Bookовски

Вдогонку к казахстанскому автофикшну немного автофикшна российского. Две одновременно разные и в то же время похожие истории о том, что главное, чему миллениалов научили родители, – терпеть. «Но это не точно» Аня Фёдорова Последнюю страницу «Но это не точно» занимают многочисленные благодарности Ани Фёдоровой членам семьи. Маму и бабушку писательница благодарит за уверенность в своих силах, папу – за любовь, дедушку – за полученные навыки стрельбы из винтовки и ловли рыбы. Это при том, что все предшествующие этой благодарности страницы она в красках описывала дисфункциональную семью, в которой отец либо работает, либо пьёт, мать изменяет мужу с женатым коллегой, а бабушка точно убеждена в верности тезиса «Выбрала – терпи!». Юная Аня же, живёт с родителями отца, по примеру бабули-начальницы заводского отдела кадров гнобит весящую почти двести кило прабабушку и тусуется с подружками «на трубах», до того, как вечером туда приходят говорящие «блядь» и пьющие джин-тоник старшеклассницы. Эта книга прекрасно работает в качестве машины времени: молочный суп с вермишелью, диафильмы, помада Avon, бриджи с клетчатыми отворотами, Игорь Плахов из «Убойной силы», смешанный в единый образ с капитаном Лариным из «Улицы разбитых фонарей». Но, помимо погружения читателя в тёплую ванну ностальгии, Федорова не прочь и окатить его отрезвляющим холодным душем. Она пишет о том, как нас не научили выбирать, зато научили терпеть. Как выдавали за примерные семьи, отношения в которых были натянуты, словно леска под потолком кухни, на которой когда-то сушились пелёнки. В этом мире районов-кварталов, пропахших дешёвым пивом и яблочными Kiss, все пытаются научить друг друга жить правильно, хотя никто не умеет этого делать. «Выбрала – терпи!» становится заклинанием, ежедневно повторяемой мантрой, даже если на самом деле тебе не дали ничего выбрать. «Так громко, так тихо» Лена Буркова Первая книга ижевской писательницы Лены Бурковой – дневник провинциальной миллениалки, которая каждое утро вместе с тональным, консилером и пудрой наносит на лицо недовольство и идёт на нелюбимую работу, где «нельзя пахнуть пельмешками». Давясь желчью и злобой из-за того, что ради осенней обуви, зимнего пуховика и круглогодичной стоматологии, приходится до вечера торчать в офисе и работать на государство, она через губу разговаривает с коллегами и смотрит на начальницу как на полоумную. Из написанного мог бы получиться отличный роман, если бы помимо героини и конфликта Буркова придумала ещё и сюжет. Уверена, рефрен «проклятая работа» почти каждое утро звучит в голове доброй части населения планеты, поэтому читать дальше обильно сдобренный не всегда удачными образами текст заставляет как минимум солидарность: проклятущий офис ведь загорится адским пламенем в финале, да же, да?! Немного жаль, что мысль «вообще-то, не обязательно страдать, когда можно не страдать, и делать то, что тебе не нравится, когда можно делать то, что нравится», так и не промелькнула на страницах повести, поэтому пришло время моей непостоянной рубрики «цитаты на все случаи жизни из песен "АлоэВера"»: «С собой: щётку, паспорт. Вытяну билет – беги»

В 2016 году благодаря хэштегу #насилиевродах я прочитала десятки историй пострашнее любого хоррора. Женщины со свищами в промежности, удалёнными матками, потерявшие новорождённых детей и доверие к медицинскому персоналу рассказывали, как едва переступив порог роддома, они превращались в бесправных «шалав», которые «только и умеют, что раздвигать ноги», а потому не достойны ни жалости, ни человеческого отношения. Я ждала, когда кто-нибудь решится написать об этом книгу, и, честно говоря, надеялась, что появится она гораздо раньше. Действие «Отслойки» Алтынай Султан происходит в первом роддоме Алматы, куда Саида Мухтарова попала на скорой из-за отслойки плаценты на тридцать четвёртой неделе. Выпускница Сорбоны, живущая в огромном доме с прислугой, она уже заключила договор с другой больницей и не ожидала, что окажется в обычной четёрхместной палате без душа. Оказалось, что привилегии, дипломы и белое пальто нельзя не только взять собой в родильный зал, но и получить в передаче, а потому к Саиде точно такое же отношение, как и к остальным роженицам. Это отнюдь не значит, что любая санитарка готова утопить в ведре её ребёнка, а врачи проявляют полное равнодушие во время обхода, но каждый винтик в системе так