Комиссар Исчезает

Есть популярное мнение – и вовсе не только либеральное, просто либеральная интеллигенция любит об этом поговорить громко и скандально, а все остальные, кто любит родину, об этом тихо ворчат, - что Россия – это «неправильно» устроенное государство, и не в смысле отдельных печальных явлений, но в самом своем устройстве неправильное, тогда как где-то еще, где-то на Западе, – есть другие, правильные. Сразу скажу: за этим нашим горьким чувством есть своя правда. Но, увы, правда невозможная, неосуществимая, бесполезная. Дело в том, что само это ощущение «правильного устройства» происходит от одного-единственного эффекта: в центре русской государственной истории нового времени находятся не бизнесмены, а также городские обыватели, занятые своими частными делами (то бишь средний класс) и придумывающие им коллективную веру интеллигенты, а... Подписывайтесь, милые. https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

Есть популярное мнение – и вовсе не только либеральное, просто либеральная интеллигенция любит об этом поговорить громко и скандально, а все остальные, кто любит родину, об этом тихо ворчат, - что Россия – это «неправильно» устроенное государство, и не в смысле отдельных печальных явлений, но в самом своем устройстве неправильное, тогда как где-то еще, где-то на Западе, – есть другие, правильные. Сразу скажу: за этим нашим горьким чувством есть своя правда. Но, увы, правда невозможная, неосуществимая, бесполезная. Дело в том, что само это ощущение «правильного устройства» происходит от одного-единственного эффекта: в центре русской государственной истории нового времени находятся не бизнесмены, городские обыватели, занятые своими частными делами (то бишь средний класс) и придумывающие им коллективную веру интеллигенты, а...

В новом канале пишу о прекрасной России будущего - или не очень прекрасной. Должен признаться, что я вообще не верю в способность России сопротивляться так называемой «современности», надвигающейся на нас, - и хоть как-то избежать ее. «Современность» - по мере того, как 2010-е сменились 2020-ми, - расширяется как черная туча, и нам, вроде бы занятым то ли "восстановлением империи", то ли "борьбой цивилизаций", неизбежно придется встать под ее железный ливень. Разной дрянцы будет все больше, а привычной по двадцатому веку жизни все меньше... Подписывайтесь, милые. С вас чашка кофе в месяц - с меня, в конечном счете, вся жизнь. https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

У нас есть примерно четыре месяца на то, чтобы беззаботно и безнаказанно - без тьмы и зимы - ездить по России. У каждого своя Россия. У каждого свои нежные, любимые воспоминания о ней. Моя Россия - это узкая тропа среди крапивы за многоэтажкой в Павлово-на-Оке - мимо гаражей, мимо битых бутылок, - которая упрямо выводит на вольный простор, на бесконечные окские дали. Это тишайшие лесные тропы в чухломском Асташово, где только таблички на странных полянах дают понять чужаку, что когда-то здесь были деревни - и как они звались. Это загадочный священник-старец под Гаврилов-Посадом, который служит у себя в церкви многочасовые службы буквально до ночи. Это тяжелое молчание немецкого военного погоста на озере Ильмень. Это изящная могила земского доктора Чернова в удомельском селе Котлован - такая короткая жизнь среди главных русских художественных пейзажей. Это два огромных собора, стоящих друг против друга в Арзамасе - у вас классицизм и у нас классицизм, родина это не только березки. Это скорость моторки, когда вы переезжаете на другой берег Волги в Тутаеве - городе без моста. Это не очень скромное величие, когда вы, стоя на пароме, вышедшем на ту же Волгу из Лысково, впервые видите с воды Макарьевский монастырь. Это птичий концерт в зарослях на Днепре в самом центре Смоленска. Это покачивание лодок и деревенская пустота в паре сотен метров от областной администрации в Калуге. Это лучший во вселенной книжный магазин, расположенный в одной тайной комнате в Ярославле. Это одинокие дома в три окна на ночной дороге, на минуту мелькающие дома с вишней и сиренью, где одно окно светится и как будто бы говорит тебе: ну куда же ты едешь, дурак. Это вид с самого верха Нилово-пустынской колокольни, когда все выглядит так, словно бы осталось как было, словно бы здесь за последние сто с лишним лет ничего не происходило, но это сладкий обман, еще как происходило. Это, наконец, великий город Кологрив, город в конце дороги, полюбив который сразу и навсегда, нужно проехать еще чуть дальше - и зайти в темный кладбищенский лес ближней деревни, постоять у креста Ефиму Честнякову. Я мог бы говорить об этом страницами, но телеграм не одобрит. Подписывайтесь, милые, на мой канал - и мы обсудим все это, и много чего еще заодно. https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

Мрачное явление в политической жизни советского и послесоветского мира - которого не было в России добезцаря, и нет в мире западном, - это эффект самоотрицания или, если угодно, самоотмены. Что это такое и как это выглядит - мы знаем из гангстерского кино. Есть, например, авторитетный силовой предприниматель, который успешно руководит темными делами, не отходя от стола со спагетти и вином. И все бы хорошо, но он чувствует, что живет как-то не так. Неправильно, тяжело он живет, берет грех на душу, да и убить-посадить его могут, и потому для него очень важно, чтобы будущее его детей было иным. Чтобы они - не повторяли его самого. И он пытается вывести их на свет, убрать их из той реальности, которую он всю жизнь строил и где он король, - в другую жизнь, где все законное и безопасное, и где они будут "белыми людьми", а не подозрительными типами. И им не нужно будет действовать его методами, жить по его понятиям - все это благополучно умрет, словно и не было ничего. Он хочет отменить себя в них. Получится ли - другой вопрос. А теперь посмотрим на нашу несчастную родину... Подписывайтесь, друзья! https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

"Дорогой бывший царь Павел Петрович! Хоть ты теперь и контрреволюционер, и феодально-монархический тиран, но ведь тебя на самом деле нет, и никто мне не запретит с тобой разговаривать. Я про тебя вспомнила, потому что мужа моего зовут так же, как и тебя, и если бы ты был настоящим святым, то его, может быть, назвали бы в твою честь. Ты же не обижаешься, что я так про тебя написала? Но ведь святые не обижаются, да? Вот и я больше ни на что не обижаюсь. Мне даже нравится, как я живу. Я ведь Павлу многим обязана. После всего, что со мной было, он защищает меня от этого мира, делает так, чтобы я не волновалась о том, что будет завтра. Кроме того, он относится к Лиде как к собственной дочери. Он очень, очень хороший человек. И мне с ним хорошо. Павел Петрович, помоги мне его полюбить хоть немножко. Хотя бы самый краешек любви протяни мне — как, бывает, спит человек, и во сне одеяло откинул от себя, а все-таки краешек этого одеяла его укрывает. Вот так и я бы хоть краешком, но любила его.   Это в молодости, когда не любишь мужчину, хочешь, чтобы он куда-нибудь исчез поскорее. А сейчас хочется сказать ему: подожди, посиди со мной еще чуть-чуть. Вдруг я тебя полюблю" Подписывайтесь, друзья! Там и новое, и собрание старого. https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

