Defensor

Как-то услышал одну очень хорошую мысль: «Деградация конституционализма начинается с принятия Конституции». Вершина конституционализма, соответственно – незримый момент, когда общество живет упорядоченно, но еще не нуждается в цементировании тех отношений, которые входят в область «конституционного права». Конечно, в действительности конституционализм ничего общего с правом не имеет. Позабавил меня спор Щербакова и Дедова в ролике на канале «Moscow Lawyers» – Дедов не смог отстоять родной конституционализм. Конституционализм – это куколд... Ладно, сейчас не об этом. Недавно наткнулся на статью в Harvard Magazine, в которой обозревалась новая книга (2017) Майкла Клэрмана, посвященная принятию американской Конституции. В ней Клэрман высказывает не новую, но и не особо известную позицию, согласно которой принятие Конституции США было актом консервативной контрреволюции. Американские историки и юристы всегда расходились во мнении, был ли конфедеративный период (до принятия Конституции), с точки зрения американизма, плохим или хорошим. Кто-то считает, что это был период хаоса и неуверенности, а Клэрман вот считает, что это и был период подлинного американизма, на смену которому пришел новый американский национализм. Я придерживаюсь позиции Клэрмана. Американизм глубоко юридичен, и зиждется на основных принципах права – автономии воли, свободе договора, равенстве сторон в отношениях. Вопрос сецессии был одним из важнейших для американизма, который эта самая сецессия и породила. Американизм (американский республиканизм) основывался на представлении о том, что сообщество само решает, в каких отношениях и с кем состоять, и в какой момент прекратить эти отношения, если они вредят сообществу. С принятием Конституции на смену американскому республиканизму пришел американский национализм. Конечно, это не было своевременно осознано. Поэтому когда в середине XIX века южные штаты прибегли к сецессии, их ждало неожиданное обвинение в государственной измене. Гражданская война в США показала, что на смену союзу пришло что-то другое. Стандартное национальное государство. Обычно при рассуждениях о том, как соотносятся конфедерация, федерация и унитарное государство, конфедерацию называют самой мутной формой государственного устройства. Однако если до конца следовать принципам права, не опускаясь в болото конституционализма, федерация выходит самой мутной из форм. И именно вопрос возможности сецессии является здесь важнейшим, поскольку без него нет смысла говорить о субъектности территориального сообщества, составляющего союз. Для государства тема сецессии очень болезненна, потому табуирована. К чему я начал этот разговор. Разумеется, ни к какой сецессии я сейчас не призываю, а попытки её контролируемо и в заданных непонятно кем потешных рамках организовать («деколонизаторские» симулякры сидящих непонятно где людей со «светлыми лицами») вызывают только резкое отторжение вплоть до тошноты. Я к тому, что был у нас в истории своего рода конфедеративный период – период феодальной раздробленности. Что дала нам история феодальной раздробленности? Все сходятся во мнении, что она показала необходимость единства. Другой вопрос – единства на каком основании? Росгослюди утверждают, что нужна была сильная рука, которая появилась позже, а потому честь ей и хвала, что пересобрала Русь. Люди же, рожденные белой женщиной, а не государственной казной, понимают, что самое поучительное из истории раздробленности – наше неумение договариваться. Надо учиться договариваться. И, кстати, тот же период дал русской истории главного героя – Владимира Мономаха, главный поступок которого заключался не в завоеваниях и воссоединениях, а в отказе от власти ради недопущения пролития братской крови. Вот так.

Ребус

Почти всегда нужно делать некоторые дополнительные пояснения, причем одни и те же. Во-первых,

Взять, к примеру, русский национализм. Он наивен в своей сущности, покуда «плохое» национальное государство предлагает заменить на «хорошее» национальное государство, то бишь произвести в нашем случае (

россияне/русские

) замену вывески. Но его можно и нужно использовать. Вернее, его представители ценны тем, что в общем-то это

люди, которым не всё равно

. Эту энергию небезразличия необходимо облагородить и вывести из националистического дискурса.

Во-вторых,

здесь обойдусь ссылками: 1. https://t.me/susscrofa_clan/8741 2. https://t.me/susscrofa_clan/8705

Кому-то может показаться, что я критикую идею национализма в целом, понимая под ним только гражданский национализм, и совершенно забывая про национализм этнический. На самом деле принципиальной разницы в плоскости насущности и непосредственности между ними нет. И тот, и тот основывается на идее обязывания по факту принадлежности к какой-то группе. Общее происхождение – условие возникновения общности интересов и согласия в вопросах права. Происхождение задает паттерны поведения, и потому совершенно разумно, что люди одного происхождения и одного наследуемого типа поведения стремятся не допустить в свою общность людей другого происхождения, поскольку это сопровождается рисками для принимающей общности, и даже может менять её физический вид. К тому же, когда мы говорим о нации, мы обычно говорим о достаточно крупной "общности", в которой большинство людей никогда друг с другом не контактировал, что характеризует её заведомо как условную. И даже если бы можно было без дополнительных действий, только по внешности безошибочно определять принадлежность человека к той или иной нации, как общности, реальности её бы это не придало. Более-менее безошибочно можно определять принадлежность человека к определенной расе. Раса – это реальная биологическая, но не социальная общность. Если мы говорим о европейских нациях, включается культурный фактор: нам нужно услышать, как говорит человек (на каком языке). Так что размер определенно имеет значение. Чтобы общность была реальной, необходим определенный минимум социальной конвергенции (сближения). Я не считаю Данбара в этом плане абсолютным авторитетом, вопрос требует глубокой проработки и исследования. Но очевидно, что реальные общности немногочисленны и занимают небольшую территорию. Возьмем, к примеру, эталонный американский республиканизм на пике – в 1780-м году, за год до принятия Статей Конфедерации. На чем он основывался, на каких общностях? На приходе, как основной территориальной общности, на городе, как политическом центре штата, и штате, как политическом субъекте в рамках Конфедерации. Немногочисленность прихода очевидна, и наверняка она находится в среднем в пределах трёхсот человек. Численность крупнейших городов штатов известна на 1790-й год: 4'500 человек в Нью-Хэйвене, 834 человека в Лексингтоне, 13'000 в Балтиморе, 18'000 в Бостоне, 4'700 в Портсмуте, 33'000 (максимум) в Нью-Йорке, 28'500 в Филадельфии, 6'700 в Ньюпорте, 16'300 в Чарлзтоне, 2'400 в Гилфорде, 3'700 в Ричмонде. Итальянские республики, вольные города Священной Римской Империи, фризское самоуправление, Дитмаршен – всё это немногочисленные в общем-то сообщества. Афинская демократия – 20 тысяч граждан. Расцвет Рима как общины, до Первой Латинской войны – 35 тысяч человек. Но республика – это не про эффективность, не про технологии и не про экономику. Тем более речи не идет о соответствии закону Ципфа, который подсказывает нам, что для повышения эффективности современной РФ нужно меньше немногочисленных городов и больше околомиллионников. Впрочем, я уже начинаю немного отходить от темы. Главное – держать в уме, что нет ничего плохого в том, что одни и те же по происхождению люди будут (могут) составлять разные реальные общности. В этом смысле критика идеи нации не разделяет людей, а наоборот сближает, поскольку мнимая большая общность вполне может препятствовать коллективному выживанию и процветанию. В первую очередь эта критика основана на осознании необходимости непосредственности социальной общности, только при наличии которой имеет смысл вообще о ней говорить.