и норовит непрозрачно намекнуть новоиспечённой матери, что ей тут не очень-то рады, поэтому лучше оставить при себе все вопросы и замечания и поменьше отсвечивать. Благодаря героине, не знающей, что такое «бесплатная» медицина, перед читателем открывается новый взгляд на дивный гинекологический мир, в котором обезболивающее положено только первые два дня после операции, неонатологи игнорируют просьбы матерей рассказать им о состоянии подключенных к ИВЛ младенцев, а причиной смерти вполне может стать забытая дома обменная карта. Обвиняя медперсонал в нежелании вставать на место рожениц, и постоянно задаваясь вопросами о том, почему система устроена так неудобно для всех участников процесса, рассказчица не замечает, что иной раз сама подпитывает её пороки и не прочь осудить своих соседок по палате за любую мелочь, вплоть до недостаточного завёрнутых в туалетную бумагу прокладок. Всё это, в купе с настойчивым желанием Алтынай Султан выйти в своём тексте за пределы разговора о роддоме, и осветить и другие проблемы казахстанского общества, делает «Отслойку» довольно интересным образцом современной прозы, рождённой из личной и коллективной травм.

Сегодня у нас старый добрый формат «Таня доколупывается до нормальных книжек». Под раздачу попала американская классика, французский «интеллектуальный стендап» и японская современная проза. «Другой дом» Генри Джеймс Разобраться в любовном шестиугольнике Генри Джеймса решительно невозможно даже при наличии не то, что ста грамм, но и половины литра. Она любит Его, но умирает. Он любит Её и клянётся на её смертном одре больше никогда и ни с кем. Другая Она тоже любит Его, но это не точно, что не мешает ей отказать Другому Ему на его предложение руки, сердца и иных внутренних органов. Третья Она тоже любит Его, и на неё даже находится Другой Он, грустно смотрящий в даль несолоно хлебавши. Тут я уже просто устаю от перечисления, хотя осталось ещё несколько героев со своими надеждами и чаяниями. Представьте, что из матримониальных романов Джейн Остен убрали весь юмор, а взамен добавили нотку «Медеи» Еврипида в финале. Это не помогло произведению перейти из второго ряда в первый, но хоть как-то скрасило жизнь читателю, возненавидевшему в процессе чтения всю англоязычную классику девятнадцатого века. «Я – девушка без истории» Алис Зенитер Авторка бестселлера «Искусство терять» пытается нас обмануть и выставить себя девушкой без истории. А всё потому, что современный сторителлинг, принизывающий всю нашу жизнь, от политики до рекламы в блогах, до сих пор уверен: «хорошая история – зачастую и сейчас история мужчины, который совершает подвиги, а если это ещё и жестоко, если включает в себя мясо, ружьё или копьё – тем лучше». О том, что люди иногда считают смешными довольно унылые вещи, я догадалась ещё после того, как в сети начали хвалить новый концерт Андрея Айрапетова, так что нон-фикшн Зенитер, обозванный «интеллектуальным стендапом», лишь напомнил о этом. Конечно, я очень рада, что в развлекательной литературе нынче рассказывают о треугольнике Соссюра, объясняют, что такое металепсис, пересказывают «Поэтику» и эссе Умберто Эко, но честно: кто-то реально ржёт над говорящим «о-ля-ля!» Аристотелем? Ладно, главная претензия на самом деле не в этом, а в том, что книга, вопреки канонам проклятущего сторителлинга, внезапно кончилась на самом интересном месте, оставив меня с вопросом «и чё?». «Масло» Асако Юдзуки История о коварной женской версии Ганнибала Лектора, которая вместо человеческого мяса ела всякие самостоятельно приготовленные вкусняшки, но людей (уточню: мужчин) всё равно убивала, пущай и не на съедение, и даже не собственными руками. Её Клариссой Старлинг стала журналистка Рика, под чарами заключённой набравшая восемь кило и подсевшая на сливочное масло. Где-то две трети романа мне даже всё нравилось, но чем ближе к финалу, тем отчётливей и назойливей стал звук сливного бочка – это Асако Юдзуки сливала концовку. Проблема у «Масла», в общем-то та же, что у «Шмуца» Фелиции Берлинер: есть прикольная героиня, есть подробно проработанный мир, есть конфликт между ними, но куда этот весёлый табор вести, писательница, увы, не знает, поэтому просто описывает и описывает всё подряд, подменяя развязку запеканием индейки. Для книги о вкусной и здоровой пище, это, конечно, вариант, но с «Маслом» не прокатило. Что из свежепрочитанного не понравилось вам?

