Лексикон прописных истин

Величие Маркса Другой читатель спрашивает, почему в списке философов, нужных на сдачу 18 градуса, пропущен Маркс. О Марксе хотелось бы поговорить отдельно. Что такое имманенция, которой так грезили мыслители 20 века? Гуссерль, самый трудный для чтения философ — одновременно философ самый демократичный. Своим фено-мено подходом он легитимизировал оптику обычного человека (эвримена): каждая пратьякша важна (админ потихоньку осваивает колониальный дискурс). В политической мысли проекту имманенции соответствует то, что можно назвать немецким социализмом (см. работу Маркса и, к примеру, концепцию замкнутого торгового государства Фихте). Гуссерль очень важен для французской социал-демократической мысли тем, что наиболее последовательно и убедительно доказывает верность эгалитарного принципа every man and every woman is a star. Философию терпилы (выпоротого философа в терминах Розанова), следовательно, можно возвести даже не к Витгенштейну, а к Гуссерлю. Собственно, поэтому он так популярен у послевоенных французских философов (а других в Европе и нет: русская мысль колонизирована либо французской, либо англо-американской; немецкой нет после 1945 года; на итальянском есть один Агамбен; все остальные в лучшем случае у ковра). Социал-демократия — дело слишком ответственное, чтобы складывать все яйца в одну корзину. Католическая мысль тоже всеми силами в нее лезет (о другом важном направлении в испаноязычной мысли см. предыдущий пост). Важный французский философ-христианин — Мишель Анри — служит делу популяризации Маркса среди людей, которым марксизм противен. Наверное, книга про Маркса — это своего рода экзамен на 29 ступень, достойный венец преподавания масонской концепции универсальной религии. Вот этот экзамен Делез и завалил…

Под конец анекдот. Гор Видал рассказывал о том, как осенью 1958 года Франко принимал двух американских сенаторов и высокопоставленного военного. Они собирались обсуждать предстоящий визит Эйзенхауэра в Испанию. Франко по привычке начал песочить троцкистов, сталинистов, коммунистов и прочую сволочь. В какой-то момент в список виноватых попали масоны: «хорошо бы их всех тоже к стенке!» «Сэр, — вежливо ответил один из сенаторов — к сожалению, я сам — масон, президент Эйзенхауэр тоже масон протестант (протестантов Франко тоже недолюбливал), а второй сенатор — так вообще еврей!». «Ну и меня за компанию тогда» — подытожил военный. Им был отец Гора Видала, Юджин Лютер Видал, представитель высокоградусной пневмодеспотической элиты.