О практических выводах Мне часто ставят в укор непрактичность. Мои посты, мол, не дают ответа на вопрос: «Что делать?». Это, конечно, так. Я не пытаюсь направлять людей на какие-то действия, не подталкиваю к каким-то решениям. Я своими постами лишь стараюсь укрепить начало самостоятельности и автономности в каждом из своих читателей, обыгрываю его с разных сторон, и, если нужно, рассказываю о некоторых заблуждениях и ложных путях. Поэтому совершенно естественно, что я ожидаю от своих читателей самостоятельных выводов с учетом их ситуации, опыта и перспектив. Универсальных решений нет. Тем не менее есть смысл говорить о некоторых общеполезных вещах: о необходимости пользоваться доступными средствами и необходимости учиться самостоятельности. Что значит пользоваться доступными средствами? К примеру, пользоваться институтами РФ. Нет смысла отрицать то, что может быть полезно, если своим отрицанием ты вредишь только себе. Другой пример – диаспоральность. В РФ этот инструмент коллективного действия пользуется популярностью. Спрашивается, что мешает всерьез об этом задуматься не с точки зрения идеалитической («не должно быть на нашей земле..»), а с точки зрения практической («уже все.., а мы почему нет?»). Что значит учиться самостоятельности? Самостоятельность требовательна к опыту. Независимости англо-американских колоний предшествовал более чем столетний опыт выстраивания самоуправления. Очевидно, что у нас мало опыта самостоятельности. Самостоятельность (автономность) складывается из опыта самоуправления и самообеспечения. Где брать опыт самоуправления? Опять же, не нужно здесь изобретать велосипед, достаточно пользоваться доступными средствами. Токвилль считал, что местное самоуправление – школа демократии. Не поспоришь. Нынешнее состояние местного самоуправления в РФ еще позволяет использовать его в полезных целях, но существует устойчивая негативная тенденция. Впрочем, доступным для целей получения опыта самостоятельности остается территориальное общественное самоуправление, а так же (для тех, кто живет в многоквартирных общагах домах) опыт управления МКД. Есть и другие источники опыта самоуправления, я лишь привел пример навскидку. Они могут быть институционализированы и неинституционализированы, привязаны к территории и не привязаны. Вопрос в уместности формы в зависимости от текущих условий. Что такое опыт самообеспечения – надеюсь, пояснять не надо. Автономность нуждается равно в интеллектуальных и материальных предпосылках. Каким путями можно выходить на самообеспечение – отдельный разговор, а вообще-то тема доступная и ничего нового я здесь не скажу. Возвращаясь к вопросу сосуществования с РФ. Я уже писал о том, что логика «чем хуже – тем лучше» неправильная. Если становится хуже – приобретается какой-то новый опыт, открываются некоторые новые возможности, но в целом для здоровых людей ситуация усложняется. РФ – это, главным образом, единое экономическое пространство, существование которого отркывает новые способы самообеспечения, и обогащения в целом. РФ – это какая-то самая минимальная определенность. В любом случае РФ никуда не денется. Если есть возможность не просто сосуществовать с ней, но и менять её – опять же, нужно пользоваться. Другой вопрос – к чему стремиться. Ответ, как по мне, очевиден: к максимуму самостоятельности (не только и не столько индивидуальной, но она – основа, база) в той мере, в какой такое стремление не вредит (например, не провоцирует на репрессивную реакцию).

Коммунальная сфера людьми почему-то игнорируется и даже в некоторой степени презирается, но в какие-то моменты жизнь лишний раз показывает ошибочность такого подхода. Коммунальные предприятия неслучайно имеют такое название – они больше всех нужны общине (commune), и должны управляться общиной. Это типичная общая вещь (res publica), в которой люди коллективно заинтересованы. Но люди относятся к ним как к данности, которая существует сама собой. И такие «сами собой существующие» вещи нас окружают повсюду. Когда увидите, как красят заборы или делают дорожную разметку, задумайтесь, а какое именно вы имеете к этому отношение. Вот, на коммунальном предприятии произошла авария, люди мерзнут. Они кричат «SOS» и требуют наказать виновных. Сегодня теплотрассу отремонтируют, а что будет, когда «власти» самоустранятся, денутся куда-то? Что будет, если некому будет пожаловаться, и не найдется добрый опекун, который решит проблему с теплом?

Еще раз о национализме. Очень кратко. На протяжении веков сохранялась тенденция к увеличению размера территории, подчиненной суверенной власти (государству). Республики (которыые противопоставляются не монархии, а именно государству) всегда были общинными образованиями с незначительной территорией. Тем не менее сложный характер социальных отношений в домодерновых государствах сохранялся, а малые субъекты могли конкурировать с крупными. Вестфальский мир оформляет начало эпохи больших государств. По мере развития науки и экономики (которая осознается как таковая) малые субъекты становятся неконкурентоспособными. Малые общности остаются лишь с одним выбором – выбором суверена. Но сложность социальных отношений еще сохраняется. Всё меняет Французская Революция (ВФР), в огне которой рождается концепт нации и государства модерна – национального государства. Сакральность политической лояльности сменяется на универсальную стабильность. Все проживающие в границах государства объявляются членами «нации», у которой якобы есть свои интересы, которые, разумеется, будут формулироваться государством (властью), и ей же исполняться. Власть объявляет себя национальной, и презюмирует обязанность подчинения ей по принципу формальной принадлежности к «представляемой» ей нации. Кому и как принадлежать к нации – тоже определяет государство через институт единого гражданства. Французская революция не повторяла американскую или тем более английскую, все они имели совершенно разный фундамент. Тем не менее, и Англия к ХХ веку (в меньшей степени), и США к Гражданской войне преобразовались в стандартные национальные государства. Этот процесс в США был критически осознан, что и стало причной Гражданской войны – когда эффективный Север навязал свободному Югу свои порядки. Южане мыслили в старой американской договорной логике, для которой сецессия была важнейшим концептом, северяне – в новой национальной, отрицающей договорную природу властных отношений (из договора можно выйти). Южане воевали за свободу одних ценой свободы других (причем даже не своего вида), северяне – за всеобщее рабство. Идея нации – это идея универсального обязывания и государственнического примордиализма. Борьба с таким подходом ни в коем случае не противоречит опоре на единство происхождения. Единство происхождения – необходимое условие для формирования общности интересов и согласия в вопросах права внутри определенной группы, поскольку происхождение задает поведенческие паттерны. Такая качественная группа – и есть народ (populus) по Цицерону. Без populus не может быть и res publica. Нация – огромная общность, смысл которой заключается в обслуживании интересов власти. Так власть в модерновом государстве, к примеру, находит себе огромную армию. Ведь служба – это способ отдать «долг Родине»! Меж тем феномен уклонизма обсуловлен преимущественно именно тем, что одного лишь чувства причастности недостаточно, чтобы человек отдал жизнь по приказу. Человеку нужно чувствовать реальную принадлежность того, что он защищает, к нему самому. Если государство существует как-то там само, а потом приходит к человеку с требованием отдать жизнь – человек вполне рационально не понимает, с чего бы он должен это делать. В то же время человек всегда готов защищать себя, свою семью, свою собственность, свою общину и свой вид. Неслучайно в случае с США именно юристами была осознана несправедливость такого подхода, ведь она легко читается из осознаваемых даже не бытовом уровне принципов права: зачем отдавать долг, который ты не брал? откуда берется обязанность без договора? что это за корпорация, из которой нельзя выйти? На все эти вопросы государственность, равно как и юристы, её обслуживающие (нормативисты), дают простой ответ: потому что. Неподчинение воле госдуарства – преступление. Поэтому работа Спунера, посвященная обоснованию претензий Юга США к Северу и называется No Treason, потому что в американской логике сецессия не была бы преступлением, но Север уже не жил по американской (республиканской) логике. Он жил по государственнической логике эффективности.

Слишком лихо, конечно. Взять, к примеру, русский национализм. Он наивен в своей сущности, покуда «плохое» национальное государство предлагает заменить на «хорошее» национальное государство, то бишь произвести в нашем случае (россияне/русские) замену вывески. Но его можно и нужно использовать. Вернее, его представители ценны тем, что в общем-то это люди, которым не всё равно. Эту энергию небезразличия необходимо облагородить и вывести из националистического дискурса.

По русскому телеграму всё еще блуждает представление о ситуации в Аргентине, как о «клоунаде». Якобы Милей – клоун. Ну он же либертарианец, значит хочет сделать частные суды и легализовать педофилию! Меж тем Милей дал достаточно большое интервью, где выразил вполне ясный и умеренный план действий на свой первый срок. И ничего эксклюзивно либертарианского в нем нет. Что касается заявлений по Фолклендам, то, опять же, Милей действует как политик-реалист, который понимает устройство любого общества: при любой реформе 20% выигрывают, 20% проигрывают, и 60% всегда безразличны. От реформ Милея выиграют те же 20%, что и от каких-нибудь этатистских реформ, просто персональный состав этих двадцати процентов будет совершенно разным. А оставшиеся 60% надо чем-то увлечь, потому что им скучно. Фолклендская риторика затем и нужна, чтобы шестидесяти процентам было что смотреть по телевизору и читать в Интернете, а то они заскучают от всех этих умных обсуждений «проблемы безбилетника», и выберут в конечном итоге того, кто даст им хлеба и зрелищ в достаточном количестве.

