НатальяГромова

Мираб Мамардашвили из "Лекций о Прусте" ".... пока я не прошел предел страдания или отчаяния (а отчаяние есть отсутствие надежды), я невозможен ни для себя, ни для других; лишь за этим пределом я становлюсь для себя допустим и возможен, и для других тоже, и другие для меня. Шекспир это выражал так, что за отчаянием, собственно, и начинается другая жизнь. Или - другой реальный срез нашей жизни, то есть другая жизнь, более реальная, чем та, которая является нашей повседневной жизнью. Так вот, дверь этой другой жизни, которая внутри нашей обычной жизни, - не где-то там, а внутри, - она открывается за пределом пройденного отчаяния. Когда ты ничего не требуешь и не ожидаешь от других. В том числе от тех, кого любишь или с кем дружишь. Так же как нельзя испытывать Бога; ставить себя в какую-нибудь дурацкую ситуацию и потом, хитро поглядывая вверх, говорить: если ты есть, ты мне там поможешь. Бог не вмешивается в такого рода дела. Он существует совсем в другом измерении. И такие попытки, провокационные, испытания Бога - бессмысленны. Не надо испытывать друзей, не надо испытывать любимых. Понимание есть одновременно отсутствие надежды. И такое понимание лежит, конечно, за точкой предела отчаяния. За этой точкой открывается нам мир".

Из письма мне Виктора Хесина сына Г.Б.Хесина - главы Литфонда и ВОАППа. После прочтения моей книги об Ольге Берггольц. В продолжение предыдущего поста. "Теперь о главном: почему мне захотелось Вам написать. А вот почему. В одной из глав Вы описываете такой эпизод: в Малеевку, где отдыхала Ольга Берггольц>. приехали на отдых сотрудники КГБ и она их "приветствовала" такой гневной тирадой: "Вы нас пытали, мучили,а теперь ездите к нам в гости... катитесь вы..." и дальше нецензурщина. Её хотели исключить из партии. И я вспомнил, как туда же, в Малеевку, в Дом Творчества Писателей", где папа отдыхал в последние годы жизни, приехал по путёвке следователь, который его арестовывал, полковник Николай Николаевич Преображенский. Если не ошибаюсь, это брат того Преображенского, который работал у Твардовского в "Новом Мире" и занимал там какой-то видный пост. Впрочем, полной уверенности у меня нет. Папа всё время, пока этот "отдыхающий" там находился, в столовую не ходил. Еду ему приносили в комнату. Но женщина, сидевшая с полковником за одним столом, потом выговаривала папе: "Ну, что Вы, Григорий Борисович, он же такой хороший человек. Рассказывал, как, понимая, что сидят невинные люди, старался им помочь". Вы знаете, я не исключаю, что в этом была известная доля истины. Имя следователя по особо важным делам Преображенского, в отличие от имён таких палачей, как Шварцман, Родос, Комаров, почти никогда не упоминается. Я лишь однажды встретил его при перечислении. Папа был с ним шапочно знаком до ареста, так как по роду своей деятельности имел контакты с Меркуловым, главным "кгбистом" страны, который был ещё и драматургом и его пьеса шла в московском театре. Не могу забыть, как "руководитель бригады" на моих глазах обыскивал папу, шарил по карманам, а когда он его уводил и я повис у папы на шее, отрывая меня, произнёс фразу, которую "они" говорили всегда в такие моменты: "Он, возможно, скоро вернётся". Папа вернулся через пять с по- ловиной лет. Поместил он папу в камеру Бутырки, кажется единственную, где была уборная. В ней в конце 30-х годов сидел Андрей Туполев. На допросы вызывал исключительно по ночам. Потом "досыпать" не полагалось. А ровно через месяц, 24-го октября 1950-го года Преображенский вызвал к себе маму и разговаривал с ней так, что у неё сложилось полное впечатление: её вот-вот тоже должны арестовать. Она приняла решение уйти из жизни. На следующий день, когда нас с сестрой не было дома, взяла бритву и перерезала запястье. Её спасли, но остаток жизни она прожила с одной рукой. Кисть второй, левой полностью омертвела. Когда стал вопрос о выписке из ин-та Склифасовского, тётя, мамина родная сестра, по специальности врач-гинеколог (кстати, бабушка Марины Бородицкой) поехала в психиатрическую клинику им.Кащенко и уговорила местное начальство принять маму на лечение. Мы надеялись тем самым спасти её от ареста. В этой клинике она провела ровно два года. Всё это сейчас отчётливо вспоминается, хотя прошло почти 70 лет".

НАЧАЛО НЕНАПИСАННОЙ КНИГИ Когда-то в книге «Ключ» я писала про паутинность человеческого мира. Про глубокую связанность людей одной среды, которая питала культурный слой. Именно на эти связи и была направлена убойная работа чекистов, которые внедряли туда осведомителей из своего сообщества. Рвали и разрушали тонкий слой человеческих и культурных связей. Кроме постоянных разрывов, из-за которых стала постепенно уменьшаться культурная ткань, возникло продолжительное действие этого разрушения. Люди стали закрытыми и замкнутыми. Культурные миры стали обособленными, отчужденными друг от друга. Еще двадцать лет назад я поняла, что единственное, что могу делать это каким-то образом возвращать эти миры, возвращать истории людей, их имена. Этой работой было занято очень много замечательных людей, иногда сознательно, иногда бессознательно. Драма состояла в том, что так и не возникло цельной картины того разрушенного культурного слоя страны. Не возникло панорамы того пространства, которого мы лишились. А главное, мы так и не проговорили до конца - как возник, как работал механизм разрушения. Кто были те люди, которые шаг за шагом убивали все лучшее, что возникало и росло свободно. И как оказалось, что именно этот убийственный механизм стал работать на новом, едва ожившим после всех травм, поле культуры. Те же внедрения в среду, создание ложных организаций, обман, ложь, информационный туман… Так сегодня идет снова и снова, шаг за шагом выпалывание культурного ландшафта. Уничтожение свободного слова, уничтожение живых людей. Не успев, сделать прежнюю работу, мы получаем свежую, как будто все покрывается новым и новым слоем вулканической лавы. Написание историй про архивы, письма и дневники давно ушедших людей, которые вдруг оказываются живыми, что подчас требуют к себе особого и сосредоточенного внимания, сделалось для меня необходимым еще и потому, что каждый раз, думая, что сяду и напишу новую историю в книге, с грустью понимаю, что уже не смогу это сделать. Просто нет такого огромного времени жизни. Но эти истории настолько удивительны, хотя некоторые так и остались неразгаданными, что пришло время просто их рассказать, как сюжеты, нашедшие меня сами. И тут надо признаться, что в их части присутствует явно мистический элемент, от которого я не хотела бы прятаться и уходить, потому что наша жизнь есть постоянная встреча с невидимым, загадочным, и явно проходящим по ведомству каких-то иных сил, которые присутствуют в нашей судьбе.

Кусочки вечера. Это про Цветаеву.

Интересно, что совесть, чувство собственного достоинства и стремление к свободе вовсе не являются теми природными качествами, которые помогали человеку выжить, сохраниться в тяжелых исторических условиях. Они только мешали , как самому человеку, так и его роду. Напротив, раболепие умение повиноваться, покорность и послушание двигали и продолжают двигать человека по служебной лестнице, давали ему всевозможные блага. А главное позволяли выжить в самых трудных исторических обстоятельствах. Но почему-то все равно, честь и благородство, достоинство и независимость - столь лишние в естественном отборе и физическом выживании человеческого рода, оказываются в итоге (не для всех, конечно) - самыми необходимыми. К 40 дням Навального.

Главным свидетелем российского варварства была и есть русская литература, особенно литература о Гражданской войне. И хотя она принадлежала к советской, свою роль свидетеля ужасов расчеловечевания - она выполнила. Страшный роман Зазубрина "Щепка" и "Общежитие", о свихнувшемся от крови и расстрелов чекисте, о полном разрушении морали у партийных начальников первых лет революции. Артем Веселый написал роман "Россия кровью умытая", где само название говорит за себя. "Конармия" Бабеля, рассказы и очерки Булгакова, "Доктор Живаго" Пастернака и многое другое. Этот поток предупреждений сделан еще и для того, чтобы те, кто режут под камеры злодеев и убивают беззащитных жертв в Украине, не думали, что они сумеют вовремя отпрыгнуть. Все эти чистые чиновники, которые думают, что просто выполняют поручения, уже катятся в воронку кровавого колеса истории.

