ērān ud anērān

Каналу сегодня исполняется год. Формально он был посвящён "иранскому культурному миру", но фактически здесь с самого начала курсируют заметки от позднего Ямато и Когурё до державы Гуптов, периодически разбавляемые совсем отстранённым контентом. Оправдываю название всеми возможными способами. Приятно, если это интересно кому-то ещё.

Самгук юса II, 26.

Диодор сообщает, что Александр после занятия Персеполя (330 г.) добрался до других Περσίδα πόλεις и какие-то из них взял штурмом, а другие принудил к сдаче. Поразительно, но из дальнейшего повествования мы не узнаём ни названий этих городов, ни их местоположения*, ни сколько-нибудь детальных сведений об их населении — вообще ничего, ровно как и у других авторов. И это обстоятельство печально вдвойне, поскольку первичные источники (таблички персепольского архива) достаточно плохо иллюстрируют персидский Heartland. К тому же, такое молчание как Диодора, так и других древних авторов (например, Курция Руфа) о пребывании Александра в самом сердце державы Ахеменидов является своего рода феноменом. Х. Клинкотт вполне справедливо характеризует античные описания Парсы как 'underrepresentation’ of Persis и neglect of Persis. Создание такого белого пятна, похоже, «затушёвывало некоторые детали, которые не вписывались в историю успеха кампании Александра. Явное указание на это можно увидеть в литературном воспроизведении битвы при Фермопилах, дабы скрыть поражение Александра у Персидских ворот». Есть все основания полагать, что в Парсе Александру было оказано достаточно сильное сопротивление, и завоевание региона не было быстрой и «победоносной развязкой кампании, закончившейся занятием Персеполя», как это принято представлять. *некоторые исследователи пытаются идентифицировать эти города по более поздним источникам, что вызывает большие сомнения. К примеру, в научной (и не вполне) литературе очень часто ссылаются на Истахр как поселение, основанное или в ахеменидский, или в раннеэллинистический период и даже являвшеесяся резиденцией местных царьков, что является откровенной выдумкой: никаких свидетельств досасанидской активности в этом месте не обнаружено. Подробнее о сообщениях античных авторов см. Klinkott H. A Glimmer in the Darkness: Alexander’s Campaign and the Topography of Persis // Paleopersepolis: Environment, Landscape and Society in Ancient Fars / Ed. by S. Balatti, H. Klinkott & J. Wiesehöfer. Stuttgart: Franz Steiner Verlag, 2021. P. 201-228.

Развитие иранской апокалиптической литературы хорошо прослеживается в раннеисламскую эпоху, поскольку было сопряжено с травмирующим опытом, который переживали "зороастрийские" общины с VII в. Ожидание грядущей мести завоевателям и спасения становились частью коллективных переживаний после установления исламского господства, когда представители иранской религии считали себя униженными и преследуемыми. Постсасанидские тексты доносят "классическую" эсхатологическую модель, включающую крах неправедного чужеземного правления и установление царства божественного (оба включены в модель нескольких последовательно сменяющихся мировых царств), победу над злом и всеобщее спасение. Традиционно многие интерполируют это мировоззрение на различные доисламские эпохи, приписывая древнеиранской религии крайне развитые представления об апокалипсисе или апокатастасисе. Насколько это уместно? Несколько выводов из недавней работы А. Панаино: • Как бы не пытались некоторые авторы вообразить архаичную иранскую апокалиптику, уходящую корнями в авестийскую эпоху, апокалиптический жанр в принципе не был известен в авестийской литературе и «импульс к [развитию] апокалиптических мотивов» также ей не принадлежал. Даже существование гипотетического Вахман Яшта, который якобы должен был стать основой среднеперсидского апокалиптического текста Zand ī Wahman Yasn — надуманная и абсолютно недоказуемая гипотеза. К тому же, как предположил другой исследователь, фигуру (предвестника) мессии в этом и других постсасанидских текстах могли предвосхитить сиро-византийские модели. • Разработка исторического нарратива, предполагающего крах чужеземного царства и установление/восстановление царства божественного, не может (что более очевидно) принадлежать иранскому культурному полю любого доисламского периода. • Идея всеобщего спасения человечества изначально не являлась иранской и развивалась в пёстром пространстве Передней Азии. Наконец, помимо исламского завоевания следует помнить о ещё одном "опыте травмы" — македонском завоевании конца IV в. до н.э. Вероятно, это событие также «способствовало разработке и распространению апокалиптических сюжетов, хотя динамика этого процесса не вполне ясна». — Panaino A. The "River of Fire" and the "River of Molten Metal": A Historico-Theological Rafting Through the Rapids of the Christian and Mazdean Apokatastatic Falls. Vienna, Austrian Academy of Sciences, 2021. pp. 105-106.

Пересматриваю «Когда раскрылись Небо и Земля: миф, ритуал, поэзия ранней Японии» Л.М. Ермаковой (2020). Великолепное:

...вспоминаются слова авторитетного исследователя культа предков в Японии проф. Такэда на удивлëнные вопросы иностранцев – как это в цивилизованной Японии до сих пор такое значение имеет архаический культ предков, он обычно отвечал, что это-то как раз дело понятное и естественное. Гораздо интереснее и занимательнее вопрос о том, с какой это стати и каким это образом культ предков до такой степени поблек в западных культурах.

На обложку вынесены некоторые буллы сасанидских чиновников, по которым (главным образом) и восстанавливается административная структура империи. Приведённые на фото были проданы в 2011 г. на аукционе Christie's за >18£ тыс. Булла в нижнем левом углу принадлежит знаменитому управленцу V в., "великому визирю" (wuzurg framadār) Михр-Нарсе, наиболее известному активной строительной политикой, участии в переговорах с римлянами (договор 422 г.) и организацией антихристианских гонений в Армении. Хозяева остальных трёх — придворные советники (dar-andarzbed) V-VII вв.

Вот такое намедни издали в Peeters.

О главном:

О главном

Согласно наиболее распространённой точке зрения*, рубеж VI-VII вв. (≈581-642) был периодом наибольшей интеграции евразийского пространства эпохи Поздней Древности, за которым последовал обратный процесс, связанный в том числе с исламской экспансией (о продолжительности и самом характере явления ведутся дискуссии). Вполне иллюстративным окажется пассаж из «Жизнеописаний достойных монахов...» (Хэдон косын чон) XIII в.:

Настал двадцать седьмой год [правления Чинпхён-вана], и [силлаский монах Анхам] вместе с [уроженцами] Хотана, монахом-шрамана Вимачинти 毘摩眞諦, монахом-шраманой Наугатой 農加陀 [и] другими [монахами] прибыл сюда. Монахи [из] варваров-ху — [уроженцев] Западных пределов [начали] непосредственно прибывать [в] Керим, вероятно, именно с этого времени.

Таким образом, 605 г. — начало проникновения буддийских монахов из «западных варваров» (ху), а в данном случае Хотанского царства на юг Корейского полуострова. До этого регион посещали лишь китайские монахи и ранее пребывавшие в Китае выходцы из Индостана, с которыми традиция связывает первые прозелитические практики. Возможно, на территорию северного Когурё «уроженцы Западных пределов» впервые явились незначительно раньше. *см., к примеру, Canepa M.P. Distant Displays of Power: Understanding Cross-Cultural Interaction Among the Elites of Rome, Sasanian Iran, and Sui–Tang China // Ars Orientalis. Vol. 38, 2010. P. 124.