Эллиниcтика

Жанр фэнтези давно выработал нечто вроде традиции, от которой редко отступают, и, не мудрствуя лукаво, копируют один и тот же готовый набор рас и существ, сборную солянку заимствований из культур самых разных народов; почти всегда там в наличии, скажем, эльфы, гномы, орки, также вампиры, оборотни. Надо сказать, получающееся вообще не напоминает то, во что мог бы верить человек с тем, что называют мифологическим мышлением. В частности, очень далеко от того, каким его видели сами древние, изображение оборотней, которые здесь жертвы заболевания, ликантропии (от λυκάνθρωπος, досл. «волкочеловек»), передающегося через укус или даже царапину. В монстра этих людей насильно обращает полная луна, после чего они впадают в животную ярость, а убивает их лишь серебро. Может показаться, что вышеописанное уходит корнями в какие-то невероятно стародавние легенды, но на деле это выдумка XIX-XX вв. То, что серебро опасно для оборотней, никогда не верил ни один древний народ, и даже байку о том, что огромный волк из Жеводана был убит серебром, сочинили лишь в пересказе 1935 г., а воздействие луны появляется впервые в фильме 1943 г., трансформацию же они всегда прекрасно контролировали. Да и болезни себе древний человек представлял совсем иначе; как пишет д.ф.н. А.И. Зайцев, то, что они вызываются процессами внутри организма, может показаться очевидностью, однако понимание этого «отсутствует у многих дописьменных народов … не сразу оформилось и у греков», вместо этого у них было «представление о том, что болезнь вызывается стрелами сверхъестественного существа». В действительности же оборотнями были… члены специальных организаций, в которые в глубокой древности массово вступала молодёжь, чтобы обрести по итогу участия аттестат зрелости. Согласно д.ф.н. В.Ю. Михайлину (2005), «для всего индоевропейского ареала давным-давно доказано существование воинских мужских союзов, члены которых не только называли, но и считали себя именно псами/волками», «немалый интерес в этой связи представляют … общеиндоевропейские сюжеты, связанные с ликантропией, — причем вервольфами имеют обыкновение становиться исключительно мужчины». И связь эта никуда не делась, ведь и по сей день бессознательное юношества ставит этого зверя на аватарки, сочиняя связанные с ними различные «пацанские цитаты». «Всякий мужчина непременно должен был пройти своеобразную „волчью“ или „собачью“ стадию», продолжает В.Ю., «[имевшую] откровенно инициационный характер … результатом ее прохождения становилось резкое повышение социального статуса». До той же поры «волчий юноша» был буквально никем, социальным трупом, таким, собственно, было состояние по умолчанию: «Человек рождался лишенным каких бы то ни было гражданских прав и обязанностей и большую часть жизни тратил на то, чтобы в полной мере оные обрести», сообщает Михайлин, добавляя, что у всех ИЕ, в т.ч. и греков, «подростковая и юношеская „свобода“ … не была ни желанной, ни значимой … юноша должен был сперва сдать целый ряд экзаменов на взрослость». Вот почему обзывание «собакой» столь оскорбительно: «приписывание оппоненту „песьих“ черт является сильнейшим магическим ходом — оппонент тем самым попросту вычеркивается из мира людей, как не имеющий права на существование». Как указывает Михайлин, извечное ругательство «маму ебал» не подразумевает, что это делал говорящий, оно потеряло актора, пса, именно оный совершает описываемую манипуляцию; таким образом, выходит, что тот, к кому обращаются — сукин сын, а сама фраза «являет собой … формулу магического „уничтожения“ оппонента, ибо с точки зрения территориально-магических коннотаций смысл ее сводится к следующему: мать оппонента была осквернена псом ... оппонент нечист, проклят и фактически уже мертв ... его отец не был человеком», а сын хтонического существа и сам является таковым. Смысл ритуального превращения в волков, по мнению арх. Д. Энтони и Д. Брауна (2019), в том, что это позволяет 💳читать далее…

