— The Curious Eye —

— an overdue letter — Так интересно, проснулся этим утром и понял то, что никогда не писал письмо себе маленькому. Когда психоаналитик во время наших сеансов пару раз попросила это сделать, мне этого так и не удалось. Затем пару лет спустя, попытался снова. Провал. И вот проснувшись этим утром, во мне появилось непреодолимое желание его написать. Вернее, некая нужда достучаться до мальчика, которого так много лет держал взаперти. Признаться честно, это было не просто, но вместе с тем, самое прекрасное, что я мог подарить себе в свой день рождения. День, который, на самом деле, совершенно обычный. Однако сегодня он был особенным. И почему-то именно после этого стало очень тепло на душе. P.S. Неожиданно наступил ноябрь и подарил нам погоду, которой не было в Нью-Йорке в эту пору давно. Берегите друг друга 🫂❤️

Обедая с родителями Мишель, что прилетели навестить ее из Австралии, они делились фотографиями с поездки на Ниагарский водопад. На одном из фото ее отец делал запись в блокнот. Мишель пояснила, что он записывает каждый день в деталях, чтобы не забыть с кем и о чем беседовал, что ел на завтрак обед и ужин и чем был наполнен его день. Именно это желание запечатлеть, в том числе бытовые моменты, которые мы проживаем, мне кажется важным ввиду скоротечности времени. Также с людьми, которых мы порой хотим запечатлеть на долгую память, чтобы спустя время обнаружить что они так и останутся посторонними. А есть те, которых забирает смерть и перестать любить их невозможно, особенно, когда они были в пример всем живым. И порой кажется, что счастье заключается в том, чтобы концентрироваться только на тех кого любим здесь и сейчас, будучи всегда открытым для чего-то нового.

— hold fast — Писать в дневник в сентябре стало невыносимо. После лета наполненного огромным количеством положительных эмоций, осень свалилась тяжелым ливнем. Смена эмоционального фона не заставила себя долго ждать колеблющимся маятником настроения. Не свалиться в истерике помогал майкродозин литиумом и визуальный дневник, что составляю два раза в месяц, тогда, когда писать совсем становится больно. Визуальный дневник, или как я его называю Visual Data, сосредоточен на том, чтобы во время большого потребления информации успеть запомнить то, на чем остановился глаз дольше привычного и найти время на поиск нового. Он включает в себя и обложки песен на повторе, и цитаты из книг, и кадры из эдиториалов, фотографии сделанные на телефон, сцены из фильмов или искусство в картинках, залинкованные на оригинальный источник. Каждый месяц разделен на два слайда Desires и Post Factum и имеют определенный смысл и хронологию, понятные только мне. Однако, вернувшись к чтению дневника Кристофера Ишервуда (на чтение которого из-за количества записей, уйдет вся жизнь), пришел к тому о чем рассуждал ранее. А точнее, куда все записи в дневниках, в блокнотах, рукописные письма, черновики и главы недописанной книги в файлах Scrivener уйдут, если завтра не проснусь? Вспомнил беседу с Изабел, что после смерти своей близкой подруги Лоретты разбирала ее гардероб, что та завещала отдать в ресейл-магазины и вырученные средства отправить на благотворительность. Вопрос, что не покидает — куда уходит все остальное, что мы сакрально храним в наших телефонах и ноутбуках? Что происходит с бесконечными жесткими дисками, фотографиями, видео и негативами? Они не подлежат переработке. Они занимают место, разобрать которое вряд ли ручаться, не говоря о том, чтобы ввести пароль для разблокировки девайсов, который человек обычно уносит с собой. Меня всегда волновала эта мысль и сегодня, почему-то, не дает покоя особенно. Может ли кто-то, взять и обнародовать все то, о чем думал другой человек и выражал словами в скрытых от публики записях или количестве фотографий? Вопрос риторический. И если попробовать на него ответить самому, то если так случиться, мне бы хотелось открыть доступ ко всем своим Google Docs, как минимум к дневнику, который каждый мог бы прочесть и прожить день из жизни незнакомого им человека. Другой вопрос — кому это вообще будет интересно читать? Близким, что попытаются найти ответы на вопросы, что не сумели вовремя задать? Позабавиться? Ведь дневники это не только про бесконечные думы и страдания, в своем большинстве они хранят банальности и огромное количество историй, что мы рассказываем в кругу близких людей. И те, что не рассказываем вовсе. О тех, о ком, возможно, позабудем. Тому пример, цитата упомянутого Ишервуда о своих записях: “I’m horrified to find, as I look at these diaries of twenty-five years ago or more, that I don’t remember who the people were. Bill and Tony were constantly in and out. We went to La Jolia – or something, I haven’t the bluest idea who they were!” Кто-то может заметить, что время течет слишком быстро. Мне же кажется, что наша жизнь стала слишком доступной и новости из разных частей мира сосредоточены в одном девайсе, что мы не выпускаем из рук. Чтобы вступить в дискуссию о чем-то человеку требуется время изучить конфликт (в идеальном мире, разумеется), а не отрывки некомпетентных комментариев из соц сетей диванной армии. Добавьте к этому все остальное и наше внимание уходит на все, кроме жизни, которую мы живем. Кто-то справедливо может заметить — не это ли есть наша жизнь? Отчасти, поскольку у каждого есть выбор как ее проживать и на чем сосредоточить фокус даже будучи осведомленным о происходящем вокруг. С хаосом вокруг помогает справиться лишь порядок мыслей, методичность в обработке информации и рассудительность в выборе.

