Γρηγόριος Μιχαήλ

В итоге Краков превратился в шпионско-диверсионное кубло и Диспетчерский центр, в Царстве Польском, усилиями неслучившегося Константина I случилась почти что полноценная война (бледное подобие которой повторилось в прусской Познани, в «штормовой» 1848 год), а в Австрии … о, а в Австрии в 1846-м впервые поработал ТОТ САМЫЙ Генштаб известно КОГО придумавший. Голем оказался на редкость эффективен, и в итоге, в отличие от русских и прусскаков, решавших вопрос армией, в течении нескольких месяцев, австрийцы подавили восстание в Кракове за несколько дней. Ибо превентивная резня.

Создание Царства Польского, вместо восстановления границ 1795 года, конечно можно считать проявлением благородного стремления к установлению в Европе демократических режимов, а также полонофилии Александра Благословенного (которой поляки оказались недостойны), и все это безусловно было. Но не только. Ибо если внимательно посмотреть на карты, то мы увидим, что по состоянию на 1807-й приобретения РИ за время всех трех разделов остались незыблемыми, а Герцогство Варшавское Буонапарте сделал из австрийских приобретений III раздела и прусских III и II. Прав, чтобы забрать себе эти земли на Венском конгрессе у России не было (учитывая, что пафосом его было Восстановление, Легитимность и Солидарность), а вот устроить из наполеоновских завоеваний две витрины [1] конституционализма в Европе… да еще с перспективой откусить у заклятых друзей из Священного Союза их приобретения, скажем 1772 года (а мы? а что мы? это освободительное движение польского народа), а там глядишь и вассальное королевство от можа до можа… (Ясное дело, это едва ли был генеральный план, а даже если и генеральный — то исключительно в качестве программы-максимум, однако же… однако же…) Одним словом, сыграть можно было тонко и красиво, но Александра не стало, и в итоге случилось то, что случилось. [1] Витрина конституционного монархизма (Царство Польское) – 1 шт., витрина республиканского правления по Кодексу Наполеона (Республика Краков [2]) — 1 шт. [2] Территория размером с германское княжество (Вальдек, Липпе, Шварцбург etc.) под управлением австро-прусско-русского триумвирата, то есть по определению не чья-то колония (как не был ничьей колонией Китай). Существовавшая, к слову до 1846 года, который, по хорошему, и следует считать концом независимой польской государственности, а вовсе не 1815-й.

Эталон опровержения реальности, путем изложением перпендикулярной действительности точки зрения — это объявление Карла Генриховича Вестфалена русофилом.

С Герценом существует малозаметная, но существенная аберрация восприятия — из-за известного мема про «Кто виноват и Что делать», мы подсознательно воспринимаем его как человека эпохи Чернышевского&Добролюбова. «Шестидесятническая дворня». Однако в реальности, это был СОВРЕМЕННИК ПУШКИНА. О нем, с позиции восторженного юноши, заучивающего наизусть модного Онегина, написавшего в своем дебюте ЭТО:

— Вот-с, Антон Антонович! Я полагаю, насчет новеньких книжечек можно теперь вам поснабдиться... — Не люблю новых, — прервал председатель дипломата-советчика, — не люблю-с новых книг. Вот и теперь перечитывал "Душеньку" в сотый раз и, истинно уверяю вас, с новым удивительным наслаждением. Какая легкость, какое востроумие! — Да, Ипполит Федорович не завещал никому таланта. Тут председатель прочел: Злоумна ненависть, судя повсюду строго, Очей имеет много И видит сквозь покров закрытые дела. Вотще от сестр своих царевна их скрывала. И день, и два, и три притворство продолжала, Как будто бы она супруга въявь ждала. Сестры темнили вид, под чем он был неявен, Чего не вымыслит коварная хула? Он был, по их речам, и страшен и злонравен. — Вот-с, — перебил в свою очередь советник, — эти точно слово в слово, как у нас теперь говорят об вояжере, посетившем наш город; охота, право, пустословить. Председатель посмотрел на него строго и, как будто ничего не видал и не слыхал, продолжал: Он был, по их речам, и страшен и злонравен. И, верно, Душенька с чудовищем жила. Советы скромности в сей час она забыла, Сестры ли в том виной, судьба ли то, иль рок, Иль Душенькин то был порок, Она, вздохнув, сестрам открыла, Что только тень одну в супружестве любила, Открыла, как и где приходит тень на срок, И происшествия подробно рассказала, Но только лишь сказать не знала, Каков и кто ее супруг, Колдун, иль змей, иль бог, иль дух. — Вот эти стихи не звук пустой, а стихи с душою и с сердцем. Я, мой почтеннейший господин советник, по слабости ли моих способностей или по недостатку светского образования, не понимаю новых книг, с Василия Андреевича Жуковского начиная. Советник, который отроду ничего не читал, кроме, резолюций губернского правления, и то только своего отделения, — по прочим он считал себя обязанным высшей деликатностью подписывать, не читая, — заметил: — Без сомнения; а вот я полагаю, что приезжие из столицы не так думают. — Что нам до них! — ответил председатель. — Знаю и очень знаю, все повременные издания ныне хвалят Пушкина; читал я и его. Стихи гладенькие, но мысли нет, чувства нет, а для меня, когда здесь нет (он ошибкою показал на правую сторону груди), так одно пустословие.