АПОФЕОЗ БЕЗГРАМОТНОСТИ: 25 ОШИБОК ВИДЕО «АРЗАМАСА» «ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ ЗА 18 МИНУТ» В последние десятилетия становится всё больше т.н. «популяризации науки», явления, которое заявляет своей целью идеалы эпохи Просвещения, пытается (по крайней мере якобы) нивелировать разрыв между научными представлениями действительных специалистов и простых обывателей, в среде которых бытуют если и не откровенные заблуждения и дикие мифы, то как минимум отсталые взгляды, обрывки устаревших или изначально маргинальных теорий, нежизнеспособных за пределами породивших их идеологий (таких, как, например, марксизм). Проблемой тут всегда было то, что под личиной «просвещения» нередко распространялось ещё худшее мракобесие, в силу иногда злонамеренности лектора, но чаще — его поверхностности и банального незнания. Решение ситуации казалось простым — нанять в «просветители» специалистов в вопросе, обладателей учёных степеней не ниже кандидатской, ведь они-то точно не ошибутся, не так ведь? Или что? Поступил так и некий «проект Arzamas», когда готовил видеоролик под названием «Древняя Греция за 18 минут», и тем только сильнее изумляет, когда встречаешь при просмотре набор глупостей, который мог бы выдать законченный дилетант, никакого отношения не имеющий к академической науке, и легко опровергаемый чаще всего банальным обращением к первоисточникам (реже — знакомством с минимально актуальным/критическим взглядом по поводу тех или иных нюансов), а затем узнаёшь, что консультантом там выступил д.ин., боле того, академик, сотрудник РАН, некто С.Г. Карпюк. И дело не всегда в банальном незнании им вопроса, — порой иначе как подрывной деятельностью, полноценной диверсией «популяризации» получившееся не объяснить, если сравнить то, что С.Г. вещал на «Арзамасе» и тогда же на «Постнауке», с его более ранними лекциями для студентов МГУ: в последнем случае которых он нередко учил противоположному, куда более взвешенному, принятому академически и адекватному мнению. Хотя поделие «Арзамаса» следует назвать скорее «сборником заблуждений о Древней Греции», оно в то же время оказалось весьма популярно, на момент написания этих строк набрав свыше 8 млн. просмотров. Доводилось слышать, что ролик включают порой чуть ли не учителя на уроках, так что следует говорить о большом вреде и великой опасности, и потому оставаться в стороне более нельзя. Не раз доводилось слышать от специалистов крайне невысокую оценку получившейся «популяризации», подобную и той, которую я сам изложил выше, однако, в силу присущего, как правило, большинству их, равнодушия к тому, что там думают всякие массы, никто из них не спешил выступать с опровержениями. На оные, к тому же, требуется потратить немало сил и времени — признаюсь, и сам не ждал, что столько, написание нижеизложенного отняло куда больше оных, чем я планировал. Однако вот, наконец, готов результат, с которым вы можете ознакомиться по ссылке.

Звучит логично, неправда ли? Так было бы, считайся всё ещё эта самая проституция такой же социальной смертью, какой она была в более древние времена, однако это уже совсем не так: следует вспомнить, что мы живём в мире, который последнее время как раз-таки всячески легитимизирует эту самую «древнейшую профессию», выставляя её как «такую же работу», как и любая другая, известный эвфемизм sex work относится как раз к этому. Такой вот получается парадокс, ведь по всему выходит, что только логичнее в наше время «расплатиться» таким образом с героем за его свершения, естественнее, — однако же этого не наблюдается. Кто-то бы тут, вероятно, заявил, что замеченное — часть общей для нашего времени проблемы, от которой страдает некоторая часть мужского народонаселения, обречённая, как это сейчас называют, блюсти involuntary celibacy, или же невольный целибат — такой, в основе которого лежит лишь то, что никакие их попытки обрести взаимность не венчаются успехом. Почему так выходит, есть разные мнения, которые объединяет лишь наивная убеждённость в том, что такое положение дел наступило недавно и вдруг, тогда как на деле же так было всегда: как сообщает проф. биол. Дж. Уайлдер, наши предки не менее чем на две трети состояли из женщин, однако всего лишь на треть из мужчин, i.e. небольшое число мужчин оставляло потомство со многими женщинами, основная же масса мужского населения оставалась не у дел. Таким образом типичный incel, похоже, стал таковым не по причине космической ошибки, великой несправедливости, но потому, что всё как раз правильно, а он и не должен размножаться: это тот самый пресловутый естественный отбор, который никуда исчезать и не собирался. Однако, как мы уже заметили, что-то явно не так с этой логикой, взять хотя бы разбираемый нами случай: ведь герой, подобный Выходцу из убежища, во все времена был бы типичным представителем тех немногих счастливцев-производителей, тем, кому отдаться для прекрасных дам было не то что не было мучительным или неприятным мероприятием, но и таковым, которого они жаждали и страстно стремились. В мифах такого можно встретить немало, типичным примером является Геракл, возможности оставить потомство с которым женщины буквально домогались, скажем, это была одна из основных причин приобретения его в рабство властной царицей Омфалой, затем в течении трёх лет учинявшей с сыном Зевса нечто вроде современных БДСМ-игрищ. Этот герой вообще активно сеял свой генетический материал всюду, где бы ни появлялся, и оный затем дал обильные всходы: потомки Геракла, согласно легендам, обрели власть над Пелопоннесом и Этрурией. За счастье сочли возлечь со всём тем же Гераклом и его товарищами амазонки, когда герои прибыли туда, чтобы истребовать пояс царицы Ипполиты, в чём состоял десятый подвиг величайшего из смертных сыновей Зевса, а также лемниянки с аргонавтами, когда те по воле Афродиты к ним заплыли. Вероятно герою «Фоллаута», известному также как Выходец из убежища, стоило следовать примеру некоего Евфима, героя, победившего в своё время того самого серого волка из «Красной шапочки»: этот Евфим, прежде чем приступать к активным действиям, добился того, чтобы девица, которая была прообразом Шапочки, сперва «поклялась ему, что, если он спасет ее, она станет его женою», и так и случилось. При этом семя, отвергнутое Танди, дало обильные всходы в другом месте: Выходец впоследствии, уже после окончания сюжета, всё же оставляет потомство, оказавшееся крайне жизнеспособным, его внук Избранный — это герой второй части, и он, в свою очередь, тоже может походя может произвести сына, которому уготовано великое будущее. И напротив, сын Танди получился ничего из себя не представляющем, и потому-то на ней кончилась династия выдающихся автократоров; так восторжествовала справедливость, а выводы, отсюда следующие, крайне просты. «Прогенитор», 3/3

Какой он, настоящий герой? Как ранее уже было исследовано, в нынешних популярных сюжетов что-то очень уж распространено представления, что такого можно отличить по тому, что он, совершив подвиг, будет довольствоваться за это не более чем похлопыванием по плечу: подобное регулярно можно увидеть как в фэнтези, так и близким им видеоиграм жанра RPG. Но ведь тот, кто и правда будет поступать так, явно должен остаться в итоге совсем без ничего, буквально лишиться «последних штанов», неправда ли? И действительно, ровно это происходит под конец, к примеру, с главным героем игры Fallout (1997), которая тоже, увы, несмотря на все достоинства, принадлежит к таким, где репутация поднимается ввысь только если активно обделять себя в угоду другим, практикуя альтруизм едва ли не суицидальный. Впрочем, несмотря на незавидную свою судьбу изгнанника, самое главное, а именно κλέος ἀσπίνθιον, неувядающую славу, он всё же приобретает, и впоследствии за свои деяния высоко воспевается, о том ходят легенды, в его честь сооружена не одна статуя, а кое-где он и вовсе объект религиозного преклонения: он уже явно находится в вечности, а не это ли главное? Не совсем: уже в древнейшие времена для героев добыча была не менее, а зачастую и более важна, чем весть об их подвигах, разлетевшаяся по свету, которая мало чего стоит, если живот в то же время сводит от голода, и важна становится уже после удовлетворения базовых, более физических аспектов бытия (вот и в наши дни иная психология, сочиняя иерархию потребностей, мыслит в чём-то схожим образом). Самой же по себе славы мало, более того, в одиночку она выглядит какой-то даже насмешкой над понятием престижной валюты (на этот счёт даже есть довольно ёмкая фраза «лучше маленький доллар, чем большое „спасибо“»). Здесь же налицо явная диспропорция, неадекватная ситуация. Итак, герой сейчас на то и герой, что он «по факту обязан»; однако есть и исключения, разнообразные «ренегаты», которые одни и могут требовать награды в денежном эквиваленте: они, однако, неизменно характеризуются как плохие, отрицательные, не слишком правильные ипостаси героя, и крайне редко являются каноном, версией персонажа, которая входит в анналы. Так или иначе подобное, хотя бы и тут же ведёт к известной порче репутации, герою всё же дозволено. Что что уж совсем немыслимо для его современной ипостаси, будучи, в то же время, всё такой же нормой для героя древнего, так это рассчитывать на то, что спасённая им demoiselle en détresse вознаградит его самым простым и незамысловатым способом из возможных, а именно разделив с ним ложе: сама подобная мысль, похоже, в наши дни возмутительна и даже отвратна, неправда ли? Героя всё того же «Фоллаута», если он вздумает о чём-то таком заикнуться после того как выручит Танди, дочь градоправителя из первого же встреченного им селения, она отошьёт очень сурово, присоветовав для этого дела найти-де себе корову. Впрочем, в той ситуации в ответ вообще на любое требование награды начнут огрызаться, а если продолжить давить, то и вовсе нападают, не словом, но делом насадив тиранию альтруизма. И это всё при том, что в среде поклонников франшизы выведено такое понятие, как «суть пустоши», лучше всего выражаемое плавтовским homo homini lupus est, и тем такое «волчье» отношение должно царить сильнее, чем недавнее наступил ядерный апокалипсис. В данном же случае речь идёт о буквально самом раннем периоде после него, самом начале возрождения цивилизации из пепла ядерного огня, i.e. никакого альтруизма не должно тут быть встречено и в помине, однако же… «Прогенитор», 1/3

Речь идёт о возродившемся фронтире, о местности, которая только обживается, отнюдь не зря эстетика «Фоллаута» вновь и вновь обращается к Дикому Западу, потому и мышление следует наблюдать соответствующее. Мы, однако, видим сугубо современное, по которому, действительно, Танди бы скорее всего так и поступила, одёрнув поползновения героя на корню, изобразив оскорблённую невинность. Уточню тут на всякий случай, что, разумеется, на всё это она имела полное право, которое автор этих строк и не думает оспаривать — действительно, каждый, вне зависимости от пола или иных характеристик, обладает и должен обладать сексуальной независимостью, возможность распоряжаться своим телом по усмотрению. Речь идёт отнюдь не о том, что она не должна была бы иметь тут выбора, но том, почему она совершила именно этот, не тот, который следовало бы ожидать, учитывая ситуацию, а также не слишком, пожалуй, и разумный. Здесь стоит пару слов сказать вообще о том, как фэнтези и жанр RPG в целом не спешит пытаться воспроизвести то, как мыслили бы и и вели себя люди того времени и обстоятельств, но неизменно демонстрирует вместо этого реалии современные, соответствующие буквально году создания произведения, причём агрессивно