Марина Цветаева. О личном

Вот я, делай что хочешь, я буду всё делать, что ты хочешь, если скажешь: не дыши — не буду дышать, только не отталкивай, не отталкивай, не отталкивай, я ведь тебе ничего не сделала, прости меня, я земля под твоими ногами, топчи!

Твоя любовь была такой ошибкой, — Но без любви мы гибнем.

Обожаю мальчишеские пары: руки друг другу через плечо, головы сдвинуты,— всегда немножко заговор. И эта мужественная ласка!

Мои стихи, как мои платья хороши в темной комнате. При ярком свете дня: сплошные пятна и дыры (ожоги).

Сердце горит говорить с тобою.

Чем тело лучше души? Почему его беречь для единственного?

Я никому не нужна: мой огонь никому не нужен потому что на нем каши не сварить.

Совет себе: научиться молчать (глотать). Словами я всё гублю и дома, и с чужими. Может молчащую меня жизнь стерпит.

Ее смех был так близок к слезам и слезы к смеху — хотя я и не припоминаю, что видела ее льющиеся слезы. Можно было бы сказать, что ее глаза слишком пылали, чтобы дать им пролиться, что слезы высыхали в момент появления. Поэтому прекрасные эти глаза, всегда близкие к слезам, не были влажными, наоборот — эти глаза, сверкая слезами, пылали, давая впечатление жара, а не влаги, раз при всем своем желании — и нежелании других ей не удавалось уронить ни слезы.

Стихи — относительная известность моя — оберегают меня от многих добрососедских наглостей.— Спасибо им! — Если бы я эти стихи не печатала, а просто писала, мне бы пришлось выслушивать ушами всё то, что я сейчас — глазами — читаю: «Оригинальничание… привлечь внимание…» Я бы оглохла от человеческой грубости. Ослепнуть мне не страшно, — я и так слепа! Кроме того, больше всего в жизни я ценю слух.