Увы, и ах, способность осознать, что Пушкин — гений, пусть и через свою безумную оптику, вовсе не гарантирует от исхода, что классик описал как «… не дай вам Бог, сойти с ума».

С Герценом существует малозаметная, но существенная аберрация восприятия — из-за известного мема про «Кто виноват и Что делать», мы подсознательно воспринимаем его как человека эпохи Чернышевского&Добролюбова. «Шестидесятническая дворня». Однако в реальности, это был СОВРЕМЕННИК ПУШКИНА. О нем, с позиции восторженного юноши, заучивающего наизусть модного Онегина, написавшего в своем дебюте ЭТО: Я, мой почтеннейший господин советник, по слабости ли моих способностей или по недостатку светского образования, не понимаю новых книг, с Василия Андреевича Жуковского начиная. Советник, который отроду ничего не читал, кроме, резолюций губернского правления, и то только своего отделения, — по прочим он считал себя обязанным высшей деликатностью подписывать, не читая, — заметил: — Без сомнения; а вот я полагаю, что приезжие из столицы не так думают. — Что нам до них! — ответил председатель. — Знаю и очень знаю, все повременные издания ныне хвалят Пушкина; читал я и его. Стихи гладенькие, но мысли нет, чувства нет, а для меня, когда здесь нет (он ошибкою показал на правую сторону груди), так одно пустословие. Увы, и ах, способность осознать, что Пушкин — гений, пусть и через свою безумную оптику, вовсе не гарантирует от исхода, что классик описал как «… не дай вам Бог, сойти с ума».

Единственный недостаток книги Малиа — то, что она заканчивается 1855 годом. То есть «Колокол», Великие Реформы, Александр-Эмансипатор (современник Герцена Свербеев, хорошо его знавший иначе как Эмансипацией реформу 1861 года не называл), польская буча остаются за кадром, ибо… …ибо личность Герцена к тому времени сформировалась, и дальше он шел по лыжне, но что-то подсказывает мне, что от дальнейшего раскрытия скользкой темы Лондонского Трибуна американского историка отговорили. «Не трогай амброзию, она и … к тому же все таки союзники в Холодной войне…». Так что препарирование сердценовского экшена еще ждет своих исследователей, ну а тем, кто хочет составить исчерпывающее впечатление о его «детстве-отрочестве-юности» можно смело рекомендовать вышеуказанную книгу. Без шуток — многие темы поданы ТАК, что тут вполне можно обойтись очечками без диоптрий, и даже без окраса линз.

Дабы сложился триптих, аккуратно закруглим тему герценоведения, рассказом о книге «Alexander Herzen and the Birth of Russian Socialism, 1812—1855 (1961)» уже упоминавшегося Мартина Малиа. Книга, если посмотреть в очечках, в триптихе отечественного герценоведения далеко не чужеродная — учитывая, КТО учил Малиа, и ЧЕЙ полные слезливого прекраснодушия рассказы о временах "царизма" он (порой перпендикулярно фактам) скрупулезно воспроизводит. Без привычной нам клюквы такое исследование едва ли обошлось бы, однако интуиция подсказывает мне, что ее состав и концентрация отличались бы сильно. Так, что, отчасти это с нами высокоградусные Дормидонтычи, через трудолюбивого американца побеседовали. И что же мы услышали от них? (Пройдусь по основным тезисам, ибо книга эта, с одной стороны заслуживает прочтения, а с другой — не нуждается в комментировании, ибо белые нитки видны без очков). 1) «Русский» «социализм» был делом трех аристократов и одного поповича (Белинский, Герцен, Огарев, Бакунин), это было перпендикулярно всем и всяческим марксистским канонам, задачу объяснения этого автор собирался решить, и решил … никак. 2) Политические взгляды главного домарксистского социалиста всея Руси формировались путем соединения романтической экзальтации Шиллера и Шеллинга, бастардских комплексов и аристократической фронды отца и окружения, с культом Контантина (лишь впоследствии сменившегося культом декабристов, после бесед с провинциальным семинаристом, обучавшем его). 3) Никакого отношения к какой бы то ни было реальной политике, социологии или экономике Российской Импрерии, взгляды Саши Сердцена не имели, а имели … да, все к тем же романтическим фантомам, которые были для него реальнее реальности. 4) Главный русский социалист без Маркса был человеком ни в грош не ставящим никакие идеологии и имеющим главную цель жизни — царствовать, властвовать и вызывать всеобщее восхищение. Ровно то, что оказывалось ему все его полурайское детство.

