lonelyempty

Почтовая станция «встреча с женским началом» склад посылок самим себе без обратного адреса за занавесом метафор и витринами где открытки из собственных фотографий шепчут о непризнании права на собственность социальные игры в которые все устали играть а что толку философские шутки антропологический смех по реке смиренно терпения плыла коала в Куала-Лумпур пела send me a postcard darling игра не забава серьезность не жизнь демон-полузащитник и ангел-вратарь заботливо прикрывают друг другу лица как те сапатисты цветными платками надежды и скорби по собственным жертвам тибетская магия почти как два пальца уровень жеста в зыбких структурах миров что нам несут любовь и почтальоны комбинации карт и маршрутов китайский покер на одного искусство не_ведения войны творчество наоборот люди-солнце люди-луна и люди-затмение эх начало ты наше начало встретимся ли мы за занавесом выпьем ли чаю сыграем в shithead там где время почти как два пальца где горы растут на деревьях а люди и звери живут на воде привыкнув к тому что все есть отражение тибетский китай улей ума термитник под старым баньяном почтовая станция встреча кольцо уровень символа в твердых структурах

Далее еду в уже ставшую родной Дарамсалу, где разноцветный клубок социальных связей разматывается от одного взгляда и сматывается обратно стоит только отвернуться. Ночные конференции в амбаре, китайские чаи и индийские пирожные, покупка гитары, стихийная презентация книги и множество приятных теплых вибрирующих существ вокруг, которые продолжают тепло-приятно вибрировать даже сейчас, уже на немалой дистанции. А потом веселым цыганским табором, сплетенным из диких целебных трав, широких улыбок и нервных волокон мы отправляемся в долину Парвати, где пространство и время измеряются в чиллумах, а легенда о потерянной драгоценности обретает новое актуальное воплощение, достойное упоминания в книгах по шизоанализу. Несколько тысячелетий идем вдоль бурной реки к Кирганге и обратно, оставляя за собой яркие ниточки со следами распутанных узелков и крошки печенья Parle-G. Реализовав намерения и сформировав новые, табор расплетается и снова встречаемся с Сауравом и его невестой в Касоле — сквозь дым и гитарные переборы простые истины проявляются в расширенных зрачках и выходят со счастливыми слезами: «This carrot is so carroty! It’s more carrot than Carrot itself». Обсудив совместные маршруты на грядущую осень, новую экранизацию Рамаяны и практические аспекты связавшей и одновременно развязавшей нас Сурья Крия Йоги, разъезжаемся в разные стороны — меня и мою смешливую попутчицу ждут протоптанные-прорисованные Рерихами тропы идиллического Наггара, остатки былого хипповского задора Манали и нырок в русскоязычное комьюнити Вашишта одновременно с нырком в его горячие источники и разливы окружающих рек и водопадов. Проступают очертания нового странного табора, которому позже суждено оформиться в Ладакхе, новые-старые друзья поддерживают друг-друга во время четырехдневной грозы, унесшей электричество, мобильную связь, дороги, мосты, другие объекты инфраструктуры и, увы, немало человеческих жизней — что такое сезон дождей в Гималаях и что такое глобальные климатические изменения нам всем предстоит продолжить осознавать. Наши же жизни ещё при нас (ли?) и идут-едут-плывут под хитрым улыбчивым взглядом спокойного йога. Вот уже перед глазами проплывают пейзажи Ладакха — малого Тибета, активируя новые цепочки флешбеков из Боливии, Алтая, Мексики, других планет, воплощений и форм существования, а бросая случайный взгляд на протекающую рядом реку, вдруг понимаю, что это тот самый Инд, давший название одной из древнейших цивилизаций и одной из прекраснейших стран на планете, которую, правда, как мы помним, стоит называть совсем по-другому. И горные хребты вокруг уже не Гималаи, а Каракорум, и ташкентские уроки географии выплетаются в памяти новыми цветными узелками, и буддизм не буддизм, и кислород не кислород, и замкнут очередной зигзаг от самой южной точки великой Бхараты до самой северной, но об этом позже. Всем спасибо, всем свободы, друзья. Узелок завяжется узелок развяжется А сансара она есть только то что кажется

