«Все специально-художественные главы книжки сработаны настолько хорошо, что могут быть рекомендованы "Леф`ом" сполна...» — писал главный теоретик производственного искусства Борис Арватов об изданной в 1923 году о дельным изданием тексте искусствоведа Николая Тарабукина «От мольберта к машине». Спустя почти сто лет искусствовед и философ Борис Гройс назвал этот текст Тарабукина «лусшим текстом об искусстве, написанным в 1920-е годы, — и одним из лучших текстов об искусстве в мировой литературе ХХ века».
Николай Тарабукин (не путать с его полным тезкой и основоположником эвенской литературы) был важным участником культурной жизни колчаковского Омска, лектором в РККА, преподавал в Пролеткульте и ВХУТЕМАСе, не был — наверное,по случайности — репрессирован и добил дожил до 1956 года, работая искусствоведом, преподавая студентам и изучая архивы Врубеля. Его искусствоведческое эссе «От мольберта к машине» — попытка проследить и проанализировать переход мирового искусства от станковизма к производственности, попытка не столь радикальная, как у Арватова, но, простите, более интеллигентная, сосредоточенная сильнее на истории искусства, нежели на его — искусства — идеологии.
Несмотря на это, Тарабукин, конечно, во многом совпадает в рассуждениях со своим более именитым коллегой — хотя бы в плане исторической необходимости отказа от станковизма. Интересно другое — скажем, рассматривая беспредметность, контррельефы (Татлина) и даже работы конструктивистов, он пишет, что и они, лишенные утилитарного смысла, остаются в рамках создания бесцельных форм. А в качестве «последней картины» Тарабукин видит отнюдь не «Черный квадрат», но «небольшое, почти квадратное полотно, сплошь закрашенное одним красным цветом» — работу Родченко 1921 года. Потому что квадрат Малевича, «при всей скудности своего художественного замысла, содержал в себе некую живописную идею», а работа Родченко лишена всякого содержания: «это тупая, безгласная, слепая стена», при этом историчная в процессе развития искусства.
А вот важная штука, на которую обращает внимание Тарабукин — возможно, единственный, больше я таких наблюдений не встречал. Говоря об отходе от станковизма, естественном в связи с революционными изменениями общественной жизни вообще, Тарабукин подмечает исчезновение зрителя/читателя/слушателя, имеющего желание и возможность потратить значительное время на осмысление произведения искусства: «Фигуры эстетов, живущих книгами, столь любовно описанные Вилье-де-Лиль Аданом, Барбье д’Оревильи, Бодлером, фигуры столь симптоматичные для прошлого века, становятся курьезом и анахронизмом в условиях современности». Тарабукин не видит в этом трагедии, а видит, наоборот, естественное развитие ситуации. Интересно, что все в результате пошло не совсем так, как предсказывали адепты производственного искусства, но вдумчивых потребителей искусства — искусства вообще — осталось, и правда, не слишком много. Впрочем, причиной тому послужили совсем другие исторические события.