навязывает пресловутую «повесточку», status quo, здорово подрывая погружение. Ведь совсем иное поведение мы видим у женщин в древних мифах, описывающих действительное бытие в условиях того самого фронтира: там в подобной награде для героя не видели ничего предосудительного, скорее даже напротив. Можно вспомнить, к примеру, один из самых известных античных сюжетов, который начался с того, что царь Минос обвинил афинян в смерти своего сына и принялся разорять Аттику, что поддержали и боги; тогда, чтобы загладить вину, по Плутарху, жители города «обя­за­лись каж­дые девять лет посы­лать на Крит дань — семе­рых не знаю­щих бра­ка юно­шей и столь­ко же деву­шек … Если верить пре­да­нию, наи­бо­лее любез­но­му тра­ги­кам, достав­лен­ных … губил в Лаби­рин­те Мино­тавр». На третий такой случай среди обречённых оказался герой Тесей; вскоре после отплытия, сообщает Гигин, «Минос, плененный дивной пригожестью одной из дев по имени Эрибоя, замыслил сойтись с нею против ее воли», чему воспротивился Тесей, а в ответ на удивление Миноса, что ему посмели дерзить, возразивший, что он отнюдь не простой смертный, и тогда «спорили уже не о деве, но о происхождении Тезея — Нептунов ли он сын, или нет … Минос, рассказывают, снял золотое кольцо со своего пальца и кинул в море. Он повелел, чтобы Тезей вернул ему кольцо, если хочет убедить его в том, что он сын Нептуна … Тезей … бросился в море … принес назад кольцо». Так он спас честь этой Эрибои, или же, у Павсания, Перибои, а у некоего Истра — Мелибеи. В благодарность девица позднее сошлась с героем: у Плутарха упоминается, что он «был женат на Пери­бее», а Истр, как передаёт Афиней, упоминает, что Тесей «законным браком сочетался с Мелибеей». Слова «женат» и «брак» не должно тут обманывать, это сорт эвфемизма: авторы употребляют производные от γάμος, что означало в первую очередь просто-напросто сексуальную связь, другой же смысл мог быть весьма иносказателен, в том значении, в каком говорят, например, «вышла кошка за кота». Тут речь идёт именно об этом, ведь Эрибоя/Перибоя/Мелибея не упоминается в списке официальных супруг Тесея, более того, хорошо известно, что полноценное замужество её ждало потом совсем с другим, с героем Теламоном, от которого она родила могучего Аякса Большого, а с Тесеем, соответственно, имела лишь кратковременную связь. Итак, девица, которую спас Тесей, не увидела ничего такого в том, чтобы воздать ему за подвиг, восславив совместно Афродиту. Почему же в более современных сюжетах расчёт на нечто подобное подлежит осуждению? Можно предположить, что теперь подобная, кхм-гм, транзакция воспримется чем-то вроде торговли собой, к которой в наши дни некоторые относят и самый обычный брачный союз, роль женщины в котором они обзывают «бытовой проституцией». «Прогенитор», 2/3

ЭКЗОРЦИЗМ КУЛАКА: ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ КРАСНОЙ ШАПОЧКИ Даже в наше искушённое герменевтикой время для многих становится откровением мысль о том, что во всем известных сказочных сюжетах, оказывается, имелись скрытые смыслы, и что их можно не только «просто читать», но и извлекать из них глубинное содержание. Особо в этом смысле исследователей всегда привлекало произведение «Красная Шапочка», которое как только ни пытались объяснить; по обыкновению своему, равно психоаналитики и феминистки видели там сексуальные мотивы, и, надо сказать, на этот раз не ошиблись, — впрочем, к тем же выводам прийти немудрено, если читать оригинальную версию, а не стыдливо исправленную Ш. Перро. Однако всегда есть версия древнее, и в данном случае это — некий пассаж из Павсания, на который в наши дни наконец обратили внимание, благодаря чему подтекст этой сказки можно реконструировать совсем уж окончательно, практически целиком восстановив первоначальный сюжет, подтвердив давно мучившее меня и других искушённых в компаративистике людей подозрение, что волк там означает вовсе не настоящего зверя, но представителя пресловутого *kóryos, юношеских инициационных союзов, считавших себя волками и одевавшихся в их шкуры. Или почему вы думали героиня так запросто разговаривает с ним и ни капли не боится? Что, кстати, совершенно зря делает, учитывая некоторые печально известные наклонности этих волчьих юношей в отношении женщин… Какие именно — можете узнать, изучив свежее исследование «Эллинистики».