Событий же за прошедшие два месяца было немало. Ещё две четверти гималайского «чар дама» пройдены в компании внезапно обретенного через инкарнационные хитросплетения и другие непростые логистические вопросики братишки Саурава, в рассуждениях о том, становиться ему саньяси или жениться на красотке по имени Сонам, плавно пересказавшего мне все Пураны, не забыв добавить кое-что от себя (в Бхагавад-гите Кришна обращается совсем не к Арджуне). Во время похода к истокам Ганги, уже у самого ледника нас застигла семнадцатичасовая метель и в целом погода продолжала (и продолжает до сих пор) куролесить вопреки всему, что мы знали о Гималаях до этого, но удивляться этому мы разучились довольно быстро, как и всему остальному. Ритуальные купания во льдах, мантры, пляски с горными баранами и огромный камень, сорвавшийся со скалы и пролетевший в нескольких метрах от меня, вернувшись к маме Ганге — чакра времени все вращается туда-сюда, в 3Д-модели проявляясь в виде золотого яйца, снесенного курочкой Рябой и катящегося к краю стола, что тот самый камень, а я что? Я — ничего. По дороге в Ямунотри (деревня и одноименный храм, названные так в честь протекающей в этих местах речки Ямуны — сестры бога смерти Ямы) посетили один из самых удаленных горных ашрамов близ деревни Пиланг и остались там на несколько дней изучать тонкости Сурья Крия Йоги, слушая семиоктавное пение статных брахмачарий и внимая советам мудрого свами, с которым быстро сошлись на почве инженерного образования. А в одной из чайных лавок Ямунотри местный крестьянин поведал нам расшифровку слова «бхагават», референтную паломничеству по четырем обителям, в каждой из которых пилигрим последовательно обретает состояния, описываемые соответствующими терминами на санскрите: Bha — bhakti, преданность, путь служения высшему началу, осознание стремления атмана к брахману, становление на путь саньяси; G — gyan, обретение духовного знания, понимания принципов санатаны дхармы; T — tyag, самопожертвование, отказ от всего, обретение истинной свободы.

После выхода книги устроил себе подобие «творческого отпуска» почти на два месяца и теперь приходится заново нащупывать письменную речь, а вместе с этим и основания для самого производства текста. Как раз в это время наткнулся на заметку Влада о прочитанной книге Боланьо, о хорошей литературе и проворачивании самого себя внутри текста, а также на пост Наташи Берновик о большей привлекательности искусства, создаваемого человеком, относительно самого человека, о любви, знаковых полях и смычке материального с духовным в тех или иных произведениях тех или иных людей. Цепочки цитат, узелки знаков — пишу о Наташе, которая пишет о Делезе, который пишет о Прусте, пишущем обо всём на свете. Проворачивание самого себя внутри текста о проворачивании самого себя — отменяй не отменяй времена, знаки, амбиции, двигайся-не двигайся, а смыслы вокруг все равно будут виться-кружиться, как пучки интуиций, как сгустки опыта, которые лепятся из того, что было и после требуют любви и внимания, при этом артикулировать не артикулировать — как хочешь. Почувствовал, что писать все же важно — как минимум, это средство коммуникации, столь необходимой социальному существу, человеческой оболочке, (не)разумному воплощению ничтожной частицы абсолютного сознания, обладающей психикой и, так уж вышло, языком, речью. Как сказал тот же Влад, возвещая о выходе книги: «там есть, понятно, джунгли, шаманы, местные леваки, любовь, ритуалы, фавелы, но главное — читать Кирилла это почти как болтать с Кириллом, а болтать с ним, как правило, душеспасительно». Не могу судить о душеспасительности, конечно, разве что для себя самого, но болтовня эта в той или иной степени значима и вдумчива — я знаю, например, что меня читает (без)условная Саша Ч., с которой мы ни разу не виделись и не общались, но будучи читательницей всей этой белиберды, она автоматически становится собеседницей ближе, чем иные давние друзья. Книжка, кстати, по-прежнему есть в магазинах и в маркетплейсе издательства, а электронную версию можно получить за донат по сердцу, для этого достаточно написать мне в личку.

Летом 2023 года в издательстве наших друзей «Князев и Мисюк» вышел травелог Кирилла Александрова «Дом, который не строил», посвященный Южной Америке. Книгу оформила Варя Кабанова, студентка Школы дизайна петербургского филиала ВШЭ. Мы разузнали у нее, чем книжный дизайн может быть интересней брендинга, каково учиться в «Вышке», а также рассмотрели внимательно «Дом» и еще один книжный проект Вари. https://telegra.ph/Beseda-s-knizhnym-dizajnerom-Varya-Kabanova-07-27

Друзья, привет. Наконец состоялся релиз моей книги «Дом, который не строил», вышедшей в инди-издательстве «Князев и Мисюк». Как будто бы невпопад и не вовремя, да и уже три года прошло с момента возвращения из Латинской Америки, но тем не менее. Вот описание от издательства и ссылка на покупку, книжка также есть в «Подписных изданиях» в Спб и в московском «Фаланстере», может ещё докуда доедет, издатель же может отправить в любую точку России. Спасибо Руслану за фанатизм, волю и разум, Артему за охуительную обложку и иллюстрации, Варе за дизайн и верстку, Наташе за эбру, Тане — за корректуру, редактуру, терпение и мотивацию, а также всем кто был рядом, встречался на пути, а особенно тем, кто читал и читает этот канал. Важное для меня событие, пока даже не знаю, что добавить, может и не надо ничего.