Краузизм на континенте Вернемся в Старый Свет. Краузе имел весьма прогрессивные для своего времени взгляды: так, например, он предсказал создание Лиги наций (предшественницу нынешней ООН). Опасные политические воззрения наряду с масонским проклятьем, которому его подвергли в 1813 году, привели к тому, что у нас его имя ни о чем не говорит даже специалистам по немецкому идеализму. В 1805 году Краузе был принят в ложу «Архимед и три чертежные доски» в Альтенберге, после чего начал рьяно изучать Высокую Науку. В 1808 году в дрезденской ложе «Три меча и истинные друзья» за труды и усердие он был назначен Лектором ложи (Redner). Спустя два года он публикует первый том своего разоблачительного исследования «Три старейших документа о Ремесле масонского Братства». Эта книга и послужила концом его масонской карьеры. Были предприняты чрезвычайные усилия, чтобы не допустить ее к печати; когда же она, вопреки всему, была издана, на Краузе наложили страшное масонское проклятье, после чего его жизнь пошла под откос. В 1813 году он публикует второй том и терпит фиаско в борьбе с Гегелем за берлинскую философскую кафедру, и на этом какие-либо интересные события в его жизни прекращаются. (размышление на полях: насколько иной была бы история европейской мысли, не напиши Краузе свое разоблачение? Главным берлинским философом стал бы не Гегель, а он; без Гегеля не было бы Маркса, а без него каналу было бы не о чем писать) По принципу «и веревочка пригодится» краузизм пригодился в Испании и Латинской Америке. Как он вообще там оказался? Книжки Краузе из-за панентеизма (который тогда путали с пантеизмом, а тот — с атеизмом) быстро попадают в католический Индекс запрещенных книг, в результате чего приобретают популярность у тогдашней либерально настроенной общественности. Познакомившись с его учением, упомянутый ранее Хулиан Санс дель Рио получает исследовательский грант и едет в Берлин набираться политической мудрости. В Берлине в это время в моде гегельянство, но краузианский политический идеал флюидного федерализма находит больший отклик в сердце человека, измученного испанским клерикализмом. Ученик дель Рио, Франсиско Хинер де лос Риос, основывает сотоварищи Свободный образовательный институт, первое частное учебное заведение в Испании, избежавшее контроля как со стороны государства, так и церкви. Там они несут свет краузианства в массы. Обучение шло в модном и сейчас интердисциплинарном стиле, причем каждый год студенты возвращались к одному и тому же определенному набору тем. Такое «циклическое» образование усиливало политическое влияние краузизма, поскольку оно прочно связывало процесс обучения молодых краузианцев с их личной и общественной жизнью. При институте было организовано Студенческое общежитие, местный аналог ВШЭ; лекции там читал, к примеру, Анри Бергсон, а посещали его такие люди, как Эйнштейн, Валери, Стравинский, Корбюзье и пр. В попечительский совет Общежития входил Ортега-и-Гассет; студентами там числились Лорка, Бунюэль, Дали и т.д. Далее цитата из онлайн-переводчика: Альберто Хименес Мошенник, человек, связанный со Свободным учебным заведением и краузизмом, был его директором в начальную эпоху, в период, когда общежитие превратилось в рассадник сосуществования, творчества и художественного и научного обмена в межвоенной Европе. Умри, а лучше не скажешь. Альберто Хименес Мошенник Фрауд был учеником де Лос Риоса, основателя Института. В тридцать девятом году Франсиско Франко, вообще масонов особо не любивший, выслал краузистов из страны, а общежитие, как рассадник вольнодумства вообще и масонства в частности, закрыл. Фрауд переехал в Англию (куда же еще?), где получал поддержку от профессора испанского языка в Кембридже Джона Бранде Тренда. Франко же, помимо закрытия общежития, открыл антимасонский музей. Забавно, что во Франции примерно же в это время был похожий проект, только более масштабный; им занимался Бернар Фаи, который, по совместительству, был другом Гертруды Стайн, но об этом как-нибудь в другой раз.

Под конец анекдот. Гор Видал рассказывал о том, как осенью 1958 года Франко принимал двух американских сенаторов и высокопоставленного военного. Они собирались обсуждать предстоящий визит Эйзенхауэра в Испанию. Франко по привычке начал песочить троцкистов, сталинистов, коммунистов и прочую сволочь. В какой-то момент в список виноватых попали масоны: «хорошо бы их всех тоже к стенке!» «Сэр, — вежливо ответил один из сенаторов — к сожалению, я сам — масон, президент Эйзенхауэр тоже масон протестант (протестантов Франко тоже недолюбливал), а второй сенатор — так вообще еврей!». «Ну и меня за компанию тогда» — саркастически подытожил военный. Им был отец Гора Видала, Юджин Лютер Видал, представитель высокоградусной пневмодеспотической элиты.