В закрытом канале сегодня - про нашу пропаганду и мое к ней отношение: "Наш агитпроп бывает вполне себе правдив, когда ругает "тех", внешних: Зеленский действительно ловит людей по дворам, в Америке подают безумные иски об абъюзе сорокалетней давности, где-то отменяют Рождество и снимают кресты, где-то мужики в платьях прорываются к большой общественной власти и женским туалетам, словом, недоумение и стыд. Здравая реальность второй половины двадцатого века - того счастливого мира, где уже осела пыль после индустриальной революции, - закончилась, и теперь на свет лезет какой-то Чужой, еще не очень понятный, но явно неприятный. Но когда наша система переходит ко второй части своего послания, и ее рупоры гордо обещают, что уж мы-то, уж мы-то одни в этом бушующем хаосе останемся островом нормы, традиций, порядка, - я не верю всему этому даже на копейку. Потому что подлинная, не из телевизора, Россия..." И кое-что мирное, о пропавшей любви: "А когда она все-таки поскользнулась, она никому уже не рассказала, как это вышло – то ли лужа вечером обледенела, то ли ноги ее не держали, а может она просто забыла про Степу, забыла про своего жениха, миссией которого – кроме как производить впечатление на подружек, – было ловить ее в падении, и придерживать ее за руку, стремительно приближаясь, – этакое танго с коровами, - и обнимать ее в ту счастливую минуту, пока он еще не спохватился и не застеснялся, да, пожалуй, лужа была не виновата, и ходила она еще дай Бог каждому, но про Степу она давно забыла, словно бы и не было никакого Екатерининского парка, не было машины для чтения мыслей, которые он так красиво думал – да ведь машины и правда не было! – и не было писем, не было города Подгайцы, и не было Второй Отечественной войны, не было зверя-германца и пулеметов, ведь если кто пропал без вести, то это и значит – пропал, насовсем, нету, и надо его забыть, кажется, что это не получится, а потом получается, и вредная барыня даже и не заметит, что рано или поздно она забудет тех, кого полюбила, то, из-за чего она страдала; она забывает, и нет на свете музея, который мог бы ей об этом напомнить, мог бы воскресить для нее то ощущение, когда ты спотыкаешься, – а тебя подхватывают в падении, и бережно придерживают, и ведут". Подписывайтесь, друзья! https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

В закрытом канале, в связи с каннской премьерой, день Лимонова: новое и старое-неизвестное о нем. "Это когда тебе слегка за тридцать, то где бы ты ни был – тебе все Манхэттен, а когда за шестьдесят, то все больше Курский вокзал. Так чувствуете ли вы разницу? Но Эдуард – благо его создатель, Лимонов, – не только восхитительный, но и христианский, да, я не оговорился, подлинно христианский писатель, – Эдуард этой разницы никогда не почувствует. Он не почувствует ее, потому что книги Лимонова, все до единой, посвящены сражению со смертным грехом, грехом особенно тягостным для человека сложного, образованного, которого этот грех буквально сплющивает, превращает в безгрудого долгоносика, хотя, впрочем, не щадит он и человека простого, – так вот, все книги Лимонова учат одному: борьбе с унынием. Нет гниющей промзоны. Нет Курского вокзала. Нет текущего потолка. Нет линолеума, нет бультерьера, нет крысы и нет оперов под окном. Нет шашлычной и нет стриптизерши, нет аистов на старом одеяле, подаренном матерью, нет даже матери и нет жены, нет единения с Космосом и радикальной партии тоже нет. Нет и возраста, и нет разницы – тридцать или шестьдесят. Арест, налагаемый приставами на любого смертного человека, неизбежен, и от него не закроешься и не спасешься ничем: рано или поздно они придут и заберут все, и масляный обогреватель, и печатную машинку «Любава», и книги, и кресло рабочее, офисное, и даже нож черного цвета." Подписывайтесь, друзья мои. https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

На закрытом канале сегодня: об исторической уникальности и (почти что) неразрешимости русско-украинского конфликта. А также кое-что из прежнего-неплохого в качестве воскресного чтения. "Дело в том, что это у Льва есть целое кладбище, где возле прекрасно сохранившегося храма под аккуратными крестами похоронены почти все его родственники, а у Федора нет ничего. Все могилы — его отца, сыновей, тетки, братьев, сестер — все где-то сгинуло, все снесено и пропало. Могилу матери тоже снесли, но кости вытащили и отправили в Музей антропологии, где их почти сто лет хранили в каком-то ящике, череп, кажется, куда-то делся за это время, но потом мать все-таки отдали в город Зарайск, где и выставили в местном соборе, как обычно выставляют мощи — стоит в храме гроб, но без всякого отпевания, стоит полгода, год, полтора, вообще-то ее должны были закопать у другой церкви, той, где до этого потеряли могилу отца Федора, но та церковь в руинах, ни дверей, ни окон там нет, неудобно проводить ответственные мероприятия - вот поэтому, наверное, и не хоронят, а просто поставили гроб в соборе. А на крышке горит лампадка. Но все это интересно только чужому человеку — почему сначала выкопали, а потом в ящик — и на сто лет, а потом опять не закопали, и куда делся череп, и нет ли в этом какой-то логики, закономерности, что задушенный неизвестно кем отец Федора находится неизвестно где под землей, а мать Федора — и, скорее всего, уже без черепа, собранная фрагментарно по разным мешкам, - выставлена напоказ на земле, ведь есть что-то такое и в самом Федоре, что заставляет считать подобное положение дел вполне естественным, - но все это, повторяю, может интересовать лишь постороннего человека. А Федор приходит в собор города Зарайска, он просто приходит каждый день, если открыто, — и тихо, чтобы не потревожить ни бабок, ни девок, ни дьякона с кадилом, идет к гробу своей матери и там стоит". Подписывайтесь, друзья! https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

В закрытом канале: Праздник топонимики Новгорода Великого. Город Старица и его Тахи и Усамы. На смерть Максима Кононенко. И - "Традиционные ценности - это не Ромео и Джульетта против трансгендеров, как у нас почему-то считают. Традиционные ценности - это Монтекки и Капулетти против Ромео и Джульетты". Подписывайтесь, друзья! И не сердитесь на меня за этот переход. Я двадцать лет - плохо ли, хорошо ли, - не занимался "монетизацией контента", но теперь мои обстоятельства круто изменились, и ваша поддержка в создании этой моей площадки - вы даже не представляете как важна. https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

Проблему со сберпэй и мирпэй, которая возникла у некоторых подписчиков, мы сейчас решаем. По картам все проходит хорошо. Дорогие заграничные читатели! Я помню о вас, давайте сейчас не теряться - и я скоро придумаю возможность все для вас наладить. А всем остальным предлагаю подписываться: https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

Подписывайтесь на мой канал, дорогие читатели. В условиях полного упадка прежних сми, со всеми их былыми спонсорами, другого способа писать и работать, кроме как собирая подписчиков, просто нет. А рекламировать "финки нквд" я не хочу. Приходите на новое место. https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

Друзья! Важное объявление. Я ухожу из этого канала - и создаю именной закрытый телеграм. (да, это действительно я, и это можно проверить на почте [email protected] или в фбуке). В отличие от других тг-авторов, имеющих такие площадки, я не делаю ее второй, дополнительной, но именно перехожу туда. Здесь останутся только анонсы, объявления и тому подобные "технические" сообщения. У этой перемены есть две причины - творческая и практическая. Творческая причина состоит в том, что я хочу вернуться к тому, что было у меня в фб 2010-х и жж 2000-х: открытые комментарии, общение, ежедневные тексты не только о политике, но и обо всем, что меня занимает. Здесь это невозможно, поскольку комментарии сразу же будут забиты спамом, а делиться неполитическими подробностями (а иногда и политическими) без замка уже не хочется. Ну а практическая причина состоит в том, что, как многие из вас знают, недавно у меня сгорел дом, а затем, в следующий месяц, сгорели еще две работы. По итогам всего этого стало ясно, что нужно придумать что-то новое. Стоимость подписки - 250 р. Я не думаю, что это большая сумма. Но для меня эта поддержка читателей очень существенна. Подписывайтесь, друзья. А если можете и хотите репостить - буду вам благодарен. https://t.me/komissargone_bot?start=sub1