Обещаю продолжить писать на русском, а пока новый Substack посвященный письмам, что писал себе из путешествий.

Обещаю продолжить писать на русском, а пока новый Substack посвященный письмам, что писал себе из путешествий.

— the language of exile — В конце прошлого года, одной из цели на год наступающий, было вести свой дневник на английском, чтобы приучить себя писать больше. Любой эмигрант приехавший в страну с новым языком в зрелом возрасте и не обучавшийся, скажем, в колледже, сталкивается с комплексом не просто говорить, но и писать на чужом языке. У меня “хронический” синдром самозванца, однако, я всегда был уверен в том, что любой навык или умение тренируется также как мышцы. И главное в этом деле — постоянство. Пишу ли я на английском также, как мог бы писать на русском? Нет. Нужно ли родиться в США, чтобы писать так же легко на английском? Тоже нет. Отличный тому пример — Владимир Набоков, для которого английский язык также был чужим, и смотрел он на него не изнутри, а снаружи. Как талантливый писатель он замечал в чужом языке нечто, что носители языка перестали употреблять, то, что незаметно для бытового словоупотребления. “It had taken me some 40 years to invent Russia and Western Europe, and now I was faced by the task of inventing America”, написал Владимир Набоков в послесловии к Лолите. И Набокову удалось сделать эту самую отчужденность своим достоинством, тем самым, заново переписав английский язык. Те, кто утверждают что английский простой, никогда не писали ничего больше, чем рабочий email в present simple. Достаточно прочесть немного литературы, чтобы понять, как одним словом можно дать волю трактовки той или иной фразе без доли конкретики, заводя читателя в тупик. В этом есть прелесть и сложность языка, изучать который довольно интересно, когда выходишь за рамки бытового общения. Например, академический английский, что стал для меня настоящим открытием обучаясь в NYU. Благодаря академическому, мне иногда в рабочих письмах (где соблюдение тональности стоит на первом месте) удается послать к хуям вредных британцев настолько элегантно, что человек, который вынес мне мозги по телефону, а затем написал письмо, поймет на какие три буквы ему следует отправиться, потому что мне удалось проложить туда маршрут через лучшие рестораны города. Другое дело — неуверенность, побороть которую иногда довольно сложно. Нет такой точки, когда тебе выдают статус перехода на новый уровень. Потому необходимо просто в один день понять, что неуверенность есть тот самый страх, который с одной стороны мешает, а с другой стороны доказывает, что вы двигаетесь в правильном направлении. Как бы высокопарно я не звучал, но именно после последней рассылки для консьержей осознал то, что трачу свои таланты в никуда. А потому решил завести Substack, в котором буду делиться всем, что меня интересует. И если вдруг, вам изредка захочется читать меня на английском, буду вам искренне рад и там.

— vol. X — Каждый месяц, один из консьержей пишет небольшое “эссе” на тему как я потратил казенные деньги ресторанов или мест, которые мы рекомендуем гостям в ежемесячной рассылке, которую иронично назвали Concierge Monthly Times. У каждого свой принцип отбора и того, о чем писать. Я же, в свою очередь, руководствуюсь принципом рекомендовать те рестораны и сервисы, которые проверял на качество и сервис не раз. В августе был мой черед, а потому с редакторским надрывом написал целое сочинение на тему “Как я провел лето”. Получилось довольно хорошо, а потому мне кажется этим стоит поделиться и с вами, вдруг будет полезным и вдохновит на небольшое путешествие.