«УЛУЧШАТОРАМ» МИФА Где бы не заходила речь о античных мифах, будь то паблики, каналы или даже видео на Ютубе, в комментарии всегда могут заявиться те, кто, видите ли, считает, что можно было сделать и лучше: что-то там, по их мнению, не додумали древние. Почему так, на этот счёт есть разные мнения, начинающиеся с наивности греков, которым, мол, в этом плане было до нас далеко. Не всегда это считается чем-то плохим — доводилось там наблюдать даже сожаления насчёт того, «как всё с тех пор испортилось» с той славной поры, когда-де миром правили честь и достоинство. Мысль эта зародилась в голове у комментатора к отрывку из эпопеи Troy (2004), в котором Гектор выходит за городские ворота сразиться с подъехавшим Ахиллом один на один, в то время как весь прочий Илион просто наблюдает со стен, даже не задумываясь о том, чтобы помочь своему чемпиону, например, нашпиговав его противника стрелами. Другие, напротив, возмущены этой явной художественностью, грешащей против реализма, и направляют свой гнев на Гомера, заявляя, что, мол, они бы такого явно не допустили, — тем самым они желают как бы улучшить миф. В действительности же достаточно открыть самого великого слепца, чтобы понять, что исправлять тут просто нечего, у него в соответствующей сцене всё логично. Ещё больше это касается тех, которые пеняют матери Ахиллеса на то, что, мол, могла бы Фетида закалить героя полностью, а не оставлять ему уязвимой его знаменитую пяту. Сразу скажу, что и здесь тоже древние всё продумали донельзя тщательно, а внутренняя логика повествования не оставляет «улучшаторам» никакого пространства для их деятельности, — однако в этом случае убедиться в том будет много сложнее, ведь для того нужно изучить целый ряд разбросанных по эпохам и авторам версий. К счастью, автор этого канала всё это уже проделал, и с результатами его трудов приглашает ознакомиться по ссылке.

В то же время на Востоке ничего этого не было, там тоже, как и позднее в Совдепии, предпочитали то, что «ближе к телу». Астрономия как явление здесь может служить характерным примером. Для нас, чаще всего потребляющих научные данные уже в готовом виде, сразу же в виде моделей на основе выводов из наблюдений, минуя сами последние, иной раз может стать откровением, что всем известный облик планет Солнечной системы далеко не очевиден для наблюдателя, ведь они мало отличаются для невооружённого глаза от звёзд; звёзды и планеты — это на первый взгляд практически одно и то же, светящиеся точки на ночном небе, разве что последние довольно заметно перемещаются, в отличие от первых, по небосводу. Собственно, на этом, древнейшем, буквально дедовском способе наблюдения за τά μετέωρα построена астрология, все эти «Юпитер в созвездии Близнецов»: ведь, если смотреть с Земли, мы действительно увидим, что будто бы одна из , так сказать, подвижных звёзд оказалась в окружении не знающих движения: она есть прямое детище некритичного, донаучного, обывательски-«всёитакпонятного» восприятия наблюдений. Так было до греков, скажем, в Вавилоне, где «главной целью … астрономии было правильное предсказание видимого положения небесных тел: Луны, Солнца и планет», пишет д.фил.н. Л.