Число Данбара Республика – это общность людей, связанных общностью интересов и согласием в вопросах права. Один из главных вопросов политического реализма – вопрос реальности тех общностей, в которых человек себя мнит, или реальность которых ему навязывается. Наши способности к социальному взаимодействию по мнению английского ученого-антрополога Робина Данбара имеют свои ограничения. Изначально Данбар при исследовании обезьян и приматов определил, что размер части их мозга, которая отвечает за сознательное мышление, коррелирует с размером социальной группы, в которой они обитают. Применив этот подход на более развитый мозг человека, он пришел к "идеальному" размеру круга одновременного взаимодействия. Его теория гласит, что человек способен единовременно поддерживать от 100 до 230 контактов в зависимости от его коммуникативных способностей. Среднее значение этого диапазона — 150 контактов — было названо «числом Данбара». Проведенные Данбаром опросы размеров деревень и племен также приблизили это прогнозируемое значение, включая: 150 как предполагаемый размер фермерской деревни эпохи неолита; 150 как точка разделения поселений гуттеритов; 200 как верхняя граница числа ученых в подспециализации дисциплины; 150 как базовый размер подразделений профессиональных армий в римской античности и начиная с 16 века. Данбар также утверждает, что 150 человек будут средним размером группы только для сообществ с очень высоким стимулом оставаться вместе. Чтобы группа такого размера оставалась сплоченной, Данбар предположил, что до 42% времени группы должно быть посвящено социальному общению [Πολιτικά – прим. DC]. Наверное, социологам стоит продолжать работу в данном направлении, и уточнить количество людей, предельное для надлежащего управления общим интересом и общими вещами. Но что можно сказать совершенно точно – так это то, что технический прогресс и сегодняшний уровень развития несовместимы с малыми группами. Огромные серые людские массы, объединенные централизованным принуждением, оказываются эффективнее малых общностей, и исторически навязали им реальность. Империя побеждает полис, дает ему технологии, язык высокой культуры и международных связей, но обращает в рабство.

Человеческая жизнь ограничена биологической особенностью организма. С каждым днём наше тело на один день ближе к смерти. Не люблю все эти философские пафосные сравнения с песочными часами, где песчинки — это время нашей жизни, но какая-то логика в этом есть. Хотя я бы не сказал, что это прям классические песочные часы, где вы ни на что не влияете. Скорее, жизнь — это такие песочные часы, где ваши действия и решения могут повлиять на скорость просыпания песка. Т.е. если ты выкуриваешь в день три пачки, то логично что твой песок сыпется быстрее. Плюс ваши песочные часы могут вообще моментально разбиться под действием внешних факторов, хотя песка в них было ещё на многие годы. Вообще жизнь идёт очень быстро. Когда мы маленькие, то нам хочется побыстрее вырасти. Лет в 20 кажется, что впереди целая жизнь и куча времени. Но потом время разгоняется настолько, что ты перестаёшь помнить сколько именно тебе лет, ведь недавно ты говорил одну цифру, а сейчас в паспорте совсем другая. Поэтому жизнь на самом деле очень коротка. И думаю, что многим следовало бы более ответственно к ней подходить и ценить моменты. Ведь она может оборваться за секунду. Сегодня какая-то мать плачет потому, что это первый Новый год без её сына погибшего на войне. Какая-то сестра хоронит брата, который просто шел по улице и попал под обстрел. А кто-то прямо в эти минуты получил смертельные ранения и быстро вытекает на грязную землю вспоминая жену и детей. Есть и другая сторона, конечно же. Прямо сегодня чья-то жена осчастливила мужа родив ему сына. Они оба плачут, но это слёзы радости. Кто-то вернулся домой после долгой командировки и теперь наслаждается праздником с родными людьми. А кто-то просто празднует с друзьями, не думая ни о чём, потому что ему всего 17 и главная проблема — как сегодня ночью признаться в любви подруге. Так что жизнь она у всех разная. Правда будем честны, что в нашей реальности грустных моментов больше, чем позитивных. Но если вы читаете этот текст, то значит у вас есть ещё время чтобы что-то изменить, переосмыслить, сделать свою жизнь лучше или хотя бы просто остановиться на секунду и насладиться моментом. Песчинки сыпятся очень быстро, но некоторые из них вы способны запомнить. Поэтому цените семью, верных друзей, цените возможность дышать и думать. Цените то, что имеете, потому что можете потерять и это. И пусть новый год не принесёт в вашу семью горе. С наступающим!

Свободные вечерние размышления В своих постах я не пытаюсь дать читателям какой-то шаблон мышения, отличный от других шаблонов, которые дают другие каналы. Мои посты – это пища к размышлению. Взять, к примеру, вопрос о русскости, который я поднимал за последнее время несколько раз. Если меня спросят кто я, что я отвечу? Отвечу, что я русский. Да, я белый европеец, имеющий славянские корни. Но говорю я на русском языке, и у меня нет какой-то другой местной идентичности. За последние сто лет моих предков порядком раскидало по стране, и не раз, и такое характерно для большинства семей на постсоветском пространстве. Мои посты – это приглашение критически поразмыслить над действительностью и над будущностью. Оценить, почему, зачем, и насколько выгодно, что сегодня я такой-то и такой-то. Как оно было в прошлом и как оно может быть в будущем. Чему я пытаюсь научить? Думать вне рамок каких-то хорошо знакомых, известных и готовых конструкций: я даже не пытаюсь чему-то собствено научить, а пытаюсь показать, как к обсуждаемым и важным социальным, политическим, философским вопросам может быть применено обычное мышление взрослого человека. Мыслить по-взрослому – это и есть единственный верный путь. Ничего эксклюзивного, просто взрослость. Ну, конечно, я стараюсь развенчать какие-то социальные или другие мифы, все-таки юрист – это всегда еще и социолог, философ, ну и просто, опять же, взрослый человек. Как мне видится, любому взрослому человеку нужны самые обыкновенные вещи, в первую очередь самостоятельность или автономность. Из этой самостоятельности вытекает многое-многое другое, что её обеспечивает. Политика же – это дело взрослых людей, когда те собираются, чтобы обсудить проблемы их общего жизненного пространства и, возможно, какие-то общие правила.

Протест на коленях Будни борьбы с крестопадом (см. мнение) Показательная и печальная ситуация. Я, конечно, понимаю, что думать – это не про населян, но всё же. Если подумать, за что идет борьба с крестопадом? За сохранение иллюзии, которая позволяет проще подчинять? РФ не имеет никакого отношения к тем, кто называет себя русскими. Более того, сама идентификация себя как русских, как русской нации, лежит в области политической нелояльности. Нация – политический конструкт (см. посты с конца ноября), которая выражает связь отдельного человека с государством-властью. Нация и гражданство – в общем-то одно и то же (поэтому в Европе под nationality и имеют ввиду гражданство, реже используется citizenship), и исторически они возникли как единая сущность. Государство определяет нацию. Так, во Франции живут французы, в Испании – испанцы, а в России – россияне. Россияне – политическая нация РФ, которая, в свою очередь, существует по модели национального государства с некоторыми особенностями. В чем же смысл русскости? Русскость – выражение политической нелояльности, нежелание ассоциировать себя с той РФ, которая по факту имеется, которая провозгласила «многонациональный народ» – россиян – своим политическим фундаментом (забудьте про вот это смешное «государствообразующий», оно вообще ничего не значит даже в правовом смысле). Русскость – это про недовольство характером отношений между теми, кто называет себя русским, и государством-властью. И это объяснимо, ведь если бы русские искренне считали, что это они, а некакие-то непонятные россияне, являются «единственным источником власти» в РФ, то получалось бы, что это они руками чиновников, которым они «делегировали» свой суверенитет, снимают с картинок кресты, завозят миллионы среднеазиатов, устраивают чудеса милосердия в судах для этнопреступников, и многое-многое другое, чем русские недовольны. Не буду углубляться в русский образ политического будущего – там всё печально. Смена вывесок, замена нерусского барина на русского (это же так сильно меняет ситуацию), и так далее. Об этом всём я писал ранее здесь и здесь. Сейчас немного о другом. То есть, с одной стороны, есть понимание того, что РФ – это не про интересы русских, а про что-то другое. Что же с другой стороны? С другой стороны у нас борьба за то, чтобы РФ не избавлялась от русской оболочки и не переставала эксплуатировать связь с русскостью (как её себе преставляют «русские» – в данном конкретном случае с православной тематикой в госэстетике). Нахуя, а главное – зачем? Чтобы что? Начальник по доброте душевной освобождает его (борца за кресты) от того, что многих вводит в заблуждение – от эстетической связанности РФ и русскости, которую (связанность) РФ эксплуатирует, чтобы проще находились полезные идиоты, которым формы достаточно (над содержанием надо думать, а это сложно). Но он, борец за кресты, не хочет избавляться вещей, от вводящих в заблуждение его же и его единомышленников (хотя, скорее, сочувствующих: они сочувствуют ему, а он – им)! Буквально: у начальника шиза. Он одной рукой закабаляет, а другой освобождает. Казалось бы, пользуйся ситуацией. Но закабаленный сам отказывается от снятия оков, и других в них оставляет. Ждет, когда придет русский начальник (наступление «РНГ»), который будет добрее (почему?..). Что в голове у таких людей? Мысль, что «весь мир в кандалах, так куда нам лезть»? Или «кандалы не выбирают, в них живут и умирают» (поэтика византизма)? Как бы то ни было, тяжко смотреть на такую борьбу с тем, что поможет взглянуть правде в глаза, повзрослеть. Взрослость – это про самостоятельность и ответственность. Для многих это обременительно и нежелательно. Это те самые подданные (а граждане – просто взрослые, с теми взглядами и требованиями к жизни, которые характерны для взрослого человека).