Почему неприятель хорошо воюет? Я не имею в виду вооружения, западную помощь, качество офицеров и прочие вещи, в которых ничего не понимаю. Я говорю только о морально-психологической стороне дела. Дело в том, что сегодняшний сорокалетний человек - 1984 года рождения. То есть нынешние сорокалетние пошли в школу в 1991 году - и это значит, что они даже сколько-нибудь сознательными детьми не застали единую страну, где слова Москва, Ленинград, Киев, Минск, Севастополь, Новороссийск, Одесса, Харьков, Курск - воспринимались как неотменяемо принадлежающие к одному национальному ряду. Для них (о младших и говорить нечего) Россия и Украина - это "разные страны", где живут "разные народы", что уже для нас, 45-летних, звучит смешно, а уж для старших, возраста наших начальников, и вовсе полный абсурд. Разумеется, всегда есть исключения в обе стороны в лице особо идейных активистов. Но речь не о них. А что касается народа - там есть эта черта отсечения. Замечу попутно, что если бы необходимые решения были приняты Москвой в 2014 году, то первоклассникам 1991 года было бы тридцать, а если бы все было сделано в 2004 году (погуглите, кто не знает: "съезд в Северодонецке") - им было бы двадцать. Представьте, как легко объединилась бы Россия, если бы ее исторические границы были естественными для всех, кто старше двадцати. Так что можно только горько пожалеть о том, что наша власть встает на правильный путь с таким чудовищным, таким трагическим опозданием.

Мы познакомились почти двадцать лет назад в пивной на Сивцевом Вражке. Я был наивный, очень либеральный, аэропортовский, как принято было выражаться в Москве прошлого века, мальчик, - а он был Крылов. И я с каким-то восхищенным ужасом слушал, что он говорил, и как он это говорил. А потом были долгие годы, когда мы приятельствовали, когда работали вместе, ссорились и мирились, когда встречались, когда напивались, когда я считал самую главную, самую ценную в его жизни идею - надуманной, разрушительной, непонятной, а потом незаметно перешел на его сторону, хоть и по-своему, но встал в его строй. Я любил встречать его, когда он ко мне приходил - на день рождения, например. Он всегда долго не мог найти дорогу, несколько раз звонил, а я - с открытой бутылкой, обнимая входящих, смеясь, - объяснял, куда поворачивать, и когда он, наконец, появлялся в дверях - одновременно солидный и шумный - вся компания словно бы пополнялась на двадцать человек, а в квартире откуда-то прибавлялось еще десять комнат. Его было много. Но от этого "много" - всем вокруг было легко. А теперь я его провожаю. А когда провожаешь того, с кем было весело, его не хочется отпускать. Ему хочется сказать - как это всегда и было - Костя, да посиди еще, ну куда ты спешишь, давай-ка мы еще выпьем. Ему хочется сказать что-то такое, чтобы он остался. Хотя бы в памяти. Крылов был удивительно славный, обаятельный, общительный человек, он был грандиозный импровизатор - теорий, историй, любых умственных упражнений, дискуссий, речей, застольных шуток, в любом устном жанре, со всеми, всегда, до закрытия заведения, до последнего стакана. Он был просто хороший друг - и когда я, в глупые юные годы, стрелялся на дуэли водкой и победил, именно он был моим секундантом и дотащил меня домой. Крылов был замечательный автор во всех когда-либо зафиксированных филологами жанрах, одновременно философ, фантаст, политолог, поэт, журналист и создатель длинного ряда придуманных сущностей, псевдонимов и масок. Он был целым литературным оркестром, и в этом его разнообразии была великая щедрость, он писал, словно бы разбрасывая свадебные конфетти. Крылов был энциклопедия. Он одинаково хорошо помнил и понимал гуманитарное и естественно-научное, он мог в любую минуту и с любого места прочесть лекцию хоть по богословию, хоть по математике, хоть по истории кухни, а потом перейти к профессиональному обсуждению галстуков, Мандельштама, анатомии, собак, лингвистики и позапрошлой войны на другом конце света. Крылов был русский. Делом всей его жизни был русский вопрос, было положение его народа, и он упрямо, сквозь все немыслимые загородки, которыми была забита его дорога, тащил этот воз национальной судьбы. Он мог бы стать хоть профессором, хоть депутатом, хоть знаменитым писателем, он был бы принят везде и любим всеми, благо хватало ему и очарования, и таланта, но он настаивал на своих убеждениях - табуированных и ненужных что публике, что государству, - и никогда не свернул, не смирился, не сдался. Ему недостаточно было бы и ста лет, чтобы сделать все, что он мог, что он умел, чего хотел. Его хватило на пятьдесят два. Человека ничем нельзя возместить, пустота на его месте не заполняется. Но если бы можно было однажды создать в России маленький мир памяти Константина Крылова, тот, о котором он всегда мечтал и который любил, - то это была бы уютная площадь со смешным и трогательным памятником в его рост, а от нее расходились бы несколько узких улиц с разноцветными крышами, цветниками и непременными пивными, и отовсюду бы шел счастливый нетрезвый гул, и звон тарелок и вилок, и запах печеных уток с бельгийским вишневым, дух праздника, отменяющий бедность и холод, дух праздника, на котором русский человек будет хозяином у себя дома, и ему будет свободно и хорошо. (2020)

Меня не оставляет один странный образ. Я думаю о бесконечном количестве воюющих, да и просто страдающих русских людей сороковых годов прошлого века, людей, которые с таким трудом проживают - далеко-далеко, на большом уже расстоянии от нас - свою страшную жизнь, и вдруг останавливаются на минуту. Они словно бы устраивают перекур, замирают - в окопах, в грязи, в лесу, в брошенных избах, в госпиталях, в лагерях для военнопленных, на допросах, перед награждением, перед смертью, встретившись где-то в чужих городах, на выгоревших перекрестках и на разбомбленных площадях. И когда они делают эту свою остановку, они - незнакомые, совсем чужие, в форме и без, - быстро спрашивают друг друга: ну, как там твои? там, на том берегу? - Мой телефонами торгует. Скучает. Покупатели все тупые. - Мой квартиру купил. На Москву не хватило, только на Домодедово. - Моя замуж вышла и уехала. Занимается кулинарными фестивалями. - А у меня все Путина свергают. И все никак. - Мой тоже воюет. Освобождал Иловайск. - Оккупировал. Это мой освобождал, вышел из окружения. - А мой за деньги и в Африке. Там какой-то фельдмаршал у них наступает. - Переводит Питера Слотердайка. - Сидит. - Возит какую-то дрянь то в Самару, то в Астрахань. А потом неделю дома. - Забывает таблетки принять. Забывает, куда очки положила. А меня не забывает. - Вернулась с Бали. Вроде не курит. - Развелся. Переживает. - Ночует в яме в лесу. Не как мы, а нарочно, развлечение у них такое. - Фотографирует еду. Приготовит - и фотографирует. - Наряжается в гимнастерку с фуражкой и клеит на машину: "можем повторить". - Пишет, что праздновать 9 мая не надо, а надо помнить. Нас, в смысле, помнить. И все. - Празднуют. С моим портретом на палке. - И с моим тоже. - А моего у них нет. Портрета нет. И так они спрашивают друг друга, гражданские и солдаты, - а потом эта минута кончается, и они расходятся навсегда, и тут же, конечно, забывают о том, что спросили, ведь это всего лишь дурацкая картинка, которая не выходит у меня из головы. Расходятся - а потом все-таки сходятся. В нас. Потому что вся наша несчастная, прекрасная, грустная, нелепая, грандиозная, неподъемная родина - состоит из одного сплошного продолжения этих умерших людей, из продолжения этих солдат и гражданских. И если так получилось, что они там - на своем исчезнувшем берегу - не могли спросить друг друга про нас, не умели, не знали, не находили для этого слов, то тогда хотя бы с этой, земной стороны - можно же спросить у мертвых: зачем воевали? зачем страдали? Чтобы продолжение - было. И чтобы нам - оказавшимся здесь после них, вместо них, благодаря им, - в день их памяти было удивительно хорошо. (9 мая 2017)