Я. Жмудь (1997), при этом «вавилонские астрономы не проявляли никакого интереса к тому, каково же реальное, а не видимое движение тел по небосводу, и как они в действительности расположены друг по отношению к другу», тогда как «греческие астрономы, начиная с Анаксимандра, были в первую очередь озабочены созданием геометрической модели, которая бы отражала истинную структуру космоса», которая всё совершенствовалась вплоть до наших дней, приближаясь к «тому, как на самом деле», и в то же время постоянно удаляясь от наглядности, от «да просто же можно на небо посмотреть же можно, а вы напридумывали всякого разгого непойми чего». Поэтому же простецкий люд, не способный к науке, отвергает, скажем, того же Галковского, сразу же и целиком, без остатка — в силу понятной одиозности и громкости некоторых его утверждений, которые для таких отравляют сразу же всё рассуждение: они видят только два варианта — верить или отвергать, в первом случае полностью заменив своё видение мира на предложенное мэтром, не оставив альтернатив, тогда как на деле необходимо лишь допускать некий «галковсковерс», такую картину реальности, где он прав, а кроме него — промежуточные варианты между ним и академической: это и будет научным подходом. (Естественно, ничем не лучше и те, а таких немало, кто как раз производит упомянутую замену, сужая свой мир исключительно и окончательно до построений ДЕГа.) «Пролетарское чтиво», 3/4

Но причём тут литература и fiction, с которых начался разговор? Всё очень просто: последний ведь тоже создаёт иные миры, в которые погружается читатель, тут явление схожего порядка. Кто не способен коллекционировать миры и путешествовать по ним в одном смысле, не сможет и в другом: где одно, там и другое. Вот почему вообще не удивителен такой жанр, как science fiction, но, напротив, естественнен и глубоко органичен, и, того более, для многих был и остаётся способом и причиной довольно рано ощутить влечение науки и захотеть ею заниматься; можно практически говорить, что fiction тренирует эту способность. Что же до литературы «за жизнь», которую глубоко советские люди предпочитают «баловству», то она как раз-таки к таковой не относится. В таком состоянии жанр пребывал, согласно д.ф.н. С.С. Аверинцеву (1981), до греков, и только они «спасли слово», «изъяв его из житейского и сакрального обихода, запечатав печатью „художественности“ и положив тем самым — впервые! — начало литературе. В этом смысле ближневосточная литература может быть названа „поэзией“, „писанием“, „словесностью“, только не „литературой“ в собственном, узком значении термина». Того же мнения Зайцев, убеждённый, что «жесткая ситуативная обусловленность лишает памятник права быть причисленным к литературе в высшем смысле». Так, продолжает С.С., «в Греции … литература впервые осознала себя … самозаконной формой человеческой деятельности, явно … противостоящей всему, что не есть она сама … культу, обряду, быту и вообще „жизни“». Соответственно, сочинения про «поднятую целину» и прочие успехи стахановцев — это ни в коем случае не полноценное творчество, но откат его в Совдепии назад на уровень, характерный для восточных деспотий, что заставляет вновь вспомнить концепцию Urstaat, сочинённую Делёзом, согласно которой «азиатский метод производства», или, точнее, на языке оригинала, Le despotisme oriental, всегда будет стремиться осуществить «вечное возвращение», рецидив себя самое в лишь слегка иной форме, что и произошло в случае СССР. На Востоке то, что мы называем fiction, отсутствовало как явление, сочинить нечто, совсем не бывавшее было там делом немыслимым, а также недопустимым — как же это так, врать читателю? Как можно! Со временем стало с этим хуже и у греков, собственно, соответствующие дегенеративные изменения хорошо прослеживаются по мере наступления эпохи эллинизма, времени активной реазиатизации и постепенной гибели античной уникальности. Критика источников, разбирая, откуда возникло то или иное сомнительное представление (например, то, что якобы в Афинах очень широко практиковались суды за «неверие»), нередко выходит на некий учёный ум именно этой эпохи, который принял за чистую монету художественную литературу, вообразил историческим свидетельством откровенную выдумку более раннего времени. Типичным примером