Ну и клоуны, конечно. Гражданское общество у них зарождается. Книжный магазин: > убирает с полок Ак*нина, потому что знает, что ему потом могут пришить распространение неположенной литературы, и честного суда не получится – государство четко обозначило линию на репрессии Клоуны из телеграма: > Гражданское общество зарождается! То же самое, что и тогда с символикой Великого Новгорода. Жалкое зрелище.

[В продолжение предыдущей заметки] С другой стороны, однако, Сандро высказывает мысль, что национализм становится в современную эпоху менее "глобалистическим" и, соответственно, более приемлемым, способствуя защите тех или иных ограниченных групп людей, не тождественных общечеловеческому единству, но не являющихся уже подлинно локальными сообществами. Мне кажется, что такая постановка вопроса обнаруживает, возможно, одно из ключевых наших с ним разногласий. Дело в том, что Сандро рассматривает унификацию (если под "глобализмом" мы имеем в виду именно унификацию (а то можно трактовать глобализм и как допускающую реализацию принципа единства в многообразии идею)) в основном с точки зрения принудительной ее составляющей, - зачастую ей присущей, - с позиции осуждения навязывания кому бы то ни было какой-либо культуры, языка и т. д. Мое же неприятие унификации основывается на признании ценности культурных и языковых особенностей как таковых: даже если люди переходят на более престижный язык добровольно, - уже сам по себе факт вымирания (в результате такого перехода) их старого идиома не может не вызывать у меня чувства сожаления: унифицированный мир всегда беднее, он похож на выцветший рисунок, некогда радовавший нас веселым буйством красок, а теперь поблекший и посеревший. (Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что и языки, и культурные обычаи, предоставленные сами себе, постоянно изменяются и взаимодействуют друг с другом, - но в данном случае я просто распространяю принцип многообразия не только на пространство, но и на время: самостоятельной ценностью обладают и язык-предок, и язык-потомок.) И вот с точки зрения такого подхода, мы можем уверенно заключить, что это не национализм "хорошеет", становясь менее "глобалистическим", - это мир деградирует. И упадок этот чисто "либертарианским" методом, к сожалению, не улавливается и, следовательно, игнорируется. А важно ведь не только то, что современный национализм уже в меньшей степени склонен к (насильственному) уничтожению (локальных) культур, - он скорее предполагает сохранение и "консервацию" (хотя, опять же, зачастую "консервации" подлежат лишь "изобретенные традиции" (термин Э. Хобсбаума), а не реальные обычаи доиндустриального общества), - следует обратить внимание и на то обстоятельство, что наблюдаемое положение дел необходимо предполагает уже произошедшую катастрофу, постигшую премодерную народную культуру: разрушение трад. общества со свойственными ему религиозными и локальными идентичностями, с характерным для него подлинным многообразием. Поэтому немудрено, что на фоне наступившего торжества серости даже национализм может показаться в чем-то привлекательным, подобно тому, как на фоне сталинистов привлекательно могут выглядеть даже леволибералы. Если же несколько абстрагироваться от печальной судьбы старого мира и остановиться на проблемах общества современного, то мы обнаружим, что разница между локальностями и национальностями с одной стороны и национальностями и человечеством - с другой - неодинакова: многомиллионые нации ближе к восьмимиллиардному человечеству, чем к местным сообществам, насчитывавшим тысячи, но никак не миллионы человек и занимавшим вполне обозримые территории, которые можно было достаточно легко обойти пешком (другое дело, что человечество, в отличие от нации, как раз реально (как реальны и местные общины), а не воображаемо, - в силу единосущия). Из этого следует, что избрав единственным критерием признания сообщества его реальность (и поступив тем самым наиболее разумным образом), мы неизбежно должны будем прийти к выводу, что нам следует придерживаться либо регионализма, либо космополитизма (либо обеих доктрин сразу, - исходя из принципа единства в многообразии). Практическое же обеспечение интересов тех или иных "промежуточных" групп возможно и без ценностной самоидентификации с ними (и тем более без навязывания такой самоидентификации). (Здесь я сознательно опускаю некоторые достаточно сложные (и крайне интересные) моменты, связанные с неполитическими "промежуточными" идентичностями: национализм, по Э. Геллнеру, всегда политичен.)

С.А. Денисов о гражданах и подданных [С.А. Денисов придерживается взгляда, по которому существуют конституционные и административные государства: первые существуют для людей и управляются людьми, вторые существуют для себя и управляются сами собой, то есть власть в них ограничена только пределами собственной воли] Граждане – это свободные люди, осознающие свои коллективные интересы. Подданные – это зависимые в той или иной степени от государства люди. Часто они не поднимаются до осознания своих общих интересов и не могут участвовать в управлении общественными и государственными делами. Они наивны. Для гражданина глава государства – это равный ему гражданин. Граждане всегда критически оценивают деятельность государственного аппарата, так же как начальник всегда критически смотрит на своих подчиненных и требует от них роста эффективности их труда при меньших затратах. Для подданных глава государства – это их добрый хозяин, покровитель, «отец» и заступник. Подданный с гордостью служит своему хозяину и естественно ждет от него награды за свою службу. Эта система службы поддерживается редистрибутивной экономикой, при которой государство концентрирует в своих руках большую часть общественных богатств и раздает их среди подданных в соответствии с их полезностью для этого государства. Граждане нетерпимо относятся к посягательствам на их права. Подданные терпеливо и покорно сносят лишение их тех или иных прав. Они стараются приспособиться к порядку, исходящему от государства, вне зависимости от того, хороший это порядок или плохой. Тем более они безразличны к тому, что ограничивают права других. Граждане не прощают должностным лицам обман, коррупцию, посягательства на их права. Подданные терпеливо относятся ко всему. Они привыкли, что их обманывают. У них короткая память. Гражданин, поступающий на государственную или муниципальную службу, чувствует себя ответственным перед обществом. Подданный служит выше стоящему начальнику и государю. Подданный – это индивид, готовый признать истинным все, что говорило высшее лицо или группа лиц вчера, вещает сегодня и будет рассказывать завтра. Гражданин всегда ставит под сомнение любое высказывание и решение официальных лиц и структур. Подданные часто отказываются от свободы слова. Некоторые из них настолько не развиты, что им нечего сказать окружающим. Их словарный запас очень скуден и они не могут высказать свои мысли. Подданным не нужно право собираться мирно. Они не смеют что-то требовать от аппарата государства. Более того, они осуждают тех, кто осмеливается на это. По данным ВЦИОМ более 30% опрошенных в 2014 г. считали, что следует запретить проведение митингов и демонстраций в стране. Гражданам нужна экономическая свобода: частная собственность, свободная конкуренция и свободный труд. Подданные не способны выживать без помощи государства. Они как дети, нуждаются в опеке с его стороны. Они просят государство отнять часть благ у граждан и отдать им, поскольку сами ни не способны выжить в условиях рынка. Гражданин является налогоплательщиком. Это он содержит за свой счет государство. Часто подданный – это государственный иждивенец, который не чувствует себя вправе что-то требовать от своего покровителя. Подданный, как правило, чувствует себя маленьким человеком, для него характерна непритязательность, альтруизм. Главным для подданного является право жаловаться, просить милости. Против незаконных распоряжений власти у подданного имеется одно только средство защиты – жалоба по начальству, а не судебный иск. Административное государство готово защищать права верноподданных. Их просьбы часто сводятся к увеличению размера содержания: выделению жилья, социальной помощи. Государство часто не в состоянии реализовать те обещания, которые закрепляются в законодательстве. Подданные молят выдать им обещанное по закону. Административное государство создает механизм сбора жалоб от подданных. Это обеспечивает снятие напряжения в обществе. Если ропот усиливается, то государство идет на уступки подданным и решает какую-то проблему.

