weekend

В Москве стали закрываться привычные пивные ларьки, которые стояли у метро. Я тогда служил рядом с «Таганской», там был такой традиционный пивняк — не павильон, а именно ларек, где зимой продавали подогретое пиво. Там всегда по утрам толклись одни и те же жаждущие мужчины и женщины, а я иногда с работы бегал с электрическим чайником. И вот однажды я увидел на этом ларьке под вывеской «Пиво», на окошке, табличку «Пива нет». На следующее утро я опять шел мимо этого киоска. На вывеске уже было написано «Квас», а табличка на веревочке извещала, что кваса нет. То есть еще вчера не было пива, а уже сегодня не было кваса, и было важно, чего именно нет. 7 мая 1985 года были приняты постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР, ознаменовавшие начало новой антиалкогольной кампании. О том, как это было, в нашем проекте «Частная память» вспоминал Лев Рубинштейн.

Появившаяся в середине 1990-х музыка трип-хоп идеально вписалась в тогдашнее тревожное российское восприятие жизни, и главным мастером тут стал Трики — его первые альбомы звучали образцово параноидально. Юрий Сапрыкин, у которого есть опыт и личного взаимодействия с музыкантом, пытается понять, что в этом восприятии соответствовало его музыке и образу, а что было определено переживанием того времени — или даже предчувствием будущего.

Что такое антиутопия? Бездушная автоматизация жизни; граждане, превращенные в деревянных солдат с номерами вместо имен; закулисные кукловоды, транслирующие им прямо в мозг утешительное кино. Сопротивление оказывает лишь один, Избранный. Эта картина — последний человек среди симулякров, зомби и антропоморфных автоматов — буквальная экранизация бреда судьи Шребера, самого известного в истории параноика. Сценарии безрадостного будущего в кино разнятся, но ни один из них невозможен без мотива параноидального отчуждения героев — от близких, общества или реальности, тайно поменявшей свои законы. Василий Корецкий рассказывает, почему ни одна антиутопия не обходится без параноика.

Бред преследования — самый распространенный диагноз среди главных героев триллеров и хорроров. Эпидемия паранойи в кино пришлась, разумеется, на времена холодной войны, когда, по выражению Квентина Тарантино, даже самые попсовые фильмы опирались на определенную долю цинизма и паранойи среди поедателей попкорна. Но даже фальстарт «конца истории» не избавил человечество от страха того, что мир вокруг не настоящий и совы не то, чем кажутся. Станислав Ф. Ростоцкий вспоминает главных параноиков мирового кино.

>> Государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности. >> Что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись? Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. >> Обиды нужно наносить разом <…>, благодеяния же полезно оказывать мало-помалу, чтобы их распробовали как можно лучше. >> Дела, неугодные подданным, государи должны возлагать на других, а угодные — исполнять сами. >> Добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными, поэтому государь, как я уже говорил, нередко вынужден отступать от добра ради того, чтобы сохранить государство, ибо если та часть подданных, чьего расположения ищет государь,— будь то народ, знать или войско — развращена, то и государю, чтобы ей угодить, приходится действовать соответственно. Никколо Макиавелли, автору едва ли не самого известного трактата о природе власти, сегодня 555 лет. О том, как этот трактат учит удерживать захваченную власть, — Григорий Ревзин.

Нет, не варятся во мне впечатления, оставляемые несущейся вокруг меня жизнию. Чем более вживаешься в нее, тем сильнее растет во мне отвращение к ней. Василий Ключевский Дневник, 2 мая 1867

«Когда ты вернешься домой?» — спрашивала в «Бутылочной ракете» у героя Люка Уилсона (начиная с короткометражной версии фильма младший брат Оуэна стал одним из постоянных актеров Андерсона) его не по годам смышленая младшая сестра. «Я не могу вернуться домой,— отвечал ей двадцати-с-чем-то-летний оболтус, только что то ли в шутку, то ли от скуки, то ли от общего невыразимого ужаса перед настоящим и будущим обокравший дом их мамы.— Я уже взрослый». Этот пятисекундный диалог в фильме — то ли криминальной комедии про любовь и психушку, то ли мелодраме про ограбление — идеальный краткий пересказ всех тогдашних жизненных ожиданий режиссера Андерсона. Ко дню рождения Уэса Андерсона, которому сегодня — 55 лет, большой текст Марии Бессмертной о том, как, куда и зачем он пытается сбежать из реального мира.

Британский сериал «Утопия», вышедший в 2013 году, рассказывал о вакцине против «русского гриппа», которая должна покончить с человечеством. Яркая, наглая, кровавая — через два сезона «Утопия» прекратила свое существование на самом интересном месте. Ее американский ремейк продержался всего один сезон. Фанаты уверены, что создатели сериала предсказали будущее, за это их и закрыли. Ксения Рождественская рассказывает, как сериал о теории заговора породил теорию заговора.

С середины марта в разных городах России проходят обыски у современных художников и кураторов. «Дело художников» заставялет вспомнить, что параноидальные представления о современном искусстве как о некоем антигосударственном заговоре возникли в эпоху Холодной войны, причем по обе стороны фронта, и очевидно живы до сих пор. Анна Толстова рассказывает, как связаны современное искусство и теория заговора.

«Горе от ума» Александра Грибоедова вот уже 200 лет входит не только в поговорки, как предсказал Пушкин, но и буквально в подсознание отечественной сцены — вместе со своей центральной коллизией: один против всех. Однако и весь комизм, и весь драматизм этой коллизии держится на том, что у Чацкого и фамусовской Москвы общего по крайней мере не меньше, чем различий. И более всего их объединяет состояние того самого пресловутого ума. Уже в первом монологе, с которым Чацкий заходит в дом, в котором не был три года, горе обрисовывается довольно отчетливо. От какого ума? Это параноидальный ум, то есть сознание, которое само себе рисует самые страшные последствия каждого события, мысленно докручивая его до катастрофы. Тем эмоциям, которые в первой же сцене обуревают Чацкого, неоткуда взяться здесь и сейчас, их можно только принести с собой. Еще до того, как Чацкий вваливается в дом со своими упреками, по дому уже ходит Фамусов в очень похожем состоянии тревожной подозрительности. Вместо мыслей о Софьиной неверности он изводит себя мыслями о Софьиной чести. Он тоже прислушивается только к своим внутренним страхам — и вынимает из домочадцев душу расспросами. В общем и целом уровень параноидальности у Фамусова и Чацкого примерно одинаковый. Но и прочие герои страдают тем же расстройством, только, если можно так выразиться, коллективным. Ольга Федянина рассказывает о «Горе от ума» как зеркале русского нервного срыва.