​​«ПУТЕШЕСТВИЕ К ВРАТАМ МУДРОСТИ» ДЖОН БОЙН В Вифлееме времён царя Ирода, в семье солдата из римского гарнизона и дочери купца, появился на свет мальчик с тонкой душевной организацией, сердце которого с годами ожесточилось из-за предательства близкого друга. Он ушёл из дома ради мести, и сам стал причиной других чужих смертей и несчастий. В Бамианской долине и на Шри-Ланке, среди алеутов и инков, в Средние века и в Новое время его история повторялась вновь и вновь с одними и теми же исходными данными, напоминая, что люди всегда остаются всего лишь людьми и одинаковы во все времена. Замысел романа, который должен охватить сразу пятьдесят исторических эпох, причём в разных точках земного шара, выглядел воистину амбициозно. Казалось, будто Бойн решился на написание своего opus magnum, чьи главные задачи – отразить вневременной человеческий опыт, неизменность поведенческих паттернов и собрать все произведения автора в одну литературную вселенную. К сожалению, масштаб задумки погрёб под собой её содержание, а грандиозная форма оказалась проработана лучше, чем наполнение. Если описывать роман одним словом, я бы выбрала эпитет «небрежный». И дело даже не в том, что всех своих героев Бойн наделяет психологией современного человека, а названия красителей для ткани, существовавших в Европе пятого века, берёт из игры «Легенда Зельды», а в том, с какой лёгкостью писатель игнорирует мировоззренческие особенности, свойственные представителем разных культурных и религиозных общин. Это в то время, когда его коллеги нередко строят сюжеты своих произведений на разнице между тем, что считают «нормальным» и «этичным» представители двух поколений с разницей в тридцать лет. Особенно хорошо эта небрежность видна при сравнении «Путешествия к вратам мудрости» с другими книгами со схожей художественной концепцией, например, недавно вышедшим «Северным лесом» Дэниела Мейсона, на страницах которого можно найти стилистические подражания американской литературе от Готорна до мейсоновских современников. Хотя очевидно, что Бойн действительно занимался ресёрчем и постарался не ударить в грязь лицом, спутав топонимы или названия народностей, все главы написаны в одинаковой манере, а герои говорят примерно одним языком, без каких-либо характерных особенностей эпох и поправок на их происхождение. Такое упрощение можно найти на всех уровнях текста: хотите узнать, хороший перед вами персонаж или плохой – просто ответьте на вопрос «насилует ли он детей?», пытаетесь угадать, что ждёт героиню – вспомните, как кончили все остальные носительницы икс-хромосом в романе. Конечно, писатель прав, говоря «вещи, что окружают нас, могут измениться, но наши чувства останутся такими, какими они были всегда», однако эта мудрость кажется слишком незначительной и очевидной для такого масштабного книжного путешествия.