Обновил закреп. Для формирования системности мышления (чтобы меня правильно понимали) продублирую здесь ссылки на теоретически значимые посты последнего времени: Республиканские лекции на Ютубе https://t.me/defensorcivitatis/1632 https://t.me/defensorcivitatis/1649 Общие очертания республиканизма https://t.me/defensorcivitatis/1633 Договорность власти, права и справедливости https://t.me/defensorcivitatis/1638 Res Publica, Stato, Dominium https://t.me/defensorcivitatis/1647 О так называемом «РНГ» https://t.me/defensorcivitatis/1651 Ответ на критику критики идеи «РНГ» https://t.me/defensorcivitatis/1652 Национализм как романтический самообман https://t.me/defensorcivitatis/1655 https://t.me/defensorcivitatis/1657 Что такое республиканизм по сути https://t.me/defensorcivitatis/1654 https://t.me/defensorcivitatis/1662 https://t.me/defensorcivitatis/1664 И с книжной полки: https://t.me/bookshelfus/53

С этим, конечно, невозможно спорить. За слова нужно быть готовым ответить. Другой вопрос – перед кем? Вот в этой ситуации, например. Перед кем ответственен за свои слова «репер»? Перед русскими, которых он оскорбил – русским и спрашивать. Но ведь спрашивают не русские, а государство, к которому они никакого отношения не имеют. Участвуют ли русские в управлении этим государством? Нет, и не могут априори (см. предыдущие посты о проблеме нации). Имеют ли русские какие-то механизмы воздействия на государство на случай, если оно не будет защищать их интересы? Нет. Не русские инициировали такое «привлечение к ответственности», и не могут они этот процесс, к примеру, обратить вспять. Не влияют они на него. В таком случае, есть ли разумные основания полагать, что РФ – это мать Тереза, которая грудью встала за русских, просто потому что те ей очень симпатичны? Не думаю, что Правак на линии ответит «да». Так может, произошеднее и не имеет отношения к защите русских от оскорблений, являясь частью какого-то другого процесса? Причем скорее всего, являясь побочным результатам этого процесса. Так сказать, рикошетом. Советую над этим поразмыслить. Для меня очевидно одно: государство раздает огромные сроки за слова, и мы совершенно ничего не можем с этим поделать – согласны мы с этими словами или нет, оскорбляют они нас или возвеличивают, дискредитируют или приукрашают. И нет возможности в суде кому-то что-то доказать. А это значит, что действительно – никто не в безопасности.

Но, как я уже писал, вопрос рабства не был главным в сецессионизме южан, которые питали к Кэлхуну большое уважение. Вернее, так: он не был главным вопрос рабства черных, на повестке стоял вопрос рабства всех. Я не раскрываю большей части учения Кэлхуна, которое во многом обосновало сецессионизм южан, но одну из его главных мыслей выделю. Союз был создан договором штатов, то есть является сущностью, подчиненной их общей воле. Но каждый штат в отдельности, как самостоятельное сообщество, постоянно существует в этих отношениях, и имеет право прекратить для себя действие такого договора. Именно идея свободного выхода сообщества из договорных отношений по поводу образования Союза – и была идеей восставшего Юга. Север же отрицал такое право, и нес идею единой американской нации, как объединения, вступив в которое, ни отдельный человек, ни сообщество, не имело обратного пути, и которое по факту формального членства безусловно обязывало к чему-либо, что посчитает нужным т.н. «национальная власть». Вопрос соотношения понятий «конфедерация» и «федерация» остается спорным. Но не вызывает сомнения, что федерацией или конфедерацией являлся только Юг, в то время, как Север окончательно утратил свою договорную (следовательно, справедливую) природу, и являся унитарным образованием, суть которого уже заключалась в заведомо неравном взаимопротивопоставлении единой власти и атомизировнного общества.

Личность дня: Джон Кэлхун Седьмой вице-президент США Историк Lee H. Cheek, Jr. характеризует американский республиканизм Кэлхуна как относящийся к южноатлантической традиции, в отличие от пуританской. В то время как пуританская традиция, базирующаяся в Новой Англии, делала акцент на политически централизованном применении моральных и религиозных норм для обеспечения гражданской добродетели, южноатлантическая традиция опиралась на децентрализованный моральный и религиозный порядок, основанный на идее субсидиарности (или локализма). Он считает Резолюции Кентукки и Вирджинии 1798 года, написанные Джефферсоном и Мэдисоном, краеугольным камнем республиканизма Кэлхуна. Кэлхун считал, что народное правление лучше всего выражается в местных сообществах, которые почти автономны и в то же время служат единицами более крупного общества. Отец Кэлхуна, Патрик Кэлхун, был убежденным сторонником рабства и внушил сыну, что общественное положение зависит не только от приверженности идеалам народного самоуправления, но и от владения значительным количеством рабов. Он считал, что рабство прививает белым людям кодекс чести, который притупляет разрушительный потенциал частной выгоды и способствует развитию гражданских качеств, лежащих в основе республиканского учения. С точки зрения Кэлхуна, распространение рабства снижало вероятность социальных конфликтов и откладывало тот момент, когда деньги станут единственным мерилом самоценности, как это, по его мнению, произошло в Новой Англии. В то время как другие политики Юга оправдывали рабство как необходимое зло, Кэлхун в знаменитой речи на заседании Сената 6 февраля 1837 года утверждал, что рабство - это позитивное благо: «Я занимаю более высокую позицию. Я считаю, что при нынешнем состоянии цивилизации, когда две расы разного происхождения, отличающиеся по цвету кожи и другим физическим, а также интеллектуальным различиям, сведены вместе, отношения, существующие сейчас в рабовладельческих штатах между ними, являются не злом, а благом - положительным благом. Я утверждаю, что никогда еще не существовало богатого и цивилизованного общества, в котором одна часть общества не жила бы, по сути, за счет труда другой». Кэлхун был последовательным противником войны с Мексикой, утверждая, что расширение военных усилий только подпитает тревожную и растущую жажду общества к империи, несмотря на ее конституционные опасности, раздует исполнительную власть и патронаж, а также обременит республику огромным долгом, который подорвет финансы и будет способствовать спекуляции. Он утверждал, что война приведет к аннексии всей Мексики, в результате чего в стране появятся мексиканцы, которых он считал неполноценными в моральном и интеллектуальном плане. В своей речи 4 января 1848 года он сказал: «Мы совершаем большую ошибку, когда полагаем, что все люди способны к самоуправлению. Мы стремимся навязать всем свободное правительство; и я вижу, что в очень уважаемых кругах утверждается, что миссия этой страны – распространить гражданскую и религиозную свободу по всему миру, и особенно на этом континенте. Это большая ошибка. Никто, кроме людей, достигших очень высокого уровня нравственного и интеллектуального совершенствования, не способен в цивилизованном государстве поддерживать свободное правительство; и среди тех, кто так очистился, очень немногим, действительно, посчастливилось сформировать устойчивую политическую конструкцию». К 1847 году он решил, что Союзу угрожает полностью коррумпированная партийная система. В 1848-49 годах Кэлхун попытался воплотить в жизнь свой призыв к единству Юга. Он был движущей силой в составлении и публикации "Обращения южных делегатов в Конгрессе к своим избирателям". В нем утверждалось, что Север нарушает конституционные права Юга, а затем избирателей Юга предупреждали, что в ближайшем будущем следует ожидать принудительной эмансипации рабов, а затем их полного порабощения нечестивым союзом беспринципных северян и чернокожих. Белые будут бежать, а Юг «станет постоянной обителью беспорядка, анархии, нищеты, бедности и убогости».

К прошедшему юбилею Конституции РФ. А то как-то совсем забыл прокомментировать такую замечательную дату. Что бы мы делали без нашей Конституции!