Последние два года, а особенно, последние пять месяцев, а теперь и последние два месяца не оставляет ощущение, что АД вырвался наружу. Как раскаленная лава из под земли, ад с его самыми ужасными атрибутами и инструментами стал каждодневной человеческой реальностью, и что особенно ужасно, что, пока ни у кого нет сил загнать его назад, в преисподнюю. Все смешалось в диком хороводе: полномасштабное вторжение в соседнюю страну, убийства, расстрелы мирных жителей, обстрелы, хамас, новый антисемитизм, усмешка бункерного фюрера, Игилы, расстрелы, хуситы, обстрелы, отравления, убийство Навального, глумление, слабость и страх, тех, кто руководит странами, опять расстрелы, сожжённый Крокус, отрезанное ухо, которое засовывают в рот... Всего этого не должно быть. Но зло умножается, адская лава расползается, сжигает цивилизацию и культуру. Когда-то Данте загнал в ад еще своих живущих современников - злодеев, убийц, насильников и тем самым определил их подлинное место. Наверное, и нам нужно продолжать называть ад адом, злодейство злодейством, трусость трусостью и так далее. И тем самым отгораживать их пространство от нашего. Постепенно они будут вытеснены в свою преисподнюю, но для этого нужно от всех очень много усилий. И не обязательно героических. А элементарно человеческих.

Последний раз ДнепроГЭС разрушали, если я ничего не путаю, немцы в 1943 году. До них коммунисты в 41-м. Современные российские нацисты, планомерно уничтожающие Украину, пошли по стопам Гитлера. ГЭС сильно повреждена, как электростанция не функционирует, теперь дай Бог, чтобы уцелела плотина. Если рухнет, будет беда, почище катастрофы на Каховской ГЭС. Смоет все ниже по течению, а там густонаселенная территория. Налеты на энергоструктуру приобрели уже совершенно системный характер, методично уничтожают все, что имеет отношение к электричеству. И буквально тут же FT пишет, что Штаты просят Украину НЕ НАНОСИТЬ УДАРЫ ПО РОССИЙСКИМ НПЗ, потому что это может привести к росту цен на нефть и подорожанию топлива на заправках в США, а в период выборов это плохо. Ничего более циничного я пока не встречал. Впрочем, после требований Штатов к Израилю не начинать операцию в Рафиахе, потому что это плохо повлияет на американские выборы (на самих палестинцев им, понятно дело, насрать совершенно), я уже не удивляюсь.

Лгал, лжет и будет лгать. Теперь ведь уже не страшно произносить фамилию Навального? Оттягивается от души.

Рассказывала на лекции про Лидию Корневну Чуковскую и ее дневники. Еще 20 лет назад, казалось, что ее публицистика устарела, ее мысли о сталинском терроре итак понятны, зачем их повторять вновь и вновь, ее пронзительная искренность виделась тогда немного наивной, а выписки из классиков - дидактичны. Как и она сама - прямая, несокрушимая, последовательная. И как все перевернулось, как все зазвучало теперь - свежо, яростно, необходимо. Название статей - "Не казнь, но мысль. Но слово" (К пятнадцатилетию смерти Сталина). "Гнев народа" (О Пастернаке, Солженицыне и Сахарове) и тд. И "Софья Петровна" с ее смиренным принятием всего ужасного. Маленький, уже совсем маленький человек. И "Спуск под воду", о послевоенном времени, когда нечем дышать, когда лопаются перепонки и глухота, слепота кровью заливает зрение и слух. И неисправимая, передавшаяся ей и нам вера в маленького человека. И разрыв с этой верой. Но это уже не с ней. Я рада, что еще есть, кому все это рассказать и прочитать. " В наши дни один за другим следуют судебные процессы: под разными предлогами — открыто, прикрыто и полуприкрыто — судят слово, устное и письменное; судят книги, написанные дома и напечатанные за границей; судят журнал, напечатанный на родине, но не в типографии; судят сборник документов, изобличающих беззаконие суда; судят выкрик на площади в защиту арестованных. Слово подвергают гонению как бы для того, чтобы еще раз подтвердить старую истину, полюбившуюся Льву Толстому: «Слово — это поступок». (Лидия Чуковская).