Даша, не грусти

В конце позволю себе оставить контакт Арины, которая написала мне тогда и которой я теперь очень благодарна: @Rin_tn Арина ведёт группы поддержки открытого формата, без участия приглашённых психологов, в формате «равным-равному». Необязательно про горе — иногда просто про общность. Это бесплатно. Так что если вдруг вы сейчас тоже думаете, нужна ли вам группа поддержки, хотите туда пойти, сомневаетесь, и вам нужен знак — пусть этот пост будет знаком. Полтора месяца назад мне очень помогло.

Про групповую терапию А ещё поделюсь впечатлениями о группе поддержки. Полтора месяца назад я писала, что мои способы проживания горя так себе и что я хочу послушать, как другие люди справляются с тяжёлыми чувствами. Хочу чему-то поучиться у мира — не замалчивать проблему, а сделать её видимой, осязаемой, а стало быть, и решаемой. После того поста ко мне пришла девушка по имени Арина и предложила собраться на групповую терапию. Группа подобралась замечательная: пять человек и психолог, все очень разные по характеру, возрасту, взглядам на мир, но каждый пережил какую-то утрату. Мы собирались раз в пару недель и разговаривали по видеосвязи пару часов: что у нас случилось, как мы вообще с этим живём, что чувствуем, что не получается принять. Параллельно с группой я и сама ходила к психологу. Кое-что поняла про себя, кое-что — про других. Самое главное озарение: я такая же, как все, и это прекрасно. Не знаю, как ещё объяснить, что такого революционного в этой мысли, поэтому прибегну к сравнению. Пару недель назад мы с Мишкой впервые рванули на море пакетным туром и вместо того, чтобы бродить по музеям, экскурсиям, улочкам и достопримечательностям, просто купались и ели от пуза. Однажды стоим мы в море, высматриваем большую волну, чтобы прыгнуть и завизжать, и Миша такой: — Слушай, нас же просто окатывает солёной водой! Почему это так классно? — Миша, — говорю, — это потому что мы обезьянки. Понимаешь, нам нравится, когда нас просто окатывает солёной водой. Нам нравится греться на солнышке, сидеть на ветке рядом с сородичами, трескать перебродившие ягоды, вкусно есть и сладко спать. И вот она, правда, отрицаемая человеком, который много лет живёт в цикле перфекционизма в гонке за интеллектуальными достижениями. Даша, в глубине души ты обезьянка. Это не хорошо и не плохо, просто такая вот данность: и ты, и твои коллеги, и друзья, и близкие, и неблизкие — все обезьянки, очень умные, деятельные, сумевшие отгрохать интересный мир вокруг себя с неординарными законами. Очень повезло, что ты обезьянка этого вида, а не какого-то другого. У твоего вида обезьянок есть косяки и преимущества. Но глобально вы вовсе не уникальные снежинки с необычной судьбой — вы достаточно похожие друг на друга существа с похожими телами, лимбической системой, строением мозга и эмоциональным диапазоном. Главное ваше отличие от любого другого вида — необычайная жажда деятельности и осознание, что вы пришли сюда ненадолго, потому вы и рвёте жилы. Короче. Выдыхай, Даша. Можно не жить в парадигме «я талантливое и одарённое сверхсущество, венец творения, а потому ДОЛЖНА [подставить нужное]». Прими пока что мысль о том, что на этом этапе жизни ты не хочешь быть должной, не хочешь доказывать миру и себе, что ты венец творения. Ты хочешь ощутить совместность и понять, что ты — ок, и люди вокруг тебя ок, и мир, каким бы он безумным и бесчеловечным порой не казался сейчас, — тоже ок. Как оказалось, именно этот запрос волшебно закрывает групповая терапия. Она подсвечивает тебе, как ты похож на других. И это отличный способ справляться с горем — осознать нормальность проживаемого чувства. Когда ты в своей трагедии один, требования к себе огромны — ты ведь тащишь гигантский валун, как Сизиф, а валун вот-вот откатится обратно. Но когда ты видишь: — что вас много, — что каждый из группы говорит нечто очень тебе близкое, — и что нет никаких чувств, даже неприятных и социоально неодобряемых, которые не были бы тебе абсолютно понятны, камень оказывается не камнем, а обычным человеческим переживанием, свойственным твоему виду. И приходит огромное облегчение, и хочется всех обнять, включая себя, и даже несогласие внутри группы становится интересной пищей для размышления, потому что ты уже знаешь: базово вы похожи, и в похожести может скрываться сила. (По иронии судьбы, в этом году я испытала в групповой терапии то же чувство, что приписывала Рейвен в «Двойнике» в прошлом году. Видимо, Даша-автор знает больше, чем Даша-участник)

