Дайва дай драйва

лестницы Вильнюса

дворы Вильнюса

​​слово дня: пицилины!

​​в истории с Богородицей Фесун совсем не удивляет, что в сложной ситуации многие готовы верить в любую хрень и платить за чудо любые деньги. удивляет то, как обычные верующие и агностики при встрече с чужой Богородицей внезапно становятся воинствующими атеистами, предельно критичными и язвительными. а где же уважение религиозных чувств? где же принцип, что наука не может ни доказать, ни опровергнуть божественное? почему сразу все закричали, что Фесун или жулик, или сумасшедшая, или то и другое вместе?

​​дворняга сходит с ума, насколько позволяет длина цепи. по саду раскиданы игрушки – видимо, на выходных дети с внуками приезжали. дед хочет поболтать, но осторожничает. – насколько вы довольны тем, как демократия действует в Литве: очень довольны, скорее довольны, скорее недовольны, совсем недовольны? – в советское время Москва говорила как жить, а теперь Брюссель… только вы это не пишите! на столе сушатся тонкие дольки яблок. я смотрю, как бабочка втягивает хоботком протекший сок и медленно повторяю варианты ответов. дед хвастается, что установил на крыше солнечные батареи и скоро электричество будет бесплатным. я ловлю часть лучей забесплатно и не спешу уходить. деду тоже жаль так быстро прощаться. он спрашивает, разбираюсь ли я в компьютерах. я отвечаю уклончиво, но дед уговаривает помочь ему. прохожу в дом с надеждой на универсальный метод папы Свина – включить, выключить и всё заработает. дед долго шарит на тумбочке среди лекарств, пока не достает бумажку со всеми своими паролями. я отдергиваю руку: – вы никому не должны это показывать! – но мне пришла смс от банка!!! – это могут быть мошенники… дед разочарованно бурчит. теперь ему придется ехать в город, в банк, и там всё самому выяснять. собака подбрехивает для порядка, уже без первого задора.

окна Вильнюса

​​крупный мужчина берет листок с информацией об опросе, мнется в дверях и неопределенно мычит. я догадываюсь, что он не говорит по-литовски, но оказывается, что не говорит вообще. – а он глухой с детства – мать, мелкая старушка, сидит перед телевизором и смотрит НТВ. я чувствую, как мои волосы и одежда пропитываются дешевым контрабандным куревом из Беларуси, смрадом от печи и бодрыми выкриками ведушего: “Биологическая мать оставила ее в роддоме, а приемная отдала на воспитание соседям по общежитию. Узнает ли жительница Ростовской области…” – какое у Вас образование? кем Вы работали до пенсии? – среднее… работала в сапожной мастерской, обувь принимала. она называет улицу в Старом городе. я знаю там только кафе. мастерские остались в девяностых – не хочу вспоминать вонючий клей, грубые набойки и лицо матери, когда сапоги рвутся, а на новые денег нет. никогда ни на что нет денег. – а он? – а он в интернате учился. я не оглядываюсь, но все интервью чувствую, что глухой стоит за моей спиной. в конце дарю старушке коллекционную монету за участие в опросе. глухой тут же выскакивает, радостно мычит, потом ведет меня коридором через сизую темноту на выход. улыбается, пытается похлопать по плечу, но я уворачиваюсь.

окна Вильнюса

улицы Вильнюса

"жизнь в конспирации вырабатывает привычку лгать (сначала- обманывать ради благого дела, ради безопасности и тд) всем, а не только врагам" (Борис Зимин) когда я прошлым летом писала про мутные дела с платой волонтерам у ШИЗО (в Вильнюсе им платили по 50 евро за 6-часовую смену), оппозиционные СМИ эту информацию просто игнорировали, как нечто не стоящее внимания, хотя это был тревожный звоночек о том, как в ФБК обращаются с деньгами жертвователей и на что они уходят. осенью выяснилось, что у ФБК есть своя фабрика троллей, на что жертвователи тоже вроде не подписывались. и вот, наконец, теперь вышло расследование Каца... где-то я такую прекрасную Россию уже видела!