адовень.

​​Это Нэнси. Нэнси очень предана своей хозяйке, известной всему селу как тётя Катя. Кроме того, эта женщина известна также как престарелая мошенница, обсчитывающая каждого покупателя. Беря у тёти Кати чек, лучше туда не заглядывать, чтобы глаза на лоб не полезли от состава товаров, которые ты даже не покупал. Продавщица обезоружит тебя и вернёт глаза обратно тебе в орбиты излишне учтивыми словами: "Приходи ещё!" – и нетерпеливая очередь двинется, вытеснит тебя наружу, а ты дави своё чувство острой несправедливости. Так вот, Нэнси очень любит свою хозяйку-мошенницу, а потому везде и всегда следует за ней. Она приходит с ней к магазину и лежит на высокой лестнице у самых дверей все два часа работы в хлебные дни (понедельник-среда-пятница, когда в деревню привозят хлеб; во время отпуска тётя Катя работает только в эти дни по два часа; отпуск у неё, кажется, не кончается никогда). В связи с такой исключительной преданностью Нэнси терпит много неприятных ласк, которые так щедро сыплются из рук детей. В своё время ни один ребёнок, сопровождавший бабушку в магазин, не обходил Нэнси стороной, и каждый беспощадно трепал ей холку и уши, чесал против шерсти и оттягивал кожу забавы ради. Хуже всего было, когда ребёнок был не один. В группе дети ещё и соревновались в своих ласках. Через год после первого знакомства с Нэнси я встретил её всё так же у двери магазина. Я положил свою руку на ручку двери, обитой металлом для внушения местному семейству воров, – и Нэнси, лежавшая почти под этой самой ручкой, расценила моё действие как акт угрозы погладить её. Она ощерила зубы и предупредительно рыкнула. Видимо, так она и отпугивала нарушителей своего покоя. Как выяснилось, отучить Нэнси ходить за хозяйкой за пределами двора не получалось, а сидя на цепи она слишком тосковала – и сердце тёти Кати, старой мошенницы, таяло. Но Нэнси не озлобилась до конца: она никогда ни на кого не бросается, она понимает, что детям хватает и лёгкого испуга от недружелюбного жеста животного. Впрочем, очень быстро бабушки перестали брать детей с собой: всем от этого меньше стресса, да и карман от отсутствия вымогателей под боком, в окружении нервной очереди – целее. В следующий хлебный день, после того, как Нэнси оскалилась на меня, она будто бы почуяла, какой я друг всех собак. И, когда она как всегда лежала на высокой лестнице, тоскливо глядя куда-то вниз и вдаль, когда я протянул к ней руку, она не стала рычать. Я нежно погладил ей голову и почесал за подбородком, а когда сел рядом на ступеньку, она тоже села, забила по доскам хвостом и стала тыкаться носом в локоть, нетерпеливо урча – ещё! ещё! Разнежившись, я после и не заметил, как тётя Катя обсчитала меня на сорок два рубля, пробив мимоходом лишнюю буханку хлеба.

Джон Кейдж. In a Landscape. Седрик Тибергьян (Cédric Tiberghien, фортепиано).

Под старым мостом Много лет не звучали Смех и детский крик. Голой ногой не пригнёшь Крапиву, взявшую спуск... #танка

Сгладим (или обострим) неловкость радугой.

Зато я на младшего брата храню очень много обид. Самая большая из них – это оставление мне самого малого личного пространства, ограниченного черепной коробкой. Он – гений доносительства, мастер шпионажа, искушённый в обыске чекист. Он –машина по разрушению и переработке дорогих моей душе вещей, игрушек и безделушек, грабитель и присваиватель. Он – источник многих несправедливостей, свободно направляющий всю вину и материнский гнев на меня. В общем, младший всегда представлял для меня какую-то угрозу, этакий концентрат зла, властный потребитель скупой (в нашем случае) родительской любви. Во многом благодаря младшему (ну или лучше сказать из-за него) я сблизился с бабушкой по линии отца. Возможно, это одна из косвенных причин, почему я стал моральным уродом. Родители с момента моего рождения были не в ладах с бабушкой, особенно мать. Здесь не обошлось без квартирного вопроса, подпитавшего личную неприязнь между невесткой и свекровью, вынужденных жить на одной жилплощади. Так вот. Моя привязанность к бабушке, только возраставшая по мере роста брата, сильно раздражала родителей. Я стал получать одобрение и любовь только от бабушки. Согласитесь, это не то же, что получать одобрение и любовь от тех, кто тебя породил. Помимо себя я никого до конца не виню в том, кем я стал. И тем не менее я всё равно ищу виноватых, пытаясь снять с плеч хотя бы часть груза вместо того, чтобы донести его самому. Какой-то приторный, почти христианский финал получился.

Вчера я стал дядей (радостно). Одна из тётушек по этому случаю сказала: "Плохо, когда между детьми большая разница. Через два-три года нужно снова рожать". Нет, я не возмутился этим заявлением, пахнущим чем-то очень старым, чем-то от тех времён, когда семьи были очень большими, детская смертность была не самым редким явлением, а воспитанием младших детей занимались старшие, заменяя во многом родителей. Я подумал об этом всём во вторую очередь. Тётушка имела в виду (подразумевая, конечно, что детей в семье должно быть не меньше двух-трёх), что отношения между братьями и сёстрами с разрывом лет в десять чаще всего оставляют желать лучшего. У разновозрастных детей разные потребности, предпочтения и интересы – по своим качеству и величине. У них мало точек соприкосновения, и пятнадцатилетний подросток врядли будет с удовольствием водиться с пятилеткой. Таков был её посыл. Сперва я подумал о своих братьях, с каждым из которых у нас разрыв почти в восемь-девять лет. Со старшим, кажется, я неплохо взаимодействовал, точнее, почти не взаимодействовал вовсе: судя по рассказам (память о детстве – самая непрочная вещь на земле), я очень рано понял, что лучше к брату и его друзьям не лезть. Я придерживался этого правила, позволяя себе редкие послабления вроде ябедничанья (для родительского контроля – самый ценный источник информации) и всяких выходок, когда моё удовольствие расходилось с предпочтениями старшего брата. Например, я очень легко удалил с карты памяти несколько игр для PSP, искренне думая, что он на ней не играет во время моего отсутствия по делам учёбы или пока я спал. Подобных примеров можно насобирать с десяток в чертогах моих воспоминаний, если постараться, чего я не хочу делать. Но в целом, кажется, брат оставил по мне мало обид. Или же он благоразумно таит их от меня. А может и не знает, как их высказать.

А если у вас вдруг дождь, то вот:

Печот! Охлаждаюсь зимними карточками.