Трагедия 2 мая - как памятная дата - крайне неудобна для нашего государства по двум причинам, одна из которых - практическая, тогда как вторая - идейная. Во-первых, политический и эмоциональный акцент на 2 мая неизбежно подразумевает, что Россия берет на себя обязательство освободить Одессу, возвратив ее в состав России, а преступников - поймать и наказать. Ведь государство обязано восстановить справедливый порядок, если произошло нечто ужасное, не так ли? Однако, безотносительно того, что думает начальство об этих двух целях - мы понимаем, что добиться того и другого будет очень сложно. А брать на себя такие трудные обязательства системе не очень хочется. Вдруг где-то на полпути явится дедушка Трамп и предложит выгодный мир? И второе, тоже существенное. Кто эти люди, погибшие в Одессе десять лет назад? Украинцы? Антифашисты? Просто случайные жертвы погрома? Так в мире, знаете ли, происходит самое разное зло, и Россия совсем не всегда - символический пострадавший. И кто же все-таки эти погибшие, и почему они имеют прямое отношение к нам, эти граждане Украины? Потому что они русские? То есть, выходит, русские в Российской Федерации - титульная нация, государствообразующий народ, и их смерть где-либо во внешнем мире - это зона безусловной ответственности государства, как у Израиля с евреями? Ох, крамольные речи! Вот так оно и выходит, что Одесса 2 мая - это вроде бы про всех нас, про Россию, а вроде бы и не совсем. Без пяти минут про Россию. И остается только надеяться, что когда-нибудь эти пять минут пройдут.

И еще один мрачный юбилей этих дней - пятилетие правления З, артиста больших и малых театров. Этого человека у нас принято карикатуризировать. Из него делают дурацкого уродца, в сущности, безобидного в своей нелепости, и странно становится, что России требуется немало времени, чтобы справиться с ним. Но если всерьез, то: комик, который стал всеобщим кумиром, который сыграл президента и стал президентом, который посадил своего некогда всесильного благодетеля, который обещал мир, мир и еще раз мир, который чуть позже вместо этого отказался от любых компромиссов и сильнее всех стал преследовать русских в двадцать первом веке, сам говоря на русском языке. Который вообразил себя новым Бонапартом и Черчиллем, который выкручивает руки западному миру, чтобы получить больше денег, больше оружия, который демографически уничтожает целые поколения европейского народа - отчасти на поле боя, но еще больше вынужденной миграцией, - потому что заявил своей целью непреклонную борьбу с нами до конца. Своего, хотелось бы верить. Нет уж, извините, это не смешно. Возможно, это самая головокружительная и самая чудовищная карьера новейшей истории. Кстати, в Кремле, если вспомнить обстоятельства пятилетней давности, что-то нехорошее почувствовали сразу. Потому что именно на майские праздники 2019 года - забытая уже радость - вышел исторический указ о раздаче паспортов на Донбассе. Отлично помню, как я встретил эту новость. Буквально слезами. И позже еще, когда иные близкие мне люди говорили о том, что З принесет мир, - я не верил. Я исходил из того, что вскоре продолжится и еще обострится все то, что уже происходило, пусть и понятия не имел, как именно это будет. И все-таки я думаю, что эта карьера кончится. Есть у России такая угрюмая, слоновья, как сейчас говорят, суперспособность - затаптывать блестящие карьеры борцов с ней, причем как внешних, так и внутренних. Нет, не всех, не всегда, но тут уж слишком далеко все зашло, и артист, подозреваю, однажды, наконец, доиграется. После чего в гетманском кресле снова окажутся банальные компромиссные жулики, и - по сравнению с нынешней пирамидой трупов по обе стороны Днепра - это будет великий триумф человечности и гуманизма.

Сегодня, провожая этот переменчивый апрель, я вспоминаю о войне. Нет, не о нынешней нашей СВО, но - о десятилетней уже войне, которая началась, конечно же, не 24 февраля, а в апреле четырнадцатого, в ответ на действия, которые чуть раньше, в исполнении киевских леших, вызывали сплошное мировое одобрение, но когда праздник непослушания подхватили ненужные русские, - на них поехали танки. Все это общеизвестно и многажды сказано. Но вот о чем надо упомянуть. Тогда, почти что в прошлой жизни, в те наивные месяцы, я вообще не понимал, что происходит, и что нас ждет в этой связи. Во мне плясала и пела какая-то ошалевшая радость из-за того, что на митинги в южных городах вдруг вышли совсем не те люди, которым положено было выходить, если судить по Москве 12-го и Киеву 14-го. Радость от того, что появилась свобода и появились права и требования - не у тех, кому их монопольно отдала современность. У людей старой школы и старого мира. Но я совсем не задумывался о том, что никто не отдаст им эту свободу выбора быстро и дешево. Что впереди их ждет большая кровь - и долгие годы терпения. Что впереди их ждет, если угодно, учебник истории. Читая который - лениво листая, - мы равнодушно усваиваем, что Россия десятилетиями воевала с ханствами, поляками, турками, прежде чем мир и спокойствие приходили на освобожденные земли. Вот так и сейчас. Началось второе десятилетие этой огромной драмы. Но сейчас уже, к счастью, невозможно сказать, что родина игнорирует эти события. Она воюет. Тяжело и упрямо. И дай нам Бог поскорее увидеть благополучный финал этой трудной истории, когда родина к нему придет.

Что главное в Дугине? Экзотизация России. Ярмарка экзотики - налетай-торопись. Все как в знаменитой книге знаменитого Эдварда Саида "Ориентализм", где речь идет о том, что западный человек для своего колониального удобства сконструировал себе образ таинственного востока. Вот так и тут: загадочный бородатый человек, чем-то похожий на Rasputin, рассказывает о russkaya idea, которая состоит в том, что ничегошеньки русскому народу не надо, ни технического прогресса, ни гражданских прав, ни тем более национального государства. Так уж он устроен, этот упрямый русский народ, что ему нужны только Сакральная Власть и Хороводы, которые надо водить против либеральной цивилизации, буржуазного индивидуализма и тому подобных глупостей. Политически искушенные европейцы или американцы могут только покрякивать от удовольствия, слушая Dugin. Ведь это именно то, чего они ждут от России, что им так удобно и выгодно здесь видеть: в самом примитивном варианте это называется vodka balalaika kazachok na zdorovie kamrad medved, ну а тут, слушая философа, а не застольные песни в русском ресторане, они получают интеллектуальный вариант того же самого, дикую экзотическую evrazia вместо неудобной для них просвещенной страны. На этом эхо-эффекте от западного успеха Дугин, собственно, и стал у нас мыслителем номер один. Хороводы - остроумная выдумка, но придется сказать что-то резонерское, скучное. Нет, русским нужен технический прогресс. И гражданские права русским нужны. И национальное государство, просвещение, индивидуализм, - все это нужно русским. И теплый сортир. И, конечно же, деньги. И, самое главное, отношение к себе - собственное и чужое -- как к взрослым людям, а не экзотическим существам из политического зоопарка. Sorry, kamrad medved, но Россия - не евразийская, да и вообще не "другая". Она - в самом хорошем смысле обычная. И она - не товар из магазина "Колониальные товары".