Краузизм на континенте Вернемся в Старый Свет. Краузе имел весьма прогрессивные для своего времени взгляды: так, например, он предсказал создание Лиги наций (предшественницы нынешней ООН). Это, а также масонское проклятье, которое на него наложили в 1813, привело к тому, что у нас о нем ничего не слышали даже специалисты. В 1805 году Краузе был принят в ложу «Архимед и три чертежные доски» в Альтенберге, после чего начал рьяно изучать Высокую Науку. В 1808 году в дрезденской ложе «Три меча и истинные друзья» за труды и усердие он был назначен Лектором ложи (Redner). Спустя два года он публикует первый том своего разоблачительного исследования «Три старейших документа о Ремесле масонского Братства». Эта книга и послужила концом его масонской карьеры. Были предприняты чрезвычайные усилия, чтобы не допустить ее к печати; когда же она, вопреки всему, была издана, на Краузе наложили страшное масонское проклятье, после чего его жизнь пошла под откос. В 1813 году он публикует второй том и терпит фиаско в борьбе с Гегелем за берлинскую философскую кафедру, и на этом какие-либо интересные события в его жизни прекращаются. (размышление на полях: насколько иной была бы история европейской мысли, не напиши Краузе свое разоблачение? Главным берлинским философом стал бы не Гегель, а он; без Гегеля не было бы Маркса, а без него каналу было бы не о чем писать) По принципу «и веревочка пригодится» краузизм пригодился в Испании и Латинской Америке. Как он вообще там оказался? Книжки Краузе из-за панентеизма (который тогда путали с пантеизмом, а тот — с атеизмом) быстро попадают в католический Индекс запрещенных книг, в результате чего приобретают популярность у тогдашней либерально настроенной общественности. Познакомившись с его учением, упомянутый ранее Хулиан Санс дель Рио получает исследовательский грант и едет в Берлин набираться политической мудрости. В Берлине в это время в моде гегельянство, но краузианский политический идеал флюидного федерализма находит больший отклик в сердце человека, измученного испанским клерикализмом. Ученик дель Рио, Франсиско Хинер де лос Риос, основывает сотоварищи Свободный образовательный институт, первое частное учебное заведение в Испании, избежавшее контроля как со стороны государства, так и церкви. Там они несут свет краузианства в массы. Обучение шло в модном и сейчас интердисциплинарном стиле, причем каждый год студенты возвращались к одному и тому же определенному набору тем. Такое «циклическое» образование усиливало политическое влияние краузизма, поскольку оно прочно связывало процесс обучения молодых краузианцев с их личной и общественной жизнью. При институте было организовано Студенческое общежитие, местный аналог ВШЭ; лекции там читал, к примеру, Анри Бергсон, а посещали его такие люди, как Эйнштейн, Валери, Стравинский, Корбюзье и пр. В попечительский совет Общежития входил Ортега-и-Гассет; студентами там числились Лорка, Бунюэль, Дали и т.д. Далее цитата из онлайн-переводчика: Альберто Хименес Мошенник, человек, связанный со Свободным учебным заведением и краузизмом, был его директором в начальную эпоху, в период, когда общежитие превратилось в рассадник сосуществования, творчества и художественного и научного обмена в межвоенной Европе. Умри, а лучше не скажешь. Альберто Хименес Мошенник Фрауд был учеником де Лос Риоса, основателя Института. В тридцать девятом году Франсиско Франко, вообще масонов особо не любивший, выслал краузистов из страны, а общежитие, как рассадник вольнодумства вообще и масонства в частности, закрыл. Фрауд переехал в Англию (куда же еще?), где получал поддержку от профессора испанского языка в Кембридже Джона Бранде Тренда. Франко же, помимо закрытия общежития, открыл антимасонский музей. Забавно, что во Франции примерно же в это время был похожий проект, только более масштабный; им занимался Бернар Фаи, который, по совместительству, был другом Гертруды Стайн, но об этом как-нибудь в другой раз.

К&К, продолжение Конт враждебно относился к идее национальных государств. В них он видел

продукт древнего воинственного образа правления, который, до пришествия позитивной науки, «пытался завоевать весь мир, казавшийся таким же непобедимым, как и необъяснимым, где каждое отдельное объединение старалось прежде всего подчинить себе других».

Девиз контовского позитивизма — Порядок и прогресс — вынесен на флаг Бразилии. В Южной Америке был свой Гегель, Краузе, о котором нынешние специалисты по истории немецкой мысли не знают примерно ничего. Краузе основал науку, которую назвал общей биотикой (biótica general), занимавшуюся изучением самоактуализации человека через его базовое самобытие (Grundselbwesen), реализующееся в моральных сущностях (las personas morales): семье, семье, племени и т.д. Эти моральные сущности, как и люди, проходят через стадии детства, юности и зрелости. В дальнейшем будут появляться более совершенные моральные сущности, которые постепенно охватят все больше и больше людей, пока, наконец, не обнимут все человечество в состоянии вечной гармонии. (Эта концепция напоминает идею Конта об отечествах как переходных формах таких моральных сущностей:

Между государствами и Человечеством Новой религии, разумеется, понадобятся организации-посредники. Конт рассматривает их как основанные на уважении местных различий свободные и долговременные объединения, значительно меньшие по площади, нежели государства: таково каждое спонтанное объединение сельского населения вокруг доминирующего города.

Пример другим странам в этом подаст Франция. Она сама совершит собственную дезинтеграцию и распадется на семнадцать маленьких республик. В Западной Европе таких республик будет семьдесят, а на всем земном шаре пятьсот, и в каждой в среднем по триста тысяч семей, проживающих на территориях одинаковой величины, примерно как Тоскана, Сицилия или Сардиния. Финальный же этап краузианского общежития напоминает идею Великого единения, о котором писал китайский философ Кан Ювэй, планировавший, как и Конт, разбить мир на одинаковые территориальные образования. Исследователь Wan Zhaoyan отмечает, что между взглядами Конта и Ювэя есть определенное сходство, но оставляет этот вопрос на откуп дальнейшим исследователям. О Краузе Ювэй вряд ли слышал, хотя кто знает…) Исследователи также видят значительное сходство между краузизмом и конторским позитивизмом. Краузе оказал большое влияние на испаноязычный мир, как в Испании, так и в Испаноязычной Америке, благодаря распространению своих доктрин, которые сначала были сформулированы Хулианом Сансом дель Рио, а затем применены его учеником Франсиско Хинером де лос Риосом, который использовал их в Свободном учебном заведении, а также Фернандо де Кастро и Пахаресом; в самой Германии он был известен, прежде всего, благодаря немецкому педагогу, создателю детских садов Фридриху Фрёбелю. В Аргентине Краузе внес фундаментальный вклад в формирование и политическую идеологию Гражданского радикального союза благодаря его основателям Леандро Нисефоро Алему и Иполито Иригойену. Марксом же для Южной Америки стал Конт, еще один провозвестник светской религии XX века. Разница между ними в том, что Конт, в отличие от Маркса, открыто опиравшегося на Гегеля, был о Краузе ни сном, ни духом (хотя, опять же, оставляем этот вопрос на откуп дальнейшим исследователям).

К&К Читатель задает вопрос: с кого начинается декартовская линия французской философии? По-хорошему с Дюркгейма (мыслившего социологию как форму строгого научного знания). До Дюркгейма самым важным французским социологом был Конт, собственно, создатель позитивизма. Забавно, что под конец жизни он стал кем-то вроде визионера и написал религиозный трактат про то, как должен быть устроен мир в будущем. Трактат интересный: первоначально он должен был иметь поэтическую форму и быть написанным на итальянском:

Чтобы позитивная религия могла распространиться по всей планете, надобно дать ей всеобщий язык, обязательно основанный на народной речи: язык не искусственный, а уже существующий, который получит единодушное одобрение. Какой язык может отвечать этому требованию, если не итальянский, чья поэзия и музыка являются наиболее совершенными, созданными самым мирным и самым художественно одаренным народом, единственным, на которого нельзя налепить язык колонизаторов. Таким образом, позитивизм совершит слияние пяти западных языков — французского, английского, немецкого, испанского, итальянского — «под председательством самого музыкального языка».

Сущность этого трактата должна подобна Феноменологии духа в том плане, что показывала она не просто еще одну картину будущего мира, но пережитый опыт индивидуального духа. Эта поэма должна была

состоять из тринадцати песен: одной вступительной, воспевающей церебральную целостность; три последующие песни будут посвящены ментальному спуску от относительного к абсолютному «в постоянном стремлении к полной гармонии без возможности достичь ее». Восемь следующих песен будут будоражить сердце и ум, постепенно достигая позитивного единства, а тринадцатая станет славить ставшее нормальным бытие.

Конт замышлял ее во время своего приступа безумия:

Он шел в направлении, обратном по отношению к ходу человеческой истории, деградируя от позитивной стадии к стадии метафизической, а затем к стадии политеистической, и в конце скатился до фетишизма. После такого спуска, продолжавшегося три месяца, он в течение пяти месяцев постепенно снова поднимался вверх по склону.