является биография Еврипида, составитель которой, некто Сатир, вообразил, что события комедии Аристофана «Женщины на празднике Фесмофорий» действительно имели место, то есть женщины города действительно собирались, чтобы разобраться с великим драматургом за то, что он по их мнению дурно отзывается о них в своих произведениях. К тому времени понятие комедии, которая нарочито раздувает и выворачивает наизнанку некие ситуации и качества, стало уже недоступно для понимания современников, им казалось невероятным существование произведения, которое свой сюжет бы не основывало ни на чём из реальности — тот самый fiction. Если обещанное Новое Средневековье действительно наступит, вполне возможно, что потомки и о нашей эпохи насочиняют множество глупостей, вычитанных из художки — просто потому, что забудут о том, что миров может быть множество. «Пролетарское чтиво», 4/4

В 1968 г. ситуационисты преодолели основную идею марксизма, высказав противоположную, а именно «К чёрту работу, к чёрту скуку!» Отцом движения стал Ги Дебор, автор «Общества спектакля» (1972), книги, многие лозунги из которой затем перекочевали на стены Парижа, в частности: «Никогда не работай, живи без потерянного времени». С тех пор критика труда перестала быть такой экзотикой, к ней регулярно прибегают анархисты. Так, Боб Блек (1986) в открытую заявляет, что «труд — источник чуть ли не всех человеческих несчастий … любое почти зло … происходит … из-за того, что наш мир построен вокруг труда. Чтобы перестать страдать, надо перестать работать». Уже Ф. Лафарг (2012 [1848]), зять Маркса, полагал, что «труд … есть наихудший бич, когда-либо поражавший человечество», и утверждал «Право на лень», — да, собственно, и сам Маркс был этого же мнения: как отмечает Х. Арендт (2000 [1958]), «революция по Марксу имеет задачу не эмансипации рабочего класса, а освобождения человечества от труда»; как он пишет в «Капитале», «царство свободы начинается … впервые там, где прекращается труд». Как пишет Блек, «работа представляет собой насмешку над свободой … В офисе и на фабрике царит дисциплина и иерархия того же сорта, что в тюрьме», тем более что «фабрики и тюрьмы появились примерно одновременно … [и] сознательно заимствовали друг у друга методы управления», что подробно исследовал в своё время Фуко. Недаром образ жизни трудящихся называют «зарплатным» или же «наёмным рабством» (wage slavery, фр. esclavage salarié); концепция эта была сочинена журн. С. Ленге в 1763 г., и его соответствующую статью без изменений перепечатал к себе в «Капитал» Маркс. Мысль эта, однако, куда древнее XVIII в.: уже древние греки, сообщает Блек, «знали, что из себя на самом деле представляет работа». Всякая деятельность, которую мы могли бы обозначить фразой «работать на дядю», греками была бы характеризована как недостойная свободного, в той или иной мере вариацией рабства. Согласно Сенеке, «раб, как то нравится [утвер­ждать] Хри­сиппу, есть навсегда нанятый», и не более того. Как замечает Ницше, «греческий философ проходил через жизнь с тайным чувством, что рабов гораздо больше, чем кажется, — именно, что каждый человек есть раб, если он не философ». Согласно Батаю, в мире труда «человек порабощен … независимо от того, является он или нет [собственностью другого]». Так, по Аристотелю, «ремесленник … находится в состоянии некоего ограниченного рабства», он также, как и раб, не существует по истине, но есть лишь «говорящее орудие» того, кого обслуживает: так, «хлебопашец — не человек, он плуг того, кто ест хлеб», — мог бы написать Аристотель, но пишет Батай. Как объясняет Вернан (2006: 297), «чтобы действие считалось полноценным, его конечная цель должна завершаться в нём же самом, а совершающий 💳читать далее…