Меж тем, секс стал настолько доступным, что чтобы найти партнера нет надобности вылезать из постели. Разве если только чтобы открыть дверь. Секс ради секса не представляет интереса. Период, когда он был предлогом засыпать каждую ночь с кем-то был в двадцать пять. Тогда, выйдя из долгих отношений, было сложно спать в пустой постели, а потому в своем одиноком безумии менял порой по пять партнеров за день. Такое повторилось в тридцать, когда спустя некоторое время в Нью-Йорке, закончив не долгий роман, во мне проснулся знакомый аппетит, снизить который удалось “интервальным голоданием” и попыткой усвоить пройденный материал: частая смена партнеров создает пустоту. Чем чаще они сменяются, тем больше ее становится внутри. Эта доступность у большинства порождает режим бесконечной гонки с мыслями о том, что там, на лавочке за углом, будет чуть лучше. Отсюда отсутствие того, что называется словом commitment. Вот только на лавочку за углом после захода солнца накроет дождем и там может никого не оказаться, а потому почему бы не посвятить время изучению себя и достичь комфорта быть с наедине собой. Камилла, добавил я, разговор о том, что комфортно быть одному за походами в кофе шоп и сидя с книгой в парке окруженным сотнями людей не про одиночество, а про попытки его избежать. Попробуй сесть перед зеркалом с выключенным телефоном и смотреть на себя, разглядывая каждый изгиб тела, каждый шрам или морщину. Проведи за этим занятием часы и дни, пока не станет по-настоящему комфортно быть одной. До тех пор, пока не возникнет ощущение гармонии и осознание, что комфорт от времени проведенным наедине с собой есть привилегия, лишить себя которой захочется только ради кого-то, с кем по-настоящему захочется это разделить. И вот мне приходит лайк в Hinge, на который отправляю ответ: We matched a while ago but things didn’t go further than asking each other how the things are. Do you think we can do better this time? Прошел месяц. Пять свиданий. Десятки часов бесед и ни слова о сексе. Двадцатилетний я звучал бы подобно итальянскому поэту в одном из последних эпизодов And Just Like That: “Five dinners with no dick is, how you say...not very gay.” Тридцатилетний я сознательно оттягиваю момент близости как можно дальше, потому что заранее понимаю — будет отлично. Куда важнее изучать все то, что находится за пределами кровати: от прочтенной литературы до того, как человек держит приборы за обеденным столом. Как правило, здесь становиться довольно скучно. Но в данном случае, мне все интереснее и интереснее.

— find bliss in your solitude — В беседе меня спросили, почему в свои тридцать шесть я одинок. Вопрос, который изначально поставлен не правильно. Не правильно, потому что быть не в отношениях для большинства людей означает быть одиноким. Одиночество, в свою очередь, ассоциируется с чем-то негативным, в это верили поколения до нас. Хитрость заключается в том, что страх одиночества рождает эмоциональные зависимости, в том числе от людей. А не быть в отношениях продолжительное время не означает быть несчастным, напротив, это счастье доступное не каждому. Моя собеседница не унималась - но ты такой красивый и умный, что ты не должен быть один. И разговор вылился в куда более основательную беседу. Так сложилось, что в школу я пошел в пять лет, а в институт поступил то ли в четырнадцать, то ли в пятнадцать, мне даже вручили выдуманный сертификат как самому юному студенту за историю ВУЗа. Детства, как такового не было; сначала война, затем постоянная борьба за выживание, идентичность, а следом институт, университет, переезд в один город, а затем в столицу, город в котором нельзя было остановиться. Взрослея, я провел время в окружении людей старше. Тех, рядом с которыми, ощущал себя не образованным и глупым. Благодаря им, появился стимул открывать новое, чтобы иметь возможность говорить на одном языке: разбираться в кино, познавать искусство, читать литературу, расширять географию и расти профессионально. По этой причине, с годами стало сложно коммуницировать со сверстниками и людьми младше, пока не пришло осознание того, что у них тоже есть чему учиться, главное, избавиться от предвзятости и быть открытым новому опыту. Как писал Артур Рембо, “Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет”. Этот бесконечный обмен складывал маленькими фрагментами большой пазл и с годами я пришел к тому, что пазл никогда не станет полной картиной, пока цельным не стану сам. Однако, то как она будет меняться зависело от того, какими фрагментами складываю его двигаясь дальше. Вернулся из Лос-Анджелеса таким счастливым. Почему-то этот город каждый раз дарит столько радости и спокойствия, что через неделю в Нью-Йорке решил, что пора испортить себе настроение и завести профиль в Hinge. После двух часов проведенных в приложении, у меня возникло ощущение будто я на встрече одноклассников. Одни в те же люди, которые никогда не двинулись дальше в своей жизни, что захотелось залпом допить то, что было в воображаемом стакане на воображаемой встрече одноклассников, и уйти. Мысль после сотни профайлов в приложении уместилась в одно предложение: мы живем в окружении несчастного общества, которое отчаянно делиться счастливыми фотокарточками. За этими фотографиями нет глубины, лишь подписи “figuring out my relationships type”. С одной стороны хочется сказать — тебе под сорок, а ты все еще пытаешься figure it out? С другой, осуждать других не правильно. Правильнее двигаться в направлении тех, кто четко понимает чего хотят от жизни и ставят перед собой цели. И это сложно, поскольку таких меньшинство, а размениваться на каждого встречного, деликатно выражаясь, пустая трата времени.