é-cinéma

А в новом «Настоящем детективе» убивают женщину, коренную жительницу Аляски, потому что она протестовала против строительства шахты.

Только увидел… Сегодня умер Отар Иоселиани. Пожалуй, самый знаменитый грузинский режиссер, чьи картины заслуженно вошли в золотой фонд мирового кинематографа. Как просвещенный консерватор с советским опытом, он был отзывчив ко всему новому, что составляет дух времени, при этом показывая, как старое, «аристократическое», может открываться ему. Он точно не любил капитализм, поскольку воротилы, в отличие от аристократов, ничего не понимают в красоте. Французский анархо-индивидуалист и эстет Лаказ-Дютье однажды придумал слово «артистократы» для обозначения тех, для кого жизнь в искусстве — это опыт не-властвования, самопроявления и активной гражданской коммуникации. Со всей осторожностью его можно применить и к Иоселиани. «Охота на бабочек» для меня по-прежнему остаётся фильмом-уроком нонконформизма от человека, не стремившегося кого-либо чему-нибудь поучать. Спасибо ему за это.

КСО: фильм «Барби» — опасное марксистское кино (нет) Любите ли вы Барби так, как ее любят марксисты? Возрождаем подкаст «Кофе, сигареты и отчуждение» обзором на фильм, который заставил говорить о Барби даже тех, кто традиционно ругает все буржуазное и потребительское. Что это было — рекламная кампания, феминистский манифест или суровая критика капитализма — разбираемся вместе с редакторами журнала Эгалите. Нам будет приятно, если вы подпишитесь на канал и расскажите о своих впечатлениях от фильма в комментариях

Увиденное нами в "Синонимах" — часть биографии режиссера Надава Лапида, однажды решившего попробовать полностью разорвать свою связь с Израилем, переехав во Францию, страну писателей и синемафилов. Самое простое, что может изменить в себе человек, по его мнению, это язык. В отличие от тела, которое бережно хранит следы прошлого, язык кажется всего лишь набором графем и устных сигналов необходимых для коммуникации. Таким образом, чтобы переродиться, "обезглавить себя", нужно найти синонимы. Покорно склонив голову перед чужой культурой, Йоав — израильский голем в желтом пальто — будет с религиозной фанатичностью строить связки слов, желая добраться до "сердца" равнодушного серого Парижа, закрытого рукой пресыщенных жизнью бобо. Йоав посторонний, что оказался пойман в ловушку нарастающего израильского фундаментализма и проснувшегося французского национализма. Стремясь убежать от израильской военщины, он попадает в атеистическую социальную систему, не терпящую никаких различий. Французский язык здесь выполняет ту же дисциплинирующую функцию, что и иврит. Кровавым пафосом гражданственности наполнены государственные гимны. Сочувствие "не-героическому" Гектору, вызывающее негодование среди "патриотов", в ситуации европейского экономического неравенства перерастает в обреченный на поражение мессианский культурный терроризм. Слова теряют всякое значение, поскольку цена адаптации — тело-под-взглядом. Музыка романтической беззаботности на удивление органично сочетается со звуками пулеметной очереди. Точно так же, как и структурное насилие над Другими, с гегемонией богатых.

📽 Кино как одновременно чье-то индивидуальное и коллективное воспоминание Взаимоотношения исторической памяти и кинематографа трудно назвать простыми — искусство склонно спекулировать на узнаваемых, запоминающихся образах, но в то же время иногда только в нем они и могут быть отпечатаны. Кино может быть в прямом смысле историческим, но также способно вырываться из господствующего нарратива и создавать свои собственные истории, хронотопы, воспоминания. Вместе с командой киножурнала и кинолектория Projecteur мы собрали серию фильмов, которые по-своему работают с коллективной памятью, будь то техники монтажа или использование запоминающихся клиповых изображений, политической пропаганды или философского высказывания. Неожиданность и даже специфичность подборки состоит в том, что каждая из представленных в ней картин конструирует дискурс контрпамяти, тем самым создавая пространство для памяти Другого — подавленной, травмирующей и неудобной.