Журнал

Так и чувствуешь, что над каждым висит ужасная безнадежность. Мы мечемся в тупом переулке с направленными на нас ружьями со всех сторон. Мы работаем, как матросы на корабле, который тонет. Наше удовольствие – это удовольствие приговоренного к смерти, которому дают выбрать для себя любое кушанье за четверть часа до казни. Ужас притупляет нам мысль, и высшее ее проявление в том, чтобы рассчитать, соображая неясные речи министров, слова, сказанные царем, выворачивая изречения дипломатов, которыми наполняют газеты, рассчитать, когда это именно – нынешний или на будущий год нас будут резать». *** Лев Толстой.,

С Петра I начинаются особенно поразительные и особенно близкие и понятные нам ужасы русской истории. Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь 1/4 столетия губит людей, казнит, жжёт, закапывает живых в землю, заточает жену, распутничает, мужеложествует, пьянствует, сам, забавляясь, рубит головы, кощунствует, ездит с подобием креста из чубуков в виде детородных членов и подобиями Евангелий — ящиком с водкой славить Христа, т. е. ругаться над верою, коронует б..дь свою и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына и умирает от сифилиса, и не только не поминают его злодейств, но до сих пор не перестают восхваления доблестей этого чудовища, и нет конца всякого рода памятников ему. После него начинается ряд ужасов и безобразий подобных его царствованию, одна блудница за другой бесчинствуют на престоле мучает и губит народ и заставