Insolarance Cult

Не-философия Франсуа Ларюэля — это одно из передовых веяний в современной континентальной мысли, которое претендует на сложность, превосходящую одновременно и Хайдеггера, и Делёза. Захар Неустроев перевел статью Юджина Такера, в которой американский философ рассказывает о не-философском взгляде на мистицизм. Если обычная философия религии центрирована вокруг традиционного христианства, то Ларюэль теоретически интересной видит теологию пустынников IV века, а саму метафору пустыни рассматривает как воплощение проблемы имманентности.

Существует по крайней мере два способа оценки философской оригинальности. Самый очевидный – по тому, что думает философ. Помимо выдвижения новаторских тезисов о природе бытия, истины или знания, философ может создавать новые виды утверждений, касающихся истории, искусства, морали, политики и так далее. Другим способом оценки оригинальности является то, как философ мыслит. Есть философы, чья наиболее примечательная претензия на оригинальность заключается не столько в том, что они думают, сколько в том, как они думают. Они предлагают фундаментальные изменения в том, как творится философия – революционный прорыв, новое начало. Декарт, Кант, Гегель и Гуссерль, пожалуй, самые известные примеры, но такие фигуры, как Фреге или Рассел, также заслуживают упоминания. То, что их предполагаемое новаторство при ближайшем рассмотрении может оказаться псевдореволюционным или в сущности консервативным, здесь не имеет значения. Важным является заявленное ими стремление осуществить трансформацию философского метода, переосмыслить как формальные средства, так и основные цели философствования. Таким образом, новизна того, что они думают, менее важна, чем новизна того, как они думают. Это значит, что любые содержательные утверждения таких философов об истории, природе, искусстве или политике могут быть оценены только в свете революционных инноваций, которые они якобы осуществили на уровне формы философского мышления. Из статьи «Аксиоматическая ересь: не-философия Франсуа Ларюэля».

Что значит миссия просвещения сегодня? Важно ли быть публичной фигурой и строить мост между миром философии и обыденным миром? Что философия может дать человеку, чтобы он смог эффективнее учиться? На второй встрече выступает философ, преподаватель РГУ нефти и газа (НИУ) имени И.М. Губкина, главный редактор журнала "ПИР", автор книги "Философия телесности" Анастасия Торопова. Вход свободный по регистрации 23.05, 17.00, Смена

В современной философии всё стало темным — просвещение, логос, экология и даже Делёз. Обращение к тьме знаменует не только эстетический, но и концептуальный выбор, подразумевающий особое внимание к негативному, непознаваемому и нечеловеческому. В своей статье Самсон Либерман рассказывает о тематике тьмы в философии — о том, как всё это связано с противостоянием Платону и Декарту, тоталитаризму и солипсизму.

🧫🧫🧫Славой Жижек: Когда в своем аргументе против редуктивного объясне­ ния сознания Чалмерс пишет:

«Даже если бы физическая сторона универсума была известна нам во всех деталях, ес­ли бы мы знали конфигурацию, причинность и измене­ ние во времени всех полей и частиц пространственно-временного многообразия, эта информация не привела бы нас к допущению существования сознательного опы­та»

, он совершает стандартную кантианскую ошибку: по­добное полное знание, строго говоря, бессмысленно как эпистемологически, так и онтологически. Оно — обрат­ная сторона вульгарного детерминистского понятия, выраженного в марксизме Николаем Бухариным, написав­шим, что если бы мы могли познать всю целокупность физической реальности, мы бы могли точно предсказать начало революции. Эта точка зрения — сознание как из­быток, излишек по отношению к физической целокупности — вводит в заблуждение, так как она взывает к бессмысленой гиперболе: когда мы представляем себе реальность как Целое, в ней больше нет места для созна­ния (и субъективности). Здесь есть два варианта: либо субъективность является иллюзией, либо реальность в-себе (не только эпистемологически) является не-Всем. Таким образом, нам следует, с радикально-материалистической точки зрения, бесстрашно мыслить последствия отвержения «объективной реальности»: реальность рас­творяется на «субъективные» фрагменты, но эти фрагмен­ты сами впадают назад в анонимное Бытие, теряя свою субъек­тивную консистентностъ.

Что такое политическая теология и как её понимал Карл Шмитт? Как связаны политика, религия и юриспруденция? Почему правовое государство строится по принципу деизма, а император понимается как катехоническая фигура? Об этом и многом другом говорим с Вячеславом Конудровым в подкасте о политической теологии. https://youtu.be/DXqWmNVOIpw?si=PMNiws9JeMQ_XDn_

Кто-то может заметить, а чем кинический перфоманс отличается от дешевого эпатажа, так хорошо известного нам сегодня по явлениям вроде треш-стримов? Дело в том, что помимо апелляции к эмоциям посредством символического языка, акт кинической критики сохраняет рациональное измерение. Оно зиждется на когнитивных способностях людей сравнивать и делать выводы из увиденного. Если эпатаж и порицаемый тем же Слотердайком цинизм направлен всему миру и кому-угодно (и в итоге, как полагается, на деле никому), то киническая критика предполагает предельно точного реципиента, взаимодействие с которым и создает эмоциональную поддержку для тезисов, выходящих за пределы самого кинического действия. Подобный контраст нетрудно проиллюстрировать, сравнив случай Диогена, просящего Александра Македонского не загораживать солнце в ответ на предложение правителя просить у него что-угодно, со случаем абстрактных заявлений о том, что некто никогда не будет ничего просить и тем более выслуживаться перед властью. Предлагая просить у него что-угодно, правитель тем самым пробует совершить перформативный акт, подтверждающий его власть. Коварство в том, что простое неподчинение с тем же успехом подтвердит отношения раба и господина (принадлежность правителя дискурсу господина, а просящего дискурсу истерика), что и искренняя просьба. В этой истории Диоген находит выход в том, чтобы дать правителю то, чего он на словах желает (просьбу), но таким образом, чтобы подсветить само желание власти. Прося не загораживать солнца, Диоген не только реализует все те риторически удачные ответы, приходящие нам на ум спустя часы или дни после дискуссий, но и самим своих актом вскрывает алчную сущность тяги к власти, затененной якобы щедрыми жестами. Из статьи «Как возможна киническая критика?».

Переубеждение других посредством аргументации — это интеллектуальный идеал, который чаще других сталкивается с суровой действительностью, где любой довод можно попросту игнорировать. Размышляя над альтернативами доказательной критике, Жижек и Слотердайк обращают своё внимание на кинизм, предполагающий критические практики, которые далеки от типичных форм философской аргументации. В своей статье Пётр Ильин разбирается с тем, какие методы и приемы составляют киническую критику, способную оспаривать воззрения оппонентов без явного обращения к разумным аргументам.

Жорж Батай — это уникальный мыслитель, чья философия сначала нарушила привычные концептуальные границы, но впоследствии задала узнаваемую стилистику мышления на грани. Но что именно он понимал под трансгрессией? В чем состоял базовый материализм Батая? И что такое гетерология с атеологией? Эти и другие вопросы обсуждаем с Иваном Кудряшовым в подкасте, посвященном мысли Жоржа Батая, его отношению к тьме, эротизму и религии. Выпуск уже доступен к прослушиванию в расширенной версии на Бусти и Патреоне.

Кто не хочет видеть высоких качеств другого человека, тот тем пристальнее присматривается к тому, что есть в нем низменного и поверхностного, — и этим выдает сам себя. Фридрих Ницше