Следом наступила революция, власть Непрошеных Советов, и в дело пошли ... правильно, мутные суфлеры. Знакомьтесь,"Вадим" "Александрович" "Прокофьев". Уже догадались почему кавычки? Правильно - потому, что вместо анкетных данных автора мы имеем жалкую отписку. "Выпускник исторического факультета МГУ, аспирант" (место рождения, родители, место учебы до поступления в МГУ - НОЛЬ ИНФОРМАЦИИ), "участник ВОВ" (где, когда, кем (почетное же дело!) - НОЛЬ ИНФОРМАЦИИ), "семнадцать лет преподавал историю нашей страны в ВУЗах" (в каких? когда? чем занимался после? - НОЛЬ). И.Т.Д. Этот суфлер написал в 60-х годах серию книг о народовольцах, и Александре Ивановиче в духе хорошо знакомых нам ординарных марксистских трафаретов. "С детства наблюдал за издевательствами над дворней", бу-бу-бу, "зародило протест против крепостного права", бу-бу-бу, "дворянский марксист без Маркса", бу-бу-бу, и далее в том же ключе. Соловьев по сравнению с ним, ясное дело смотрится как мастер биографического очерка.

Евгений Андреевич Смирнов. Первый полноценный биограф Герцена, о котором шла речь выше.

Прочитаешь ты такой в очередной раз розановское "...в Герцене русская революция взяла неверную ноту", и возникнет закономерный интерес - а к чему пришли в итоге люди к XXI веке, в нелегком деле написания его связной биографии? Как вы уже догадались все ... своеобразно. Первым полноценным "подходом к снаряду" я полагаю, можно считать книгу Е.А.Соловьева "А.И.Герцен. Его жизнь и литературная деятельность" 1898 года выпуска (еще в ТОЙ дореволюционной ЖЗЛ). Уже биография автора задает УРОВЕНЬ.

С основанием в конце 1890-х гг. журнала «Жизнь», под псевдонимом Андреевич, он печатал в нём широко задуманные, но под конец скомканные статьи «Семидесятые годы», статьи о А. П. Чехове и М. Горьком. В своих публикациях от отмечал, что в 1890-е годы ведущей силой в обществе стал пролетариат и на смену проповедуемой народничеством жертвенности пришла идея активной личности и бунт против мещанского миропорядка.

В 1905 году издательством «Знание» была напечатана его книга (под псевдонимом Андреевич): «Опыт философии русской литературы», которая имела большой успех и в публике, и в критике. В своём сочинении Соловьёв определял «господствующую идею нашей литературы как аболиционистскую, освободительную».

Вдумчивый и работоспособный, Соловьёв был крайне беспорядочен в личной жизни. Страдая алкоголизмом, он часто откладывал работу до последнего момента и тут уже не стеснялся цитировать книги, которых вовсе не читал, на память делать цитаты из книг, прочитанных очень давно, и даже приводить огромные выдержки из разных книг без указания источника. 

В общем "ерунда с художеством", любящая как водится заложить за воротник, и подвизавшаяся на ниве обслуживания марксоходов начала века. В личном плане взятки гладки, в общественном ... что возьмешь с Дормидонтычей этому апплодировавшим ... "...ибо не ведают, что творят"... Что касается его варианта герценовского жития - читать это можно, даже без особых мучений (все же человек знал с какой стороны браться за перо), там попадаются интересные факты/выдумки (вроде происхождения "отца" Герцена от короля Вейдевута (?!!)), но в целом, идеологическая задача (должно показать, что перед нами "рыцарь истины" (дословная цитата из книги, ежели что)) довлеет над художественной связностью текста не всегда в пользу последней.