Получившийся трактат в каком-то смысле можно назвать поэмой. Первый том «Субъективного синтеза», насчитывающий примерно восемьсот страниц,

представляет собой гигантский труд, подчиненный правилам метрики. Каждая фраза насчитывает максимум двести пятьдесят букв. Сочинение разделено на семь глав, в каждой из которых три части, а те, в свою очередь, делятся на семь отделов, образованных семью группами фраз. Заменив стих на фразу, выступающую базовым элементом, мы получим деление песней на стансы, как это было привычно для «самого художественно одаренного народа». В качестве эквивалента рифмы Конт изобретает невероятно сложную игру ассонансов. Можно сказать, что в каждом абзаце есть эмблематический знак, слово, заимствованное из одного из пяти западноевропейских языков, из латыни и при случае из греческого; разобранное по буквам, это слово представляет по порядку начальные буквы для начала каждой фразы (у которых, в свою очередь, есть другие слова для эмблем). Таким образом все произведение основано на комбинации эмблематических слов, начальных букв и фонетических соответствий, по принципу — Конт сам проводит аналогию —акростиха, простого, двойного, тройного, четверного и даже иногда пятерного, бывших в моде у поэтов Ренессанса.

К&К, продолжение Девиз Конта — Порядок и прогресс — вынесен на флаг Бразилии. В Южной Америке был свой Гегель, Краузе, о котором нынешние специалисты по истории немецкой мысли не знают примерно ничего. Краузе основал науку, которую назвал общей биотикой (biótica general), занимавшуюся изучением самоактуализации человека через его природные свойства (Grundselbwesen), реализующиеся в моральных сущностях (las personas morales): семье, семье, племени и т.д. Эти моральные сущности, как и люди, проходят через стадии детства, юности и зрелости. В дальнейшем будут появляться более совершенные моральные сущности, которые постепенно охватят все больше и больше людей, пока, наконец, не обнимут все человечество в состоянии вечной гармонии. Краузе оказал большое влияние на испаноязычный мир, как в Испании, так и в Испаноязычной Америке, благодаря распространению своих доктрин, которые сначала были сформулированы Хулианом Сансом дель Рио, а затем применены его учеником Франсиско Хинером де лос Риосом, который использовал их в Свободном учебном заведении, а также Фернандо де Кастро и Пахаресом; в самой Германии он был известен, прежде всего, благодаря немецкому педагогу и создателю детских садов Фридриху Фрёбелю. В Аргентине Краузе внес фундаментальный вклад в формирование и политическую идеологию Гражданского радикального союза благодаря его основателям Леандро Нисефоро Алему и Иполито Иригойену. Марксом же для Южной Америки стал Конт, еще один создатель светской религии XX века.

К&К Задали вопрос, с кого началась декартовская линия французской философии. По-хорошему с Дюркгейма (гуманитарные науки как форма строгого знания). До Дюркгейма самым важным французским социологом был Конт, собственно придумавший позитивизм. Забавно, но под конец жизни он стал визионером и написал религиозный трактат про то, как должен быть устроен мир в будущем. Трактат интересный: первоначально он должен был иметь поэтическую форму и быть написанным на итальянском:

Чтобы позитивная религия могла распространиться по всей планете, надобно дать ей всеобщий язык, обязательно основанный на народной речи: язык не искусственный, а уже существующий, который получит единодушное одобрение. Какой язык может отвечать этому требованию, если не итальянский, чья поэзия и музыка являются наиболее совершенными, созданными самым мирным и самым художественно одаренным народом, единственным, на которого нельзя налепить язык колонизаторов. Таким образом, позитивизм совершит слияние пяти западных языков — французского, английского, немецкого, испанского, итальянского — «под председательством самого музыкального языка».

Сущность этого трактата должна подобна Феноменологии духа в том плане, что показывала она не просто какую-то картину будущего мира, но пережитый опыт индивидуального духа. Эта поэма должна была

состоять из тринадцати песен: одной вступительной, воспевающей церебральную целостность; три последующие песни будут посвящены ментальному спуску от относительного к абсолютному «в постоянном стремлении к полной гармонии без возможности достичь ее». Восемь следующих песен будут будоражить сердце и ум, постепенно достигая позитивного единства, а тринадцатая станет славить ставшее нормальным бытие.

Конт замышлял ее во время своего безумия:

Он шел в направлении, обратном по отношению к ходу человеческой истории, деградируя от позитивной стадии к стадии метафизической, а затем к стадии политеистической, и в конце скатился до фетишизма. После такого спуска, продолжавшегося три месяца, он в течение пяти месяцев постепенно снова поднимался вверх по склону.