Пока в Москве проходил книжный фестиваль «Красная площадь», в Берлине на Бабельплатц состоялся Berliner Bücherfest. 2 дня, 104 стенда, презентации антологии текстов о груди, нон-фикшна о секс-шопах в Восточной Германии, дискуссии об утопии и антиутопии, интерпретации песен Боба Дилана и полемика вокруг «манифеста» автономии литературы «Недееспособный читатель». Всё, естественно, на немецком. Ничего не понятно, но очень интересно! Из условно «понятного», помимо фудкорта с сосисами: 📕 издательство ciconia ciconia, выпускающее нереально красиво оформленные книги Сорокина, Пепперштейна, Соколова, Павленского, Пригова на немецком языке, 📕 Марго Гритт, о чьём сборнике «Вторжение» я рассказывала примерно сто раз, но не грех и напомнить, тем более осенью у Марго выходит новая книга.

«Падение империи»/ «Гражданская война» (реж.Алекс Гарленд, 2024) Вместо того, чтобы стать великой снова, Америка погрязла в гражданской войне. Фотожурналистка агентства Magnum Ли и репортёр Reuters Джоэл решают отправиться в Вашингтон в надежде реализовать фантазию из вопроса Юры Дудя – встать перед президентом и задать ему вопрос. С ними в поездку увязываются двое коллег: юная Джесси, для которой Ли всегда была кумиром, и умудрённый опытом (читай «уже на ладан дышит») Сэмми. Для большинства из четвёрки быть на передовой в центре событий – значит чувствовать себя живыми, но Ли, как тот котик, который никому не верит и ничего не ждёт – только больше убеждается, в том, что сколько бы она не запечатлевала и не показывала миру ужасное, меньше его от этого не становится. Прогуливаясь между военными с автоматами и подвешенными на крюках мародёрами, Ли считает своим щитом пресс-карту, а оружием – фотокамеру. Но в мире, где Техас и Калифорния оказались по одну сторону баррикад, никакие правила нормальной жизни уже не работают. «Они стреляют в нас, поэтому мы стреляем в них» – говорит героям лежащий на земле снайпер, непредставляющий, как выглядит его враг. И эта логика бесконечного насилия вытесняет все другие законы и договорённости. Тем более странно, что старая-добрая журналистика ещё кому-то нужна, ведь в пирамиде потребностей breaking news стоят выше, чем может дотянуться поваленный наземь взрывами и пулями человек. В первый раз за десять лет Гарленд снял просто нормальное кино и тут же отхватил буквально за всё. Недостаточно поругал республиканцев, чересчур поблагодарил за документальные кадры Энди Нго, известного своими ультраправыми взглядами, и за консультирование о работе журналистов Хелен Льис из The Atlantic, вызвавшую всеобщий гнев за трансфобные высказывания. Действительно, в картине, сюжет которой обходится практически без экспозиции и сразу бросается с места в карьер, не особо объясняются политические нюансы гражданской войны и совсем не обличают виноватых, но делается это намеренно: пиздец остаётся пиздецом вне зависимости от того, устроили его республиканцы или демократы.