Перепутали Читаю нынче очередное замечательное высказывание росгосблогера Якеменки. На пару с которым какая-то женщина утверждает, что в армии проблем нет, никакие сборы не нужны, а всех особо горячих патриотов нужно определить на предприятия ВПК. Якеменка, конечно, слишком смешной персонаж, чтобы по его высказываниям делать какие-то выводы, но всё же в воздухе попахивает заморозкой, а с окончательной заморозкой (будто бы за последний год где-то что-то сдвинулось), очевидно, не нужными станут и многочисленные, как их назвали в эфире, говноблогеры. Надо понимать, речь идет обо всём спектре СВО-friendly политканалов, чье существование и активная деятельность обусловлены применением со стороны государства подхода «пусть придумывают в телеграме что угодно, пусть только каждый найдет обоснование происходящего себе по душе». Схема, кстати, рабочая. Хотелось бы нашу светлую головушку Якеменку поддержать, хотя бы морально. На него массово обижаются, а кто-то, как известный лох Холмогоров, открыто вопрошает: «Доколе БЯкеменко будет сохраняться в российском политикуме?». Дело в том, что устами Якеменки глаголит само государство. Государство умело пользуется услугами полезных идиотов, умело вовлекает даже не самых глупых людей в свои затеи. Вопрос только в том, что время убедительно срывает покровы, и в случае с известными событиями на юго-западе РФ/черноморском побережье эти покровы срывались слишком часто, чтобы об этом вообще говорить. Выводы уже должны быть сделаны, но нет. Время идет, а в среде полезных идиотов ничего не меняется. Почему так? Ответ в заголовке. Перепутали. Перепутали причастность и участие. Государство – единственный оператор конфликта, и никакие советники и помощники ему в общем-то не нужны, хотя оно никогда не прочь сократить свои издержки (особенно когда это позволяет некоторым чиновникам скрывать темные пятна в истории своей работы на обеспечение обороноспособности государства). Посредством добровольчества и сборов оно и занималось сокращением издержек. Сборы как-то можно было понять в первое время, но теперь, когда уже даже появилась статья за дискредитацию ВС РФ, стало окончательно ясно, что у ВС РФ всё хорошо. Есть налоги – мы их платим, и они идут в том числе на снабжение ВС РФ всем необходимым. Но люди продолжают отдавать последние копейки, потому что им позволили ощутить причастность к происходящему (вот еще вопрос – а что в этом хорошего?). Но люди путают причастность и участие. Будучи лишь причастными, они думают, что непосредственно участвуют в происходящем, и даже имеют право влиять на решения государства. Отсюда шквал критики, канализирующийся как раз через говноблогеров, которые так и набирают свою аудиторию. Но жопе слова не давали: кто вы такие, чтобы думать? Броситься на амбразуру за начальника – пожалуйста. Желаете отдать последние копейки, которые можно было потратить на хотя бы попытку выстраивания личной автономии – пожалуйста. Но извольте не думать, что вы имеете право указывать власти или критиковать её действия. Так можно Бог знает где оказаться! Чечня – ещё не самый далекий край! В этом контексте с теплом вспоминаю историю «марша в поддержку СВО», который не разрешили. Холмогоров тогда обиделся и обещал больше не писать, но зарплата сама себя не заработает. Вот лишь одна историческая аналогия: как император Франц II отреагировал на восстание верных ему тирольцев?

Сегодня они стали патриотами ради меня, а завтра станут патриотами против меня

Государству интересна лишь лояльность. Умные не нужны, нужны верные. Тяжелое время уходит – закрывается и окошко официально допустимой пассионарности, даже в том немощном виде, в каком она представлена z-сообществом. Туда ему и дорога. Быть может, так больше людей осознают своё реальное одиночество перед лицом государства, и сделают из этого какие-то выводы.

Непостоянная рубрика «Ночная музыка» https://www.youtube.com/watch?v=PYI09PMNazw&list=RDixXW-7yKyYM&index=5

Насчет роли Франции в описываемых процессах высказался историк Эрнест Лависс: «Нация, которая создала самое себя собственной волей, это вклад Франции в мировую историю». Вот это и есть современная (после ВФР) конструкция «нации». Но мы же понимаем, что это бред! Творение совпало с творцом в одном лице? Воля возникла раньше её обладателя? Мы всё ещё в светской парадигме рассуждаем, или уже активно веруем? Да и вне формальной логики, мы должны понимать, что нация, как продукт масштабирования и унификации государства, слишком крупная сущность, чтобы её составляющие – люди – обладали реальным внутренним единством (общностью интересов и согласием в вопросах права) и находились в состоянии сообщества. Нация, которая породила саму себя – это, таким образом, ложь. Не фантазия, а именно ложь, поскольку фантазия не имеет последствий, а вот конструкция нации налично функционирует, порождая для принадлежащих к ней (по факту соблюдения определенных государством условий) обязанности без всякого на то соглашения со стороны обязанных. Нация – это создаваемая государством фикция, задача которой состоит в обосновании необходимости подчинения государству. Иногда такая фикция требует масштабного насильственного утверждения, как это было в США по результатам гражданской войны между севером и югом. Юг руководствовался республиканской логикой, полагая, что Конституция не абсолютна, и её легитимность может быть пересмотрена в любой момент времени свободными людьми в своем отношении (соответствующую юридическую аргументацию привел Лисандр Спунер). Без разницы, имеет ли эта нация выраженный этнический характер или нет, однороден ли генетически её состав. Главное здесь – вопрос власти, качественного принципа властных отношений. Принцип абсолютного доминирования системы над человеком. От нации требуется только гражданская покорность – начальнику виднее. И поскольку единственой сутью государства является власть как таковая, суверенное господство над массой и над каждым в отдельности, то и разница между различными их типами сводится к различиям атрибутики, бирюлек, лозунгов и тому подобного. Государство забирает у человека всё, взамен отдавая чувство причастности к его «великим свершениям». И тут уже встает вопрос индивидуальной адекватности, зрелости и уровня умственного развития, ведь кто-то всерьез этим чувством причастности довольствуется.

Нашел сразу две интересные цитаты в тему: «Италию мы создали, осталось создать итальянцев» – сказал Массимо Д'Адзельо, итальянский сенатор, бывший премьер-министр Сардинии, на первом заседании парламента объединенной Италии. Юзеф Пилсудский закрепил: «Не нация создает государство, а государство – нацию».

О национализме Как и в случае с республикой, французская революция (ВФР) серьезнейшим образом повлияла на содержания понятия «нация». До ВФР это понятие применялось к совершенно разным социальным отношениям, и даже со временем утратило первоначальное обозначение происхождения (как это было в Риме, где через понятие natio обозначали чужих, не своих – свои определялись через совсем другие понятия). ВФР впечатала понятие «нация» в новую теорию государства (вернее, в завершенную теорию государства, современную теорию государства), которая начала утверждаться окончательно уже с Вестфальского мира, предпосылки для которой начали формироваться, как мы помним, в период узурпации власти в итальянских городах-республиках. Современная теория государства апеллирует к нации, как к носительнице суверенитета. Она, якобы, отказывается от его прямого применения и делегирует его создаваемым представительным органам. Речь идет о нации, как о крупном и многочисленном субъекте (исторический контекст – укрупнение государств), а значит, со всей неизбежностью – о фикции. Процитирую себя же:

Такой «народ» есть фикция общности, и именно такая фиктивная общность именуется нацией. Её функция политическая – служить и быть основанием для принуждения к служению. Только не ей самой, разумеется, а государству, которое оно якобы конституирует. В действительности она ничего не может конституировать в принципе, потому что она банально

слишком большая

. Чем больше (и, конечно, чем этнически разнообразнее) общность – тем меньше её сплоченность, тем менее это действительно общность, а не масса. Древние греки жаловались на избыток людей в полисах, препятствующий демократии – разве там счет шел хотя бы на десятки тысяч?

Поэтому совершенно бесспорно, что современное понятие «нация» явяется по своему происхождению понятием политическим, и обозначает некую общность, по факту принадлежности к которой на человека накладываются все те обязанности, которое государство-оператор нации посчитает определенными в данный момент времени. Единственным исконным (в рамках нашей эпохи) содержанием нации является языковая общность, и именно поэтому Франция, изобретательница современной «нации», последовательно занималась унификацией языковой практики в своих границах – так она укрепляла собственную устойчивость, ведь язык стал мерилом политической лояльности. По тем же причинам американские политические комментаторы, современники французских революционеров, следуя традиции американского республиканизма (не имеющего ничего общего с современным «республиканизмом» в рамках парламентского партийного дуализма), избегали применения понятия «нация» к США в целом, подчеркивая, что политическая лояльность населения лежит в границах штатов. Эта конфедеративная инерция со временем была замещена американским конституционализмом, утвердившимся силой по результатам гражданской войны. Современнейшее же разделение национализма на гражданский и этнический изначально не имеет смысла, если целью ставится индивидуальное достоинство. Не имеет смысла по двум причинам: 1) не устраняет фиктивности общности (поскольку даже самая этнически однородная общность, будучи огромной, имеет фиктивный характер) 2) не устраняет обязывания по факту принадлежности (ведь принадлежность к одному этносу является лишь предпосылкой к общности интересов и согласию в вопросах права) И гражданский национализм, и этнический принадлежат к общей государственнической логике, которая в принципе не обеспечивает достоинство, ведь государство – это продукт завершенной узурпации власти под маской её делегирования: I. Делегирующий субъект (нация) – фикция, действующая и на будущее II. Процесс делегирования не обеспечивает ответственности «получателя» суверенитета перед его «отправителем», не предполагает ограниченности делегированного суверенитета, ведь суверенитет неделим – и в итоге «получатели» господствуют над «отправителями», как над вещью III. Процесс делегирования необратим, поскольку государство утверждает абсолютность своей юрисдикции, а покушение на неё рассматривает как преступление

Республиканизм — это не идеология, не концепция, не рецепт, и потому у него нет и не может быть какого-то конкретного образа будущего. Республиканизм — это набор идеальных ценностей, способ мышления. У человека, придерживающегося республиканских ценностей, может быть образ будущего, но чтобы не опошлять идею res publica, лучше им не делиться. Потому что, как отмечено выше, люди в большинстве своём не разделяют цели актуальные и идеальные. Актуальные цели могут вовсе не соотноситься с идеальными, но человеку проще действовать, представляя заранее результат своей деятельности. Но проще — не значит, что и результат будет скорее достигнут. Нет. В условиях объективной реальности такое «проще» может обернуться полной контрпродуктивностью. Поэтому не надо «проще», надо умнее. Не надо «быстро», надо вернее.

