поняла, что сойду с ума, если буду слушать всех, и перемонтировала используя только отозвавшиеся у меня советы. В итоге на совместном просмотре в школе мне сказали — ты молодец, фильм закончен, он произвел впечатление. Стоило бы радоваться, но я в это не поверила. Мне все еще казалось, что с фильмом что-то не так. В какой-то момент я созванивалась с Разбежкиной, и она попросила его посмотреть. Я отнекивалась, но в итоге скинула, и МА вдруг увидела то и подсказала именно то, чего почему-то не смог подсказать никто раньше (и до чего я так и не дошла самостоятельно) — что в фильме пропущен шаг между жутким событием с героем и его реакцией. Где шаг, в котором мы понимаем, что с ним случилось это отчаяние, что он принял, на первый взгляд, детское, но на самом деле взрослое решение? В итоге я придумала три небольшие новые сцены, которые делают этот шаг и кое-что задумала изменить еще в одной (переозвучить). Надо сказать, что запариться надо будет снова знатно — нужна вся команда, нужен снова художник по гриму, нужно заплатить туда и сюда, но если предыдущие какие-то советы по досъему вызывали у меня только раздражение, то этот наоборот вдохновляет. Я пытаюсь прописать сцены и уже горю их снимать, потому что я точно знаю, что они делают этот фильм больше и лучше. Пускай там останутся все сделанные мной ошибки, но сам факт того, что это понимание — чего не хватало — наконец спустя несколько месяцев случилось со мной, нереально важен и крут. Короче, удивительная штука кино. Иногда мне кажется, все киношники живут абсолютно ебанутой жизнью, но зато это очень интересно.

Внезапно читка пьесы будет и в Алматы — так что сама тоже буду) Приходите

Я увлеклась нейросетями. Это выросло из потребности выразить мое нынешнее состояние и мою память, то, что не поддается прямой работе с камерой. Я часто думаю, что возможно, совершаю ошибку, начиная рассказывать здесь почти обо всем, что я делаю, но с другой стороны, описывая процесс в дневнике, я лучше понимаю, что это не только фантазия, это путь, которым я решила сейчас пойти. Моя память в эмиграции стала выкидывать странные штуки: мои сны и мои витания в облаках, когда, например, сидишь на балконе и просто куришь, вдруг стали выдавать мне, например, питерскую квартиру в Купчино, которая уже 17 лет стоит пустая, брошенная моей семьей в неизменном виде. Эта квартира давно меня завораживает, все эти годы ее никогда не сдавали, только очень редко там жила я, если работала в Петербурге, или родители, если приезжали отдохнуть на неделю. Однажды эту квартиру даже пытался грабить очень неудачливый вор — он залез со стороны окна, разбил стекло, пооткрывал ящики, но ничего не нашел, ведь ничего ценного там давно нет, только несколько моих детских фотографий, рисунков и собрание сочинений Ленина. Почему-то я стала вспоминать, как холодными зимами я выходила оттуда с бабушкой в детский сад, а потом в школу, как шла по аллее из голых деревьев, что значили для меня все дома по пути, во что я мысленно играла сама с собой. Следом за этим я могу вспомнить, как в марте 22го я с уверенностью говорила, что не уеду из своей страны — кому я это говорила, кому обещала, а потом — череда бесконечных коробок, странное время осени 22го и — отъезд. Потом снова назад, мы спорим, работая 9 мая 22го вместе с другом-документалистом, стоит ли покидать страну, которая развязала войну, несмотря на то, что это твой дом, и я ужасно злюсь, мне кажется, что он не может меня понять, будучи сам гражданином другой страны (сейчас я ясно вижу, что он понимал это лучше меня). И снова детство, в котором я никогда не могла представить все это. Пять трехчасовых кассет детской хроники, которую я никогда раньше не смотрела. И что сейчас, кто я сейчас — мне кажется, что я глубоко под водой, где темно и тихо. Про это ощущение я сделала свой маленький диплом на курсах по работе с migjourney, и оказалось, что это понятно очень многим. Удивительно, что наша группа состояла из уехавших украинцев и россиян, и мы как-то спокойно сошлись и смогли говорить обо всем, что чувствуем, это было для меня чудом. Я ничего пока не монтирую, только брожу по своим собственным следам и думаю, как лучше к этому подступиться. Учусь работать с нейросетями, потому что сам процесс попытки вытащить из нее то, что я ищу, напоминает мне ощущение, когда я пытаюсь почетче что-то вспомнить. Память выдает разные сюрпризы, никогда не знаешь до конца, так ли все было на самом деле, нейросеть делает что-то похожее. В Алматы в этом году до сих пор ни разу не было снега. От этого создается странное чувство как будто застывшего времени, в котором мне не слишком хорошо, но зато как-то более понятно — это совпадает с тем, что внутри. Мне нравится, что внутри меня как будто зреет какая-то красивая идея по поводу этого всего. И всегда есть риск, что она так никогда и не родится до конца, но в моменте эти простые размышления о памяти и о памяти в кино дают мне силы.

Друзья, зову всех, кто в Тбилиси, на читку той самой моей новой пьесы, описание странного сочинения которой можно найти выше. Вспомним, что этот канал начинался именно как канал драматурга (а куда занесло в итоге, вот жизнь). Спасибо большое Саше Кудряшову и Никите Щетинину за организацию