Оказалось, в последние лет пятнадцать я смотрела на всех своих родных, включая и себя, и Галю, и маму исключительно вблизи. А когда смотришь на человека слишком близко, видишь не его масштаб личности, а расширенные поры на носу. Галина смерть как бы сказала мне: эй, дорогая, пришло время отойти на шаг назад и наставить на семью объектив. Так человек, наблюдающий за солнечным затмением, глядит на солнце сквозь очки, дабы не обжечь роговицу. Теперь, когда семья больше не ранит меня ежедневно и еженощно, я вижу её всю, со всем вдохновением и страданием, которое она приносила, во всей полноте прекрасного и ужасного. Смотрю и думаю: невероятные люди, интересные, прошедшие кинематографичный путь, живые, яркие, страстные, ничего не делавшие вполсилы. Не у всех сложилась судьба, но у всех была биография. Галя — как квинтэссенция. Да, она сводила меня с ума, последние годы мы часто были в борьбе, и никого в жизни я не ненавидела так, как её. Но и никого не любила, как её. Я любила в ней даже то, что меня ранило — её неистовство, её силу, её бешеный характер, не щадящий ни себя, ни других, её жажду жизни и нетерпение к смерти, её картинность и театральность. При жизни я хотела многое в ней изменить, но теперь не меняла бы ничего. И благодарна за каждый прожитый вместе год, со всеми печалями, всем горем и всем счастьем. И за первый год, прожитый не вместе, благодарна тоже. Мне кажется, я ответила на вопросы, который так мучили меня год назад: и куда я дену своё горе (в искусство и творчество), и чего я хочу от жизни (свободы и ответственности), и кто я, когда Галю больше не надо спасать (творец, а не спасатель). Смотрю и думаю: это был самый полезный год в моей жизни, и Галя многому меня учит, даже когда её нет рядом. Спасибо, моя хорошая, и прости за всё, в чём я была не права.

14 июля Сегодня год, как нет Гали. Сейчас вспоминаю: это был один из тех дней, что делят жизнь на до и после. Больше всего на свете я боялась, что этот день придёт, и он пришёл. Проснулась от звонка из Омска, весь день сидела на крыльце у парадной, курила, ревела, безостановочно улаживала дела, покупала билеты, отдавала распоряжения. А потом, после похорон, ещё долго не могла примириться с бездействием. Всё кончено, и ничего не надо делать. Весь год я пыталась нащупать, как буду жить в мире без неё. Ведь тридцать два года были пройдены с нею, а первое слово, которое я сказала в жизни, было «Галя». Получается, первым моим вербальным выражением чувств и мыслей было обращение к ней; а к кому обращаться, когда там больше не ответят? Кем быть, кем не быть? Чего я глобально от жизни хочу, а что положу в папку «больше никогда»? Кто я, когда не надо Галю спасать? Иными словами, я много думала о будущем, о социальных ролях, о целях, и мало — о том, как мне сейчас. Из-за этого спустя много месяцев обнаружила себя в полном эмоциональном раздрае: так бывает, когда весь фокус внимания смещён на прошлое или будущее. Ни минуты времени нельзя посвятить настоящему, потому что в настоящем есть что-то нестерпимое. Сначала — ошеломительная пустота, потом гнев и обида, а потом печаль, не вместимая внутри. Но где-то месяц-полтора назад на смену всему этому вдруг начало приходить иное. Свобода и облегчение, любовь вместо обиды, правда вместо софистики, интерес вместо отторжения. Мне очень помогла групповая терапия, но ещё помог роман: он буквально вынудил сменить фокус. Я не могу быть автором и участником событий одновременно, мне нужно сменить позицию, чтобы что-то толковое написать. И вот однажды я проснулась в выходной и решила поступить как автор: положила на стол Галины фотографии, поставила её любимый портрет на полку стеллажа, развесила на стене несколько снимков, идей, целей и смыслов книги — будто собирала идеи в Фигджеме, прежде чем приступить к проектированию сложной рабочей задачки.