Прежде чем разбежаться по отпускам или разъехаться по региональным книжным фестивалям, издательства решили завалить нас летними новинками на любой вкус. В этот раз в подборке только переводная проза, но в июле обещаю исправиться. «Путешествие к вратам мудрости» Джон Бойн Если в новом романе Ханьи Янагихары читателя ждала одна история в разных декорациях, рассказанная трижды, то в новом романе Бойна по ходу чтения мы движемся сквозь века и расстояния, наблюдаем, как герои меняют имена, расу и вероисповедание, но продолжают существовать в рамках единого сюжета. Пока не поняла, нравится мне или нет, но оставить такой эксперимент без внимания невозможно. «Почтовая открытка» Анн Берест На немецкий последний роман Анн Берест перевели только в конце прошлого года, так что когда я только переехала в Германию, эта книга смотрела на меня из витрин всех книжных магазинов, вызывая жгучий стыд за незнание иностранных языков. Казалось бы, истории о Холокосте и том, как он катком проехался по почти каждой еврейской семье, уже не могут никого удивить, тем не менее «Почтовой открытке» удалось выделиться среди череды ей подобных романов, и, думаю, не только благодаря наличию в сюжете детективной интриги. «И хватит про любовь» Эрве Ле Теллье Честно говоря, после прочтения «Аномалии» я так и не поняла в чём прикол книг Ле Теллье, но то, что между сюжетной прозой и психологической ему, как и мне, милее вторая, сильно подкупает. В «И хватит про любовь» речь идёт, как несложно догадаться, о любви, причём нагрянула она в жизни тех, кто уже давно и состоит в браке. Если предпочитаете книги о душевных терзаниях или сами подумываете променять своего законного на вон того с кудрями – присмотритесь. «Птица скорби» Мубанга Калимамуквенто Когда в стране несколько десятков лет только одна партия, а её глава почти сорок лет сидит на посту президента, рано или поздно в дело вмешивается такая штука как военный переворот. В Замбии конца ХХ века их было в изобилии, о чём нам и расскажет «Птица скорби», не забыв использовать силу обаяния семейного романа. «Пустые дома» Бренда Наварро Книга о похищении ребёнка, в которой вместо того, чтобы описывать ужасти о сажании на цепь и насилии, писательница залезает под кожу двум женщинам: той, у которой ребёнка украли и той, что ради радостей материнства готова была пойти на преступление. Обещают много стыдных мыслей и неприятных вопросов о родительстве, и я, хоть и не мать, жду и то, и другое с нетерпением. «Летние истории» Миэко Каваками Под одной обложкой спрятались две истории о том, как тяжко быть женщиной, а женщиной в Японии и вовсе просто невыносимо. В первой сестра главной героини собирается увеличить себе грудь, хотя куда актуальней было бы потратить деньги на арендную плату и бытовые потребности. Во второй тридцативосьмилетняя рассказчица собирается завести ребёнка «из пробирки», отчаявшись сделать это естественным путём. Каваками – любимая писательница Харуки Мураками и интересно проверить, заработают ли мои атрофированные мураками-рецепторы при соприкосновении с её произведениями. «Разорённый дом» Руби Намдар Университетский преподаватель литературы еврейского происхождения написал роман об университетском преподавателе литературы еврейского происхождения. Кампусные будни и роман со студенткой, конечно, в наличии, но соль не в них, а в странных видениях, связанных с древним ритуалом.

Гострайтинг – тема до сих пор практически табуированная. Мы все прекрасно понимаем, что 90% звёзд и писателей, выпускающих по книге в сезон, пишут их не сами, однако принимаем правила игры в молчанку и не задаём лишних вопросов. Вчера на «Горьком» вышла большая статья Валерии Давыдовой-Калашник о «писателях-призраках», из которой можно узнать о том, что сейчас гострайтеры вполне могут работать на издательство, а не заказчика-физлицо, получать от 25 тысяч до четверти миллиона за один текст, а за границей даже не скрывают своё сотрудничество с такими именитыми авторами, как Стивен Кинг и Сьюзан Коллинз. https://gorky.media/context/bukvalno-vse-pisali-za-fridriha-neznanskogo/