Получившийся трактат в итоге не был поэмой в строгом смысле. Первый том «Субъективного синтеза», насчитывающий примерно восемьсот страниц,

представляет собой гигантский труд, подчиненный правилам метрики. Каждая фраза насчитывает максимум двести пятьдесят букв. Сочинение разделено на семь глав, в каждой из которых три части, а те, в свою очередь, делятся на семь отделов, образованных семью группами фраз. Заменив стих на фразу, выступающую базовым элементом, мы получим деление песней на стансы, как это было привычно для «самого художественно одаренного народа». В качестве эквивалента рифмы Конт изобретает невероятно сложную игру ассонансов. Можно сказать, что в каждом абзаце есть эмблематический знак, слово, заимствованное из одного из пяти западноевропейских языков, из латыни и при случае из греческого; разобранное по буквам, это слово представляет по порядку начальные буквы для начала каждой фразы (у которых, в свою очередь, есть другие слова для эмблем). Таким образом все произведение основано на комбинации эмблематических слов, начальных букв и фонетических соответствий, по принципу — Конт сам проводит аналогию —акростиха, простого, двойного, тройного, четверного и даже иногда пятерного, бывших в моде у поэтов Ренессанса.

К&К Задали вопрос, с кого началась декартовская линия французской философии. По-хорошему с Дюркгейма (гуманитарные науки как форма строгого знания). До Дюркгейма самым важным французским социологом был Конт, собственно придумавший позитивизм. Забавно, но под конец жизни он стал визионером и написал религиозный трактат про то, как должен быть устроен мир в будущем. Трактат интересный: первоначально он должен был иметь поэтическую форму и быть написанным на итальянском:

Чтобы позитивная религия могла распространиться по всей планете, надобно дать ей всеобщий язык, обязательно основанный на народной речи: язык не искусственный, а уже существующий, который получит единодушное одобрение. Какой язык может отвечать этому требованию, если не итальянский, чья поэзия и музыка являются наиболее совершенными, созданными самым мирным и самым художественно одаренным народом, единственным, на которого нельзя налепить язык колонизаторов. Таким образом, позитивизм совершит слияние пяти западных языков — французского, английского, немецкого, испанского, итальянского — «под председательством самого музыкального языка».

Сущность этого трактата должна подобна Феноменологии духа в том плане, что показывала она не просто какую-то картину будущего мира, но пережитый опыт индивидуального духа. Эта поэма должна была состоять из тринадцати песен: одной вступительной, воспевающей церебральную целостность; три последующие песни будут посвящены ментальному спуску от относительного к абсолютному «в постоянном стремлении к полной гармонии без возможности достичь ее». Восемь следующих песен будут будоражить сердце и ум, постепенно достигая позитивного единства, а тринадцатая станет славить ставшее нормальным бытие. Конт замышлял ее во время своего безумия: Он шел в направлении, обратном по отношению к ходу человеческой истории, деградируя от позитивной стадии к стадии метафизической, а затем к стадии политеистической, и в конце скатился до фетишизма. После такого спуска, продолжавшегося три месяца, он в течение пяти месяцев постепенно снова поднимался вверх по склону. Получившийся трактат в итоге не был поэмой в строгом смысле. Первый том «Субъективного синтеза», насчитывающий примерно восемьсот страниц, представляет собой гигантский труд, подчиненный правилам метрики. Каждая фраза насчитывает максимум двести пятьдесят букв. Сочинение разделено на семь глав, в каждой из которых три части, а те, в свою очередь, делятся на семь отделов, образованных семью группами фраз. Заменив стих на фразу, выступающую базовым элементом, мы получим деление песней на стансы, как это было привычно для «самого художественно одаренного народа». <...> В качестве эквивалента рифмы Конт изобретает невероятно сложную игру ассонансов. Можно сказать, что в каждом абзаце есть эмблематический знак, слово, заимствованное из одного из пяти западноевропейских языков, из латыни и при случае из греческого; разобранное по буквам, это слово представляет по порядку начальные буквы для начала каждой фразы (у которых, в свою очередь, есть другие слова для эмблем). Таким образом все произведение основано на комбинации эмблематических слов, начальных букв и фонетических соответствий, по принципу — Конт сам проводит аналогию —акростиха, простого, двойного, тройного, четверного и даже иногда пятерного, бывших в моде у поэтов Ренессанса.