Иными словами, если хочешь хоть как-то жить Жизнью Настоящего Писателя, изволь как-то примириться с мыслью, что зарабатывать на жизнь ты будешь не писательством, а в лучшем случае личным брендом, чёсом, разговорным жанром или обучением других, а в худшем — какой-нибудь проходной работой для поддержания штанов. Я спрашиваю себя, почему мне от всего этого так зло и грустно. Мне-то на самом деле страшно повезло — у меня есть другая работа, любимая и хорошо оплачиваемая, я избавлена от переживаний, сколько денег зарабатываю литературой, мне не надо вертеться ужом на сковороде, и никто не захейтит меня за райдер с прочным стулом, потому что нет никакого райдера и потому что можно не заниматься аспектами профессии, которые мне не близки. Это большая привилегия. Думаю, мне грустно, потому что дизайн, который сейчас меня кормит, я выбрала случайным образом чисто по фану (и большое счастье, что я люблю его до сих пор). Но писателем-то мечтала стать с детства. Обидно, когда роль, которую ты считал священной недостижимой мечтой, вдруг превращается в какую-то мутную бодягу с говорящими головами, курсами, личным брендом, чёсом. Когда (в моих глазах) небожитель-писатель вынужден просить, чтобы ему такси вызвали, а собратья за это ещё и леща ему дадут. Ишь чё захотел, собака. Иди, ныряй обратно в свою достоевщину, русский писатель ты или тварь дрожащая? Короче, грустно от утраты иллюзий — это я так запоздало взрослею, наверное.

Про писательские заморочки За всеми этими впечатлениями от отпуска забыла рассказать про литературный скандал в июне, вызвавший у меня ощущение WTF. Простите, сейчас будут возмущения, очень уж у меня пригорело. Периодически я посматриваю за каналами из писательской тусовки, пытаясь как-то привыкнуть к мысли, что я каким-то боком тоже к этой тусовке принадлежу, хотя и не делаю ничего для личного бренда, всего один роман издала (и далее по списку нелепых претензий к себе). Недели полторы-две в каналах бушевал скандал насчёт райдера: писатель Екатерина Манойло, написавшая отличную книгу «Отец смотрит на запад», составила гугл-док для организаторов мероприятий, которые хотят её позвать, и этот гугл-док страшно всех всколыхнул. Одни кричали, что писатель не имеет права требовать такси, отелей и гонораров, и всё это проявления звёздной болезни. Другие — что писатели имеют право на комфорт, но кругом завистники и злопыхатели, не дающие высунуть голову из бедности и норовящие сразу вдарить коллеге по носу. Кипели страсти, чаты сотрясались от оскорблений, подключился даже Антиглянец и Сергей Минаев. Я открыла райдер и пробежалась взглядом: итак, зазвездившаяся писательница, свинья неблагодарная, требует, чтобы ей присылали документы на почту, чтобы купили билеты в командировку, чтобы стул под ней не шатался, чтобы организатор налила ей воды в стакан, интервьюер прочёл её книгу, а сммщики не выкладывали паршивые фотографии, не посоветовавшись. Читаешь такое и думаешь: сам список требований много говорит о современном состоянии рынка и писательской профессии. Максим Мамлыга в сегодняшней статье по этому поводу верно подметил: бурная реакция на довольно рядовые требования говорит об огромной внутренней боли индустрии — в ней давно уже нет денег. Пишешь книжку пару лет, а получаешь с неё меньше, чем в иной профессии за месяц. Максим приводит конкретные цифры: у начинающего автора тираж 1500-2000, зарабатывает с книги он от 50 до 80 тысяч (по моему опыту, это похоже на правду — мне, кстати, повезло и с тиражом, и с итоговой суммой за книгу чуть больше, но ведь это всё равно не деньги). Жить на доход с книг, как писатели прошлого, больше невозможно, поэтому писатель живёт за счёт чёса — ездит по городам, ходит на паблик-токи, рассуждает о сути современной литературы, пытаясь не слишком привлекать внимание, чтобы не дали по шапке за вольнодумство, и в то же время пытаться пиариться, потому что без личного бренда пояс штанов придётся затягивать всё туже и туже. А в это время под ним шатается стул, интервьюеры и ведущие задают вопросы невпопад, потому что книг они не читали, отель никто не оплатит, робкая надежда на гонорар может и не оправдаться, и когда писатель во всеуслышанье просит о чём-нибудь из этого списка позаботиться, его клюют его же собратья. Не потому, что собратья подлецы и злодеи, а потому что они с этим положением дел смирились и безденежье несут, как знамя. Иначе как бы они жили вообще? (Кстати, если не хочется чёса, можно ещё попробовать другой путь — основать какие-нибудь литературные курсы и учить других людей писать, чтобы они потом точно так же задавались вопросом, на что жить. Это одна из причин, по которой я на литературные курсы не хожу — не могу отделаться от чувства, что это, в общем, благотворительное мероприятие по спонсированию писателей, и лучше бы ребята просто донаты прикрутили)