Друзья! Мне очень нужны связи-контакты-помощь в "Сбере". Если кто-то что-то там может - буду очень признателен. Почта [email protected] Спасибо!

Через пятнадцать минут буду в эфире, кому интересно - послушайте: https://rutube.ru/video/085b44f0912e28671fe7410f2257fb50/

Написал тут кое-что. https://telegra.ph/Rusakovskaya-i-Gastello-04-05

Когда занимаешься последствиями своей мелкой беды - невозможно забыть и о беде большой, общей. Позавчера я оказался на МКАДе недалеко от Красногорска, смотрел на грандиозную руину концертного зала и думал... думал о том, что это такое, когда "раз и все". В юности, в эпоху особенно лютого терроризма, я не понимал, как такое переживается человеком, и как чувствует себя живой человек, попавший пусть даже не в эпицентр, но хоть бы и на обочину этого страшного процесса. Я обо всем, разумеется, знал, я то и дело "занимал позицию" (иногда умную, но чаще глупую), но суть дела я не улавливал. В 2000 году, когда взорвали подземный переход на Пушкинской площади, я проходил ровно в том самом месте примерно за полчаса до теракта. И - прочитал, конечно, газету, что-то кому-то сказал, но и только. В простодушные двадцать с лишним лет теракты, войны и смерти - это всего лишь деталь, когда в то же время происходит что-нибудь этакое, например, романтические страдания. И когда случился "Норд-ост", я даже оказался на месте событий вместе с репортерами, и даже ночевал в одном из соседних домов, непонятно у кого, в одной кровати с лицом, позднее признанным иноагентом (нет, никакой пропаганды гомосексуализма, просто спальных мест было немного). И, опять-таки, был у меня круглый ноль понимания, что же творится совсем рядом. Юность эгоцентрична и глуха. Трагедия для нее - это всего лишь новость. Еще одна. И только теперь я кое-что понимаю, самую малость. Теперь мне кое-что известно - намного меньше, чем некоторым, хоть и намного больше, чем я хотел бы, - о том, как это бывает, когда ты живешь себе свою скучно-приятную жизнь, и вдруг - "раз и все", ты уже внутри кошмара, и все, что с тобой было еще пять минут назад - уже не вернуть назад. Но терроризм, несомненно, отличается в этом смысле от смертей близких или бытовых катастроф тем, что этот кошмар создает чужая злая воля, а не стечение обстоятельств или, если угодно, судьба. "Раз и все". Только что были тишина и порядок, и вот уже хаос, кровь, страх. Зло выскочило из белого автомобиля и время пошло с другой скоростью, которую выключить бы, да невозможно. И потому, проезжая мимо того, что осталось от концертного зала, я не думал никаких политических мыслей, я не думал - "кто же это заказал" или "не пора ли вернуть смертную казнь". Мне было не до этих комфортных пикейножилетных рассуждений. Я думал: раз и все. Раз и все.

сковородке и не выкладывали мне на тарелку, но я обзавелся бородой с седыми клоками и сразу выяснил, о чем они молчат. Что их не будет, а картошка - вот она, ее, буржуазку, вымыли еще в пакете, но сколько ее не поворачивай, не румянь, сколько не вспоминай про белый рояль, а все равно пахнет не так. От всей их жизни мне достался краешек, и я не слишком держался за него, я был уверен, что это крепкая, нескончаемая веревка, а вовсе не хвостик. Они выписывали газеты, и я учил наизусть товарища Чебрикова и товарища Соломенцева, хотя мог бы бросить свой пленум ЦК и спросить их о чем-нибудь, теперь-то у меня столько вопросов, они будили меня, а я отворачивался носом в ковер, хотя впереди был целый день вместе с ними, бесценный день в прошлом, они играли со мной в домино на террасе, и я делал рыбу - это такой специальный прием, когда числа на фишках в начале и конце линии сходятся, а нужных фишек больше нет, и это значит, что игра закончена, всем надо показывать, что у них есть, и выиграл тот, у кого на руках меньше. - Рыба! Рыба! - радостно кричал я, шваркая костяшками, и не понимая, что мог бы еще посидеть вместе с ними - бабушка рядом, прабабушка с прадедом через стол, - я мог бы еще чуть-чуть продлить этот вечер, и ту террасу, которую уже снесли, сделав вид, что эта новая, на ее месте, здесь всегда и была, хотя они никогда не выкладывали домино за этим только что перевезенным сюда антикварным столом. Дом ремонтировали все лето. И он готов. Вместо той бедности и тесноты, в которой прошли сто лет - с собаками, прячущими хлеб, мятыми журналами и брошенными игрушечными конями, с телевизором на три программы и отрывным календарем, - высоко поднимаются балки над книжными шкафами ручной работы, и с выверенной надменностью держится мой ампирный диван. Жизнь, оказавшаяся такой трудной в этих больших темных бревнах, наконец-то устроена, она продолжилась мной, и я могу праздновать эту свою незаслуженную удачу, как Марадона, забивший рукой. Но я бессмысленно шатаюсь по комнатам, недоверчиво трогая стены, я то выглядываю из окна - первый, кто все это видит сверху, - то отворачиваюсь и молчу, как будто мне мало, что тут и так всегда тихо, и я хочу еще копить и копить эту подлую тишину. Я думал, что мне нужны эти кресла, эти потолки, это будущее, что образуется, если убрать "Дружбу народов" за перестроечный год и снять со стены картинку с мельницей. Но мне нужно только одно. Я хочу сесть за стол - глядя на линию костяшек, где оба края обязательно сходятся, когда пришло время, а фишки уже все использованы, и, значит, конец игре, конец семье, у кого на руках меньше, кто младше всех, тот и в выигрыше, а больше нет никого. Я хочу сесть за стол со своими исчезнувшими родными - и, всеми своими силами сопротивляясь движению времени, не делать рыбу. Они живы, пока мы играем. И я хочу проиграть, я хочу задержать их. Но я не могу. (2021)