​​«ЦЕРЕМОНИЯ ЖИЗНИ» САЯКА МУРАТА В двенадцати кайданах Саяка Мурата пробегается по основным ритуалам человеческой жизни, выворачивая каждый из них так, чтобы задать вопрос об условности и сменяемости нормы. В заглавном тексте сборника герои на поминках поедают блюда, приготовленные из тела их мёртвого коллеги. В «Идеальном материале» перед свадьбой спорят о том, этично ли сжигать или хоронить труп, когда волосы, зубы, кости, кожу и ногти вполне можно использовать для создания каких-нибудь артефактов. А в «Милом застолье» будущая невестка пытается накормить сватов тем, что принято поедать в демоническом городе Дундиласе, отвергая их любимых засахаренных жуков. Занавеска вместо первой любви, сошедший с ума от переработок белый воротничок вместо домашнего питомца – в художественном мире Саяки Мураты возможно всё, что хотя бы теоретически может случиться в нашей реальности. Каждый рассказ цикла – маленький социальный эксперимент, начинающийся с детского вопроса «а почему?». Именно благодаря готовности нескончаемо спрашивать о том, что другие воспринимают как само собой разумеющееся, у Мураты получается не только шокировать читателя, но и добиться его расположения. Переводчик с японского Дмитрий Коваленин третий год жалуется: финал «Человека-комбини» воспринимают совсем не так, как, по его мнению, должны, вместо трагедии, порабощения человека системой, в возвращении Кэйко в магазинчик мы видим хэппи-энд. На мой взгляд, в этом нет совсем ничего удивительного, учитывая, во-первых, тот факт, что и сама писательница предпочла карьере или семье работу в круглосуточном магазине, а во-вторых, многочисленные обсуждений в текстах Мураты зыбкости норм, предписывающих каждые тридцать лет совершенно разное. Если мир вокруг меняется так стремительно, называет чёрное белым и требует постоянного подчинения не всегда логичным правилам и выполнение утративших смысловое наполнение ритуалов, удивительно ли, что верность героев своим маленьким странностям, читатели воспринимают исключительно со знаком плюс? В конце концов, вполне возможно, они просто живут по нормам будущего. Как все хорошие писатели, Мурата всю жизнь пишет одну книгу. Речь не только об интересах к определённому кругу тем и используемых приёмах, в «Церемонии жизни» можно найти тексты, из сюжетов и образов которых впоследствии выросли «Земляноиды» и «Каварими». Однако это вовсе не значит, что прочитав у писательницы что-то одно, можно поставить галочку напротив фамилии и больше не возвращаться к её творчеству. Напротив, произведения Саяки Мураты тем и хороши, что на смысловом уровне всегда пропагандируя терпимость и толерантность, на сюжетном удивляют чем-то новым.

Ваня живёт в бабушкиной квартире, фанатеет от «Легенды об Уленшпигеле» и называет всех женщин, кроме коллеги Нади, «фрау». Его мечта – встретить ту, что станет дамой его сердца, и которой он сможет служить, заваливая цветами и комплиментами. Кристина – балерина пермского театра оперы и балета. В анамнезе: женатый любовник, еле живое колено и проживание в одной квартире с абьюзивной бабушкой и ненавидящей всех мужчин мамой. Однажды Ваня подойдёт к Кристине с васильками, а она не станет посылать его куда подальше. С этого начнутся отношения двух неплохих людей, которые отчаянно нуждаются в близости, но совсем не нуждаются друг в друге. Снятую как советскую сказку «Фрау», застрявшую в каком-то населённом бумажными обоями и песнями Ирины Аллегровой безвременье, никак нельзя назвать остроактуальной. Понятно дело, и мальчики не от мира сего, и девочки, с которыми лучше не связываться, были всегда, но это история даже не о том, как кто-то кого-то развратил или обидел. Тем не менее, несмотря на свою сказочность или даже притчевость, картина Мульменко прекрасно рифмуется с главным сериальным хитом этого года – «Оленёнком» Ричарда Гэдда. Конечно, во «Фрау» почти нет сексуального насилия и сталкинга, но, как и Гэдд, Мульменко рассказывает зрителю о том, что бывает, когда отношения становятся компенсацией наших травм и неудач. Как заканчиваются все истории о доблестных Рыцарях и прекрасных Дамах, когда вниманием, влюблёнными взглядами и томными вздохами мы наслаждаемся только для того, чтобы хоть немного отлепить самооценку от пола, при этом совсем не замечая, что на самом деле не имеем ничего общего с тем образом, которому эти взгляды и вздохи предназначены. Сказки принято заканчивать фразой «жили они долго и счастливо», но «Фрау» заставляет пересмотреть своё понятие о хэппи-энде. «Я соскучился быть один» – пишет рыцарь своей принцессе, утомившись её спасать, и эта нелепая фраза ничуть не уступает в своей ёмкости афористичной пелевинской «жизнь ой, но да».