Хорошо дополняет предыдущий пост

Вы хотите услышать какую-то программу, какой-то образ будущего. Но вы не понимаете, зачем я этим всем занимаюсь, и, соответственно, не понимаете, что ничего такого я вам не дам. У меня есть некоторые представления, да, но я этим не поделюсь. Это вредно, это противоречит сути моей просветительской деятельности. Я не политик, я не продаю публике какой-то образ будущего, чтобы у меня было больше подписчиков или чтобы за меня проголосовали где-нибудь когда-нибудь. Мне не важно, сколько людей на меня подписано – изначально я писал для тридцати человек (интересно, они еще здесь?). Я не хочу, чтобы меня читали из-за того, что у меня и конкретного читателя сходились фантазии о будущей жизни. Я занимаюсь каналом для того, чтобы люди знали больше, понимали больше, думали больше, чтобы они были более самостоятельными, чтобы они лучше ориентировались в реальности. Я лишь раскрываю наклонности тех, кто предрасположен думать своей головой, кому небезразличен окружающий их социальный мир, когда делюсь с ними какими-то рассуждениями, концептами или литературой. Вы же занимаетесь каким-то скукоженным политиканством. Какие вам рычаги сдерживания этносепаратизма? Какое вам предотвращение развития окраинных идентичностей (кстати, страх региональных идентичностей является подсознательным признания несостоятельности гигантской – от Калининграда до Владивостока – русской политической идентичности)? «А что нам делать с новоприсоединенными территориями? Отдать власть лучшим украинцам на местах?» – это просто смешно! Какое вы имеете к этому отношение? Вы, я, другие каналы? Абсолютно никакого. Всерьез рассуждать в категориях «а что нам делать», будто вы уже сидите в Кремле – выставлять себя идиотом, одним из многих тысяч в нашем сегменте интернета. Нигде в мире не рассуждают так много при такой беспомощности и ничтожности. Какая разница, будь на месте РФ «РНГ»? Я доходчиво объяснил, что никакой разницы нет. Если вы, конечно, не кретин, на которого ориентированы всевозможные замены петлиц на погоны, плакаты с суворовыми и кутузовами и тому подобное. Допустим, наступило РНГ, нацреспублик больше нет, ваххабитов нет, среднеазиаты больше не едут миллионами, все учат только русский язык и не помышляют покидать «общий дом». Но что толку, что кто-то утратил субъектность, если ты сам её не получил? Что толку в РНГ, если русскость в нем – это основания обязывания тебя к чему-то, о чем ты ни с кем не договаривался? Русские начальники будут лучше, чем армяно-азеро-грузинско-украинско-эстонско-тувинские? Проблема не в том, кто над тобой самопровозглашенный начальник, проблема именно в том, что над тобой самопровозглашенный начальник. Суверен. Это и есть суть государства, я об этом написал достаточно подробно, но буду это еще , видимо, повторять и повторять. И вообще, вся постановка ваших вопросов изначально патерналистская. «Что мы будем делать», «что республиканцы будут делать, как они будут решать». Решать должны люди на местах. Сами. Всё. Выкиньте из головы всю эту геополитическую дрянь. Вы думаете вообще не о том. Надо думать не о Китае с Турцией, а о том, как из говна на палочке стать достойными людьми. Самодостаточными, автономными, влиятельными достаточно, чтобы нормально решать проблемы, а не приползая на колени к начальникам (хотя кто-то думает, что он не приполз, а сурово требует). Я пишу о республике, но прошу никого не забывать, что это лишь разговоры о должном, передача идеального знания (из обладания которым можно делать практические выводы ad hoc) всем тем, кто может его воспринять. Знание должно передаваться. Предел мечтаний сегодня – это диаспора, цех, гильдия, клан. Пока что у нас нет даже этого, даже не близко. И в этом контексте такие вот вопросы к республиканской мысли, которая всего лишь учит достоинству, утверждая, что нет права (и обязанностей) без договора, которая всего лишь подсвечивает и выявляет ложь государственничества и тот же самообман национализма, основанный на игнорировании реальности, выглядят просто глупо.

О так называемом «РНГ» Отвечаю кратко на пост RLM (заодно прошу конкретизировать по части «многонационалочки») и реплику их читателя о «республиканском РНГ», обобщая сказанное ранее. Итак, главное: «РНГ» республиканским быть не может. Это противоречит сути РНГ как явления. Может быть, я недостаточно четко это проговорил, поэтому объясню. Республика (res publica, commonwealth) в своем подлинном значении противопоставляется не монархии, а государству (в английском – state, с русского – dominium). Противопоставление республики монархии – конкретно-историческое искажение понятия, произошедшее на фоне событий французской революции (ВФР). В действительности же республика и монархия – это явления разных плоскостей. Республика может быть организована и монархически. Суть республики выражена в самом содержании этого понятия – направленность на общее благо. Республика – это общее дело народа. Называть можно по-разному – народа, публики, демоса. Главное, что это не случайное собрание людей, а сообщество, соединенное общностью интересов и согласием в вопросах права. Это сообщество обретает субъектность при достижении определенного состояния (если расширять формулу «общность интересов и согласие в вопросах права»): I. Достижение определенного уровня развития (осознание собственных групповых интересов, способность к объединению для достижения общих интересов, способность выдвигать своих представителей (элиту), способность принимать коллективные решения, контроль над своими представителями (элитой), способность вернуть себе узурпированную власть) II. Экономическая состоятельность, самостоятельность и самодостаточность III. Существование системы правил Почему же республика противопоставляется государству? Потому что это явления с разным содержанием. И в обоих случаях это следует из самого понятия. Республика (commonwealth) – общее дело. Государство (state) – лишь состояние. Порочность этого понятия была сформирована политической практикой многих сотен лет, а современное содержание окончательно приобрело трудами теоретиков абсолютизма. С русским же «государством» всё еще проще, оно изначально выражает господство, это его изначальное полное содержание, а потому оно более всего соответсвует понятию dominium. Тем не менее пракически любое государство, уже являясь результатом узурпации власти, обращается к республиканской романтике. Практически любое государство заявляет, что является лишь проекцией суверенитета народа – как просто совокупности людей, кто проживает на территории этого государства, граждан по паспорту. Ни о каком качественном содержании «народа» в этом контексте речи не идет. Такой «народ» есть фикция общности, и именно такая фиктивная общность именуется нацией. Её функция политическая – служить и быть основанием для принуждения к служению. Только не ей самой, разумеется, а государству, которое оно якобы конституирует. В действительности она ничего не может конституировать в принципе, потому что она банально слишком большая. Чем больше (и, конечно, чем этнически разнообразнее) общность – тем меньше её сплоченность, тем менее это действительно общность, а не масса. Древние греки жаловались на избыток людей в полисах, препятствующий демократии – разве там счет шел хотя бы на десятки тысяч? Поэтому Хоппе, например, и мечтает о Европе «из тысячи лихтенштейнов». РНГ – это обман еще более жестокий, чем РФ. РФ – обман открытый (только имбецилы постоянно задаются вопросами: «да как так-то», «да как это может быть», «как они не понимают»), РНГ же – обман жестокий, хотя по сути к маске РФ, с точки зрения русских, добавляется лишь несколько штрихов. Суть та же – обязательство без договора, по факту принадлежности к фиктивной общности. Я же не просто так пишу некоторые свои посты – это всё система. РНГ всегда будет выстроена сверху, потому что нет и не может быть общности в сто миллионов человек, которая бы его вытроила снизу. Когда РФ чудесным образом перевоплотится в РНГ – знайте: деньги кончились, вас хотят убить бесплатно (по той же логике в годы ВОВ раскрутили «русские» гайки – истощились запасы идейных).