Картинки-видео все в инсте, но для этого поста здесь есть ещё вот такая иллюстрация. Глори глори Махадев

Среди прочего в тот вечер пришла такая мысль — это же все вокруг тот же лес, он и юнгеровский, и бибихинский, и группа Сплин о нем поет, и Джим Корбетт по нему с ружьем ходит, и теория графов туда же, и все на свете. И я вроде примерно разобрался, как тут все устроено, комфортно себя чувствую, хожу-брожу, встречаю Других — иногда подсказываю дорогу, иногда прям за руку вывожу на тропу, иногда за собой вожу куда поглубже в чащу и всё так благостно, и птички поют и листья под ногами хрустят, зелено-душисто, привольно и легко, но сам я по какой-то причине не могу из этого леса выйти. Возможно нужен кто-то, кто меня отсюда выведет, ведь там же ещё что-то есть снаружи. Существует такое выражение «(не)видеть лес за деревьями» — а тут как будто бы наоборот. Уже ближе к закату к палатке подошли трое пацанов-туристов, непонятно как сюда забредшие (хотя чего непонятного, в лесу всякое бывает) и буквально доебались до меня — чокаво, откуда, что будешь есть, что за палки у тебя, я в какой-то момент подумал, что и драка может случиться, про себя выбрал самого наглого, на кого первого «прыгать» (хулсовский термин), так бы точно футбольное событие получилось. Но пацаны осадили, отреспектовали и напоследок говорят: «А лучше не надо тебе спать здесь, иди в деревню. Опасно тут». Я говорю, что да-да, знаю про леопардов. Отвечают, мол «леопарды-то ладно, но тут ещё медведи есть, уже их высота». Спасибо пацанам, с мыслями о медведях ночь стала интереснее и немного беспокойнее, так как ни в какую деревню я, конечно, не пошел, оставшись под звездами в своем одноместном доме-храме. Утром сварил овсянки, заправил термос чая, немного посидел, молча глядя на горы, и пошел вниз. По дороге встретил ребят из Харьяны и напросился к ним в тачку — пообедав в бесплатной столовой для паломников в Сонпраяге, мы неспеша дошли до парковки и поехали вдоль реки Мандакини, а после Рудрапраяга — уже вдоль великой Алакнанды, которая ниже по течению, при слиянии с Бхагиратхи образует Гангу. Парни довезли меня до Шринагара, уже в темноте, так что путь до кэмпа мне предстояло продолжить только на следующий день. Пошел к сикхам в гурдвару — неожиданно говорят, что не могут вписать иностранца, так как у них нет C-form, это известный индийский бюрократический аспект, который иногда сильно мешает. Но зато накормили от души, как обычно в гурдварах, и на том большое спасибо. Спустился к набережной Алакнанды, спросил у первой встречной пожилой пары, где поставить палатку. Они позвали свою англоговорящую дочь Амбику, которая показала мне местный небольшой храм богини Дурги и сказала, что могу заночевать на его территории, познакомила со старушкой-настоятельницей, при виде которой мне впервые инстинктивно, а не опираясь на традиции, захотелось, склонившись, коснуться пальцами её ног, согласно обычаю. Позже Амбика принесла чай, предложила ужин, от которого я, учитывая недавний визит к сикхам, вежливо отказался. Она ещё произнесла очень интересную фразу: «Мои родители позвали меня, сказав, что там какой-то foreigner ищет где палатку поставить. А я им объяснила, что это не foreigner, это — guest. И отношение к нему должно быть соответствующее. К чему проводить эту границу — иностранец это кто-то с другой стороны, чужой, а гость — это бог, друг, свой. Это принципиальная разница». Несмотря на дикую усталость после утреннего двадцатикилометрового трека и последующей дороги, не смог сдержать восторга. Наутро попрощался с дружелюбной семьей, со старушкой-настоятельницей и доехал, наконец, до кэмпа, закольцевав маршрут через весь Кумаон и половину Гарвала (два региона, совместно образующие штат Уттаракханд). Кстати, до Сари и Кедарната, уехав из INHERE, ещё успел проехать Гопешвар, где заночевал на крыше заброшенной школы, и залезть на гору Чандрашила, близ Чопты — тоже довольно известное место паломничества. Но это ещё где-нибудь всплывет, к чему вообще хронология, последовательность, логика повествования, когда колесико вращается куда угодно — тут не надо быть Берроузом, чтобы отменять время, возможно тут вообще не надо быть (кем-то).