Старый дом ремонтировали все лето. Ну как ремонтировали - почти что строили заново, оставили древние, добезцаря, темные бревна, но подняли потолки, заново сделали пол, террасу с цветными стеклами, крыльцо с двойными сенями, а заодно пропал прежний чердак - низенький, захламленный дырявыми куртками и номерами "Дружбы народов" за перестроечный год, чердак, где навечно, казалось, была прилеплена к стене картинка с парижской мельницей на Монмартре, афиша какой-то выставки, неизвестно откуда взятая, но вот и она в один день выброшена, а взамен появился просторный второй этаж с огромными окнами на яблоню, и я затащил наверх ампирный диван с тонкими креслами красного дерева и начал важничать, притворяясь, что эта барская мебель всегда и стояла в моем кабинете, в избыточной пустоте, она, а вовсе не пыльные ящики с грязными тряпками и деревянным конем на колесах. Здесь жили сто с лишним лет. Первые хозяева, купеческая семья из Овчинников - это метро "Новокузнецкая", - которых я не могу разглядеть во тьме родословной, построили эту половину - и ту, другую, ушедшую соседям после войны, - и создали в проданном под дачи графском лесу свой неведомый мир, сгинувший с таким усердием, что даже разбитой зеленой бутылки, рваной газеты под третьими обоями или гвоздя от него я не застал, - но зато подарили мне прадеда, имя которого до сих пор по складам выговаривают таджикские курьеры, когда подходят к калитке с табличкой, словно бы они не просто рассказывают, что обнаружили ко мне дорогу, но знают откуда-то, что оно должно здесь звучать. Прадед - как положено, в кепке, - стоит на фоне жасмина, упрямо не прекращающего цвести, ведь если этот счастливый жасмин у него за спиной, весь усыпанный мелкими лепестками, легко умещается в рамку с подписью "84 год" на каминной полке, то и нет того дня, когда он мог бы устать, облететь, а я не смог бы по-прежнему видеть прадеда и его темную кепку. Мы ходили с ним в лес, мы включали футбол - я переживал за Гарри Линекера, какой подлец Марадона! - а еще он играл на баяне, жег долгие, едкие костры - всегда с какой-то сырой травой, никаких дров, - а потом ставил самовар, и хрупкий дым от мелких щепочек подсказывал мне, что впереди вечер и чай, хотя намного полезнее вышло бы, если бы дым вдруг научил меня, что тот баян и тот самовар после прадеда нужно не потерять и не отдавать кому попало, а когда мы с ним, таким неправдоподобно живым, усядемся перед телевизором, и я начну болеть против Аргентины, лучше совсем не смотреть на экран, а смотреть на него. Здесь жили бедно. Прабабушка, пришедшая в конце сороковых, как-то наладила быт, до нее, говорят, не было и электричества, а она провела газ, но даже и позже, в эпоху ракет, космонавтов, когда две их пенсии, все равно что те щепочки для самовара, не позволяли им дотянуть месяц, она отыскивала тайники - за шкафом и под ковром - куда собака прятала хлеб, и забирала его у собаки; с тех пор, как я знаю об этом, я не люблю космонавтов. Но годы шли, собаки менялись, она стала ездить на рынок, поправив жизнь гладиолусами и тюльпанами, но те на продажу, зато жасмин бескорыстно стоял у окна, уже готовый к своему вечному 84 году на полке, и, когда он наступил, прабабушка осталась в соседнем кадре и стоит слева от прадеда, а я бегаю где-то недалеко от нее, но в этот самый момент и разглядываю ее, и у меня борода с седыми клоками, а у нее все тот же фартук. Сто с лишним лет, от которых мне достался краешек, тощий хвостик, они прожили тесно, но точно не скучно: бабушка тащила сумки по выходным, издалека крича прабабушке - бабка! ставьте чайник! - и читала своих бесконечных Стругацких, освобождаясь из огорода, и сама вставала на рынке с тюльпанами, а перед сном звала меня, к тому времени выяснившего, что гитары и барабаны поинтереснее футбола, - твоего Джона показывают! - и точно, Молчанов в "До и после полуночи" расщедрился на Йоко Оно и белый рояль. И обе они долго и тщательно жарили мне картошку - величайшую на свете детскую картошку, - в которой все было безупречно, кроме одной взрослой тайны, которую они, словно бы однажды договорившись между собой, спрятали на

Друзья мои, Я бесконечно благодарен всем, кто отнесся с вниманием и сочувствием к моим обстоятельствам. Огонь и вода забрали у меня многое, но - у меня есть ваше отношение. Это меня поддерживает. Я совсем не люблю трубить о своих частных делах и проблемах, но сейчас в этом есть нужда. Мне очень, очень нужны коммуникации в страховом мире. Если вдруг кто-то что-то как-то - напишите мне пожалуйста. [email protected] Если кто захочет помочь - номер карты сбера - 2202206868986907 С пометкой "помощь", "помощь Дмитрию" или еще что-то подобное. Я, что называется, капитально влетел, иначе бы не. Извините меня за некоторую паузу в текстах-постах-публикациях. Я решу наиболее острые вопросы, отойду и вернусь к вам. Еще раз спасибо вам.

У меня произошло несчастье. Иногда такое случается в жизни. Я прошу моих читателей с какими-то возможностями и ресурсами мне помочь. Я на связи - телефон, личка тлгрм, личка фб, смс, вотсап, еще завел почту [email protected]. Нет, это не мошенники. Все можно подтвердить голосом и тп. Я заранее очень благодарен всем, кто может проявить сочувствие и беспокойство. Спасибо вам. Но я совершенно не в силах сейчас отвечать на расспросы и обмениваться вежливыми фразами. Надо выбираться из того, что свалилось на голову. Мы поговорим позже. Прошу выйти на связь, если кто-то действительно может и хочет помочь в трудный момент.

Тлгрм-канал "Русская интеллигенция", который делают неизвестные мне люди, выбрал себе хороший юзерпик (а я уж и забыл о нем).

Сообщество противников России - в среде писателей и журналистов, ученых и артистической богемы, модной молодежи и просто интеллигентных обывателей - похоже на новый спальный район с тридцатиэтажными башнями. Нервная очередь в лифт, о парковке нечего даже думать, в магазине толпа, в поликлинике пять минут на пациента, в автобус не зайти, в метро двери еле закрываются. Сообщество сторонников России - среди людей тех же профессий или того же стиля - похоже на десятикомнатную квартиру в петербургском доходном доме, когда эта квартира - твоя, а ты - сам по себе, человек с прибабахом. Ходишь бесцельно по анфиладе пустых комнат, любуешься на эркер и лепнину, открываешь окно, садишься на подоконник и долго смотришь в тишине на Казанский собор. Противники России отчаянно давятся в толпе, работая локтями, они протискиваются и выбивают себе каждый сантиметр свободного пространства, поскольку уверены в том, что за этим их спальным районом - будущее, там - "современность", там перспективы, прогресс. А им всем хочется непременно попасть туда, где прогресс, ну хоть бы как-нибудь скорее-скорее втиснуться боком, пока двери еще не закрылись. А сторонники России никуда не спешат. Места вокруг них полно, конкуренция - что это такое вообще? За окном - крыши, крыши, а потом собор. Они подозревают, что этот дом, с его бесконечной анфиладой и каким-то чудом уцелевшими дверными ручками - идет под снос. Что, скоро, может быть, исчезнет свет, а дальше - кто его знает, что еще вокруг них исчезнет. Или кто. Но здесь хорошо. Нет, вы даже не представляете, как здесь хорошо. На подоконнике, в этом все еще длящемся медленном вчерашнем дне. Особенно когда те - суетливые, нетерпеливые - рысцой побежали за современностью, оставив здесь - странную, счастливую пустоту.

