слезы историка

мой маэстро

конец прекрасной эпохи бродского на пальцах

немирович-данченко в своих воспоминаниях о чехове: « было ли это безразличием, отсутствием любознательности? нет, разумеется. но он до болезненности страстно любил россию. зарубежные дива его занимали не много. он проходил мимо, спокойный. — у нас есть все, — говорил он, — и яркое, и тусклое. почему-то нас называют серенькими в серенькой природе, — а мы раскинулись вон как, и у нас найдутся и краски, и такие эффекты, до которых, пожалуй, и вашей италии далеко. »

вот рядом с Ним я чувствую себя Сергеем Муравьевым, когда он только-только нашел совсем зеленого неумелого Мишеля в начале его военной карьеры в Петербурге

« чтобы получить об этом представление, вспомните некоего Бестужева из Москвы, который впоследствии служил в гвардии. мой брат — Сергей Муравьев-Апостол — воспылал к нему страстью. он даже хочет убедить меня, что тот гений. в остальном, Сережа все еще остается прежним - всегда очень достойным и очень хорошим. »

начало xix века, петербург меньше, чем за десять лет до казни: « я знал этого Бестужева взбалмошным и совершенно бестолковым мальчиком. странное существо был этот Бестужев-Рюмин. если про него нельзя было сказать, что он решительно глуп, то в нем беспрестанно проявлялось что-то похожее на недоумка. в обыкновенной жизни он беспрестанно говорил самые невыносимые пошлости и на каждом шагу делал самые непозволительные промахи. »

я надеюсь я чей-то любимый нишевый блог

пленка маши продакшн половина ее чувашских каникул. подлинники в цвете. петербургская интеллигенция сошлась в краю. « а после – останется во снах, да в чужих краях, платок, поблескивающий за три версты. »