В общем-то дело в чем. О том, что основное сочинение Макиавелли это «Рассуждения», а не «Государь» я уже писал, но это только верхушка айсберга. Макиавеллианское наследие исследовано очень слабо, мы все еще находимся в плену многих стереотипов и оно все еще требует осмысления и работы над ним. Однако, поработать хочется не столько с этим, сколько вывести некоторые генерализации. У Макиавелли был современник, Гаспаро Контарини. Его книга «О магистратах и устройстве Венецианской республики» и породила так называемый «венецианский миф» об оптимальном устройстве города Святого Марка. В разнице подходов Макиавелли и Контарини, на мой взгляд, наиболее ярко проявляется разница между двумя подходами к тому, чем является республика, каким должно быть республиканское общество и что (уже из нашей оптики) отличает республику от государства. Подход Контарини условно «легалистский», он опирается на выстраивание вековых институтов, способных защитить свободу как от тиранических устремлений, так и от идиотов на ответственных постах. Подход Макиавелли условно «этический», здесь свободу и идеалы республики способна защитить лишь гражданская доблесть. Институты, безусловно, нужны, однако они должны не защищать от дураков, а помогать добродетельным реализовать себя в политике. Слившись с концилиаристскими аргументами, подход Контарини и породил либерализм. Идею о том, что нам нужна не свобода, а набор базовых прав, защищенный набором самовоспроизводимых социальных практик, которые, в свою очередь, выходят за пределы индивидуальной ответственности конкретных людей. Все это и усыпляет гражданскую добродетель, убивает свободу. Это порождает мысли о том, что одних лишь институтов достаточно, для защиты от Левиафана, что «словом закона можно остановить произвол». Вот это будем доказывать и с этим будем бороться. Deus Vincit, Veritas Vincit, Libertas Vincit!

Очень интересные реплики Бельковича, фактически республиканская лекция. Настоятельно рекомендую потратить время. Но благодаря Ремизову не обошлось без дёгтя. С другой стороны, на контрасте с высказываниями Бельковича реплики Ремизова предстают во всей своей убогости и беспомощности. Наверное, самый яркий момент для сравнения – когда Белькович процитировал Джефферсона: «Земля принадлежит живым». Ремизов ответил: «Я с такой республикой не согласен – земля принадлежит живым и мертвым». Спасибо, не надо. Да и вообще, это высказывание скрывает за собой подмену: а кто говорит-то за мертвых? Мертвые безмолвствуют, а их добрые имена и добрую память о них эксплуатируют вполне живые люди с простой целью – подчинить себе других. https://www.youtube.com/watch?app=desktop&v=r_cIWzP6yFE&feature=emb_logo

...Псевдоконсерватизм власти вполне комплементарен псевдоконсерватизму населения. Пока граждане приветствуют государственные пособия, расширение государственного присутствия в экономике, увеличение трат на те нужды, которые государство сочло первоочередными, о подлинном консерватизме не может быть и речи Небольшой комментарий Родиона Бельковича о проблемах российского консерватизма для «России в глобальной политике»

RES PUBLICA, STATO, DOMINIUM К истории понятий и явлений, тезисно Латинское слово status, наряду с такими эквивалентами из национальных языков, как estat, stato и state, становится общеупотребительным в разнообразных политических контекстах начиная с XIV века. К концу XIV века термин status начинает активно использоваться также и для указания на состояние или положение системы власти. Как status и его производные впервые приобрели современный смысл? Обратим внимание на книги наставлений, писавшиеся для магистратов итальянских городов начиная с XII века, а также на вышедший из них впоследствии литературный жанр «зерцало государей». Авторы «зерцал» эпохи Возрождения озабочены главным образом одной проблемой: как новым итальянским синьорам, узурпировавшим власть в городах-республиках, удержать их status principis, т. е. политическое состояние/положение действительно суверенного правителя. Это дает толчок значимой лингвистической инновации: термин stato уже не просто выражает идею господствующего режима, но и конкретно указывает на институты правления и средства принуждения, т. е. на сам аппарат политической власти. И все же это пока еще не ведет к появлению термина «государство» в современном смысле. При этом во Флоренции и Венеции существовала конкурирующая интеллектуальная традиция – республиканская. Эта традиция основана на следующей идее: для того чтобы надеяться на достижение наилучшего состояние республики, следует непременно учредить республиканский режим в форме самоуправления, поскольку всякая иная власть подвержена коррупции. Именно в этой традиции мы впервые встречаем защиту идеи, что существует определенная форма «гражданской» или «политической» власти, которая полностью автономна, существует для управления публичной жизнью независимой общины и не терпит каких-либо конкурентов в качестве источников принудительной силы в рамках своего civitas или respublica. Кроме того, в данной традиции терминам status и state предпочитаются civitas или respublica, которые, например, республиканец Локк передает по-английски как city или commonwealth. Современная трактовка государства восходит не к республиканцам, а к теоретикам светского абсолютизма конца XVI — XVII века. Так, согласно Суаресу, Бодену или Гоббсу, власть в государстве устанавливается не путем передоверения полномочий, но посредством абсолютной передачи и отчуждения верховной власти народа. Установленная таким образом власть имеет свои собственные права и свойства, так что ни какой-либо отдельный гражданин, ни все они вместе не могут считаться ее эквивалентами. Именно у Гоббса и других авторов, пытавшихся теоретически описать верховную власть, сформировавшуюся de facto в ходе английской революции, мы обнаруживаем это новое понимание state. Русское же «государство» в латинском языке соответствует скорее словам dominatio и dominium (вотчина, владение), нежели status. В 1427 году Кирилл Белозерский использовал титул «господарь» по отношению к Великому князю Московскому, а в 1431 году митрополит Фотий впервые употребил производный от него термин «господарство». Если титул «Великий князь» подразумевал первого среди равных, то титул «господарь/государь» нес смысл исключительного личного владения имуществом и жизнью подданных независимо от их статуса. Постепенно сложилась триада «правитель/государство/подданные». Государство отделилось от персоны правителя, а государственные дела — от государевых дел. Вплоть до конца XVIII века слова «отечество», «общество» и «государство» употреблялись как синонимы. Лишь у Фонвизина и Радищева проводится их последовательное различение в республиканском духе. Фонвизин пишет: «Где же произвол одного есть закон верховный, тамо прочная общая связь и существовать не может; тамо есть государство, но нет отечества; есть подданные, но нет граждан».

Что Совинформбюро (она же Ридовка, она же Гнидовка), что «Раньше всех. Ну почти» не уточнили, поправок к чему. А я вот уточню. Из поправок к закону «О воинской обязанности и военной службе». Но позвольте, разве сейчас рассматриваются поправки к этому закону? Нет. Эти поправки внесены ко второму чтению законопроекта о добровольческих формированиях в составе Росгвардии (№ 445401-8)«О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации (в части дальнейшего совершенствования порядка создания и применения добровольческих формирований)». Знакомая история! Во втором чтении меняется концепция законопроекта, что недопустимо, как указал Конституционный суд. Мы это уже проходили и удивления всё это уже не вызывает. Как я уже говорил, даже имитация законности постепенно прекращается. В стране поступательно утверждается «революционное правосознание». Когда этот канал только-только набирал читателей, я очень много времени уделял национальному вопросу, вопросу фактической субъектности нацреспублик в РФ. Делал я это в просвещенческих целях, ведь в «научном» поле такие вопросы поднимать бесполезно – куколды-конституционалисты (не все, конечно, но в основной массе, особенно с университетскими статусами) отмахиваются: «Конституционный суд сказал, что у них нет и не может быть суверенитета, значит так оно и есть». Ну и спрашивается, если слова Конституционного суда ничего не значат и не стоят в вопросах организации законотворческой деятельности, каким образом они могут предовтратить, например, сецессию? Впрочем, все эти вопросы меня уже не волнуют так, как раньше. Я понял, что внимание нужно акцентировать не на чьей-то субъектности, а на нашей несубъектности и способах её преодоления. Да и в целом, я пересмотрел своё отношение к тому же федерализму, а сейчас еще и углубляюсь в теорию республиканизма (хотя такой теории, собственно, и нет, это по сути исправление имен, углубление в сущность некоторых понятий с целью установления и восстановления их содержания: в любом случае такую работу нужно вести, и нужно распространять это знание, потому что само по себе знание тоже ценно).

Кто еще не видел – я создал второй канал. Это книжная полка, где можно найти интересную и (надеюсь, стараюсь) полезную литературу. В общем, что попало туда не выкладывается. Всё способствует развитию. https://t.me/bookshelfus