Они боятся не вас. Извините, но кто-то же должен это сказать. А то немножко устаешь от этой триумфальной риторики: "они нас боятся, мы такие красивые, мы такие смелые, о, как они нас боятся, они знают, что мы придем, они дрожат в своих кабинетах, глядя на нас..." - и так километрами. Разумеется, чиновники или полицейские, которые загораживают улицу, блокируют связь, тащат в участок активистов или еще что-нибудь бессмысленно и беспощадно запрещают, - прекрасно знают, что те самые люди, против которых они вроде бы устраивают все эти заборы и запреты, совершенно им не страшны, да и никому не страшны. Но зачем же тогда они занимаются этим своим дурацким салтыково-щедринским делом? Они боятся друг друга. Только и всего. Чиновник боится вышестоящего чиновника (а заодно и чиновника из конкурирующего отдела). Полицейский - тырьща полковника, а тот - тырьща генерала. Всем нужно отчитываться, всем нужно докладывать и показывать нужную картинку. А вдруг не ту картинку покажет твой конкурент? А вдруг вышестоящий начальник нахмурится? И ведь его может разозлить любая ерунда, кто его знает. Это непредсказуемо - и лучше не рисковать. Лучше не брать на себя ответственность даже за сантиметр, даже за самый мизинчик каких-то событий, которые не утверждены в тысяче инструкций под миллионом подписей и печатей. Лучше их все заранее запретить, загородить, выключить, арестовать, сделать что угодно, лишь бы все было тихо, предсказуемо и по инструкции. А если ее нет, инструкции? Тогда тем более - надо дышать перестать, только бы... только бы что? Ну, мало ли. А вдруг Иван Иваныч позвонит? А вдруг Петр Петрович увидит? А вдруг у Николая Николаевича настроение плохое? А я - отвечай? Вот этого они и боятся, а вовсе не воображаемой революции, которую устроят скорбящие студенты под руководством непримиримых борцов из Берлина и Черногории. Наплевать им на ту революцию, тем более, что ее нет и не будет. Зато Иван Иваныч - есть, и я вам не рекомендую заходить к нему в приемную, если он не с той ноги встал. Ничего симпатичного в этом административном страхе и трепете, конечно, нет. Но этот свой трогательный нарциссизм всемогущие активисты могли бы и поубавить.

Чтобы построить прекрасную Россию будущего нужно искренне любить ужасную Россию настоящего. Любить и принимать такой, какая она есть. Так, как мы любим своих близких: видим и их придурь (а кто из нас не без неё!), видим неправильные черты лица, и даже то, что возможно кое-где они и не дотягивают. Но это всё - неважно и второстепенно. А важно - что это родное, своё. В шикарном отеле на Лазурном берегу вне сомнения хорошо, но это хорошо никогда не сравнится с тем чувством, когда жил в серой панельке, был чуть выше стола ростом, на столе лежала цветная клеёнка, поверх неё нарядная вязаная крючком салфетка, а все были живы, любили тебя и не ссорились. Это не значит, что не нужно ничего менять. Но если ты задумал ремонт в квартире, ты не поджигаешь предварительно дом.

Тихое, но трагическое противоречие жизненного кампфа N состояло в том, что он отдал жизнь за "норму" буржуазных ценностей полусовременного запада, но буржуазные ценности так устроены, что за них нет смысла отдавать жизнь. Грубо говоря, N. пожертвовал за ипотеку и ресторан, приписывая им неотменяемое желание "свободы" и "выборов", но правда в том, что ипотека и ресторан, вздохнув для приличия, обойдутся без выборов и особых свобод. Социальная "норма" - с сериалами, хорошими рубашками и модными словечками - не нуждается в метафизике героической смерти. Она беззаботно живет себе, ездит в Ереван и Стамбул. И она не заслуживает того, чтобы лечь за нее в эту темную яму на Борисовском кладбище. Но того, кто в нее все-таки лег, - все равно надо проводить горем, а не злорадством.

Лондонский политолог Пастухов вроде бы умный человек - как мало кто из всей их тетюшанской гомозы, - а все-таки ужасный спекулянт. Пишет о сегодняшних похоронах - и сравнивает N. с царевичем Димитрием, обещая, что в будущем образуется похожий миф, на горе кр. режиму и царю Борису. Господин Пастухов, позвольте напомнить вам, что в истории убиенного царевича был один маленький, но существенный факт. Это был ребенок. Невинное дитя. Безотносительно того, что там произошло на самом деле (мы знаем, что Сальери не отравил Моцарта), миф выстроен на том, что власть убила младенца. А не взрослого мужика, претендовавшего на верховную власть и возглавлявшего революционное политическое движение (опять-таки, безотносительно того, что на самом деле случилось сейчас). Если следовать логике Пастухова, то царевичами Димитриями в русской истории были и Разин с Пугачевым, и Пестель с декабристами, и Троцкий с Тухачевским, и, собственно, Лжедмитрий. Он же тоже, говорят, хотел реформ по латинскому образцу, мыздесьвласть, а его останками выстрелили из пушки в сторону запада. Какая разница-то? Дмитрий, Лжедмитрий. Лишь бы против Путина, не так ли?

Самое симпатичное в сегодняшнем послании, на мой взгляд, - вот этот небольшой, скромный абзац (не я один, конечно, его заметил сегодня). "Первое. Российские регионы в дополнение к федеральным программам реализуют свои меры поддержки семей с детьми. Я хочу прежде всего поблагодарить коллег за эту работу и предлагаю дополнительно помочь субъектам Федерации, где уровень рождаемости ниже среднероссийского. Это особенно важно для центральной России и северо-запада. В 2022 году в 39 регионах суммарный коэффициент рождаемости был ниже среднероссийского. До конца 2030 года направим таким регионам не менее 75 миллиардов рублей, чтобы они могли нарастить свои программы поддержки семей. Средства начнут поступать со следующего года". Знаете, у Аверинцева была когда-то знаменитая книжка - "Поэтика ранневизантийской литературы". Она пользовалась бешеным успехом в мире позднесоветского книжного дефицита. Ее продавали на черном рынке, из-под полы и недешево. Почему? Потому что всех так занимали несуществующие ранневизантийские Достоевские и Львы Толстые? Разумеется, нет. Так происходило из-за того, что название это было прикрытием, а на самом деле Аверинцев протаскивал в советскую академическую литературу - православие. Вот так и тут. В сегодняшнем послании случилась типичная поэтика ранневизантийской литературы. Потому что центральная Россия, северо-запад - все это политкорректные обозначения проблемы, о которой сложно сказать прямым текстом. Так у нас принято - этой проблемы немножко стесняться. Что в помощи нуждаются русские. Что надо русским дать денег. Потому что у нас есть целый ряд русских областей - и мы знаем их имена: Костромская, Кировская, Псковская, Тверская и далее, далее, - где происходит постоянный отток населения, где трагически мало жизни, а жизнь там обязана быть, так как эти области - это наше все. Если есть у нас какие-нибудь традиционные ценности, то вот эти регионы - это то самое в чистом виде. Хорошо, что дадут 75 миллиардов. Еще хорошо, что простят долги - с направлением этих средств не в возврат федеральному центру, а на свои нужды. И пусть будет больше, больше. И если нужно для этого избегать страшного р-слова и говорить просто о "центральной России" - пусть даже так. Лишь бы там что-то происходило. Лишь бы там дальше жили. С этим, я думаю, и Аверинцев бы согласился.

А вы замечали, что наша система категорически не хочет педалировать тему русских политзаключенных в украинских тюрьмах? Казалось бы, такой выигрышный сюжет. Киевский режим (и правда поганый и людоедский) в больших количествах сажает людей (возможно, и пытает, издевается над ними). Имея в Москве целую колоду бежавших к нам оттуда политиков и активистов, можно было бы составлять списки репрессированных, рассказывать истории о судьбах людей, снимать документальные фильмы, нанимать юристов и, главное, способствовать обменам. Развернуть, в общем, панораму человеческой драмы, сочувствовать которой и, через это, Кремлю и России - намного проще и удобнее, чем с помощью рассказов про агрессивный блок НАТО. Но нет. Никакого движения в эту сторону нет. Разве что какая-то английская, если не путаю, газета недавно выпустила очерк о русских людях в киевских узилищах. Английская, не наша. Там - ужасы. Вплоть до того, что человеку на лоб татуируют слово "орк". Но здесь об этом говорят очень скупо. Почему? Я думаю, так происходит из-за того, что наша система чувствует, что идея прав человека - любого человека, пусть даже самого выгодного и лояльного нам, - она в принципе какая-то нехорошая, сомнительная. Что-то в ней есть такое, что лучше с ней не связываться. И понятно, что именно. Как только вы начинаете не только хохохать над маразматиком Байденом или ругать негодяя Макрона, но и сопереживать конкретным людям, бороться за них, - вы повышаете социально-психологический ранг человека как такового, вы возвышаете его, вселяете в него мысль о собственной значимости, и если этим увлечься, то тут уже недалеко до классического республиканизма и либерализма. Поэтому "лучше не надо". Не надо конкретики, лиц, имен, судеб, прав. Не надо разоблачения спецслужбистов, полицейских, следователей, судей, тюрем, хоть бы это и были враждебные органы и силы. Это - именно то, из чего исходил Николай Первый, когда подавлял заграничный бунт по просьбе австрийского императора. Бунт в чужом тылу - это все равно плохо, и какая угодно власть - всегда права, даже если это вроде бы нам не нужно. А то ведь можно получить вредный пример - и Бог знает до каких страшных вещей дойти, однажды взяв его за основу в другом месте и в другой ситуации. Так что будем смеяться над дедом Бидоном, он так глупо путает слова.

Двадцать четвертое февраля теперь насовсем останется в календаре как большой исторический день. Но о военных успехах и прочей шкуре недоубитого медведя говорить рано. Зато сейчас уже можно определенно говорить о другом. О людях. Об этом у нас рассказывают мало, очень мало, но - Россия уже приросла миллионами русских людей. Думаю, что цифра в пять миллионов человек будет адекватной, хотя и приблизительной. Я имею в виду не только тех, кто живет на так называемых новых территориях (ужасная формулировка, какие они новые, если Павел Иванович Чичиков - херсонский помещик), но и всех тех, кто перебрался к нам за последние годы (если считать с 2014 года, то будет, конечно, больше). Миллионы своих - не мигрантов из мумба-юмбы, как это положено по законам "современности", будь она неладна, - а своих. Великое приобретение. Сколько еще громких имен - пока неизвестных - произойдет из этого "демографического набора". Сколько талантов и пользы. В кои-то веки в эпоху очередного массового перемещения человечества на карте - мы не только проиграли, но и кое-что выиграли от этого процесса. Но это еще не все. Миллионы хороших людей приехали - с вещами, но чаще прямо со своими домами и землей, - но и тысячи противнейших персонажей бежали в беспорядке. Обрели подлинную родину, припадая к святой загранице, - и, хотя бессмысленно надеяться, что они оставят Россию в покое, безусловно то, что на расстоянии их влияние неумолимо слабеет. Но и это еще не все. Кроме хорошего прибавления здесь и плохого прибавления отсюда туда, - есть еще и третья перемена. Она касается тех, кто после 24 февраля, никуда не уезжая и не приезжая, почувствовал себя иначе. Это и те, кто внезапно нашел работу на заводах, которые до этого были "неэффективны", а теперь, как выясняется, стали очень даже эффективны, и те, кто занимаются помощью фронту - простое слово солидарность, как выясняется, тоже может работать в России, и даже те неправильные интеллигенты, которые, с модно-прогрессивной точки зрения, имеют несчастье любить родину (больные они, что ли? а! они зомбированные!), и которые теперь вдруг оказались на своем месте, уже не преодолевая бешеное сопротивление кого надо где надо. Мы уже два года живем в здоровом мире. А это трудно - и к тому же яростно осуждается всеми передовыми умами. Но не пойти ли им, этим передовым умам, к лешему? Теперь уже можно радостно сказать: пойти, пойти. Спасибо двадцать четвертому февраля.

Раньше была переписка Энгельска с Каутским, а теперь есть переписка Чадаева с Арестовичем (внесен, тьфу ты, в список экстремистов, хорошо хоть Каутский туда не внесен). Посмотрите у них, это забавно, - они спорят о том, возможна ли Россия без России, она же Русь-Украина, словом, может ли состояться русский человек без РФ и Москвы. У Арестовича это ведь любимая идея: чтобы украинцы были не те украинцы, которых мы сейчас видим, а - наследники русской культуры. Расскажу, что я думаю об этом. Думаю, что это невозможно. Дело в том, что все постсоветские чиновники и миллионеры хотят быть частью западного мира. А с ними и верх среднего класса, и либеральная интеллигенция - все хотят евроамероинтегрироваться. Потому что знают, что все самое лучшее - там уже есть, и очень давно. Лучшие банки, лучшие университеты, лучшие закрытые частные школы, лучшие замки, виллы и шато, лучшие галереи контемпорари, черт его побери, арт. Список длинный. Но есть один момент. Украина - особенно теряя лишнее население и лишние, вроде Крыма и Донбасса, территории, - стать частью этого западного мира может. На страшно невыгодных условиях, в вечном предбаннике, с большими жертвами, но может. А Россия - не может. Уж как наша власть этого хотела, как жаждала, ан все равно ничего не вышло и пришлось доставать с антресолей дедовскую шашку. Потому что Россия слишком большая. Проблемная. Угрожающая. Медведь с бомбой. Ю ноу. Как это связано с проблемой альтернативной России-Руси-русскости? Очень просто. Обязательным входным билетом в западный мир является экзотизация клиента. Восприятие его как туземца. Потому что вера западного мира в двадцать первом веке - это религия меньшинств. Чтобы пляски у костра, серьга в носу, мова и бесконечные жалобы на империализм-колониализм. Тогда хорошо, тогда понятно, берем. А если белые гетеросексуальные христианские мужчины, да еще и, страшное слово, русские - нет, это никак. Никогда. Не возьмут. Потому что совсем не только "Путин" плохой по правилам тамошней игры, а плохое - все. Иерархическая имперская культура - харам. Своя-то харам, а уж наша - и говорить нечего. Надо кланяться священному пню и менструальной чаше, а не Пушкиным всяким. Вот это и есть та причина, по которой условный Арестович всегда проиграет условной Фарион, пусть он и харизматичный умник, а она - противная очень и глупая советская тетка. Это и есть та причина, по которой почти все президенты Украины начинали с идеи объединения страны, а заканчивали принудительной мовой. Бежали вприпрыжку за Галичиной, а за Галичиной они бежали, потому что только там есть тот экзотизирующий туземный образ самих себя, который скушает западный мир. И избавиться от этой религии меньшинств, следуя в русле поглощения себя западным миром - невозможно. Ну а чтобы, думая дальше, избавиться от этой идеи поглощения и жить самостоятельно - нужен очень серьезный рычаг. И это должен быть такой рычаг, надежность которого не зависит от конкретного человека, а только - от исторической судьбы. Таким рычагом и является Россия - единственная, другой не будет. Здесь Родос, здесь и прыгай. В противном случае все равно придется продевать серьгу в нос и бормотать на мове о том, какая ты умученная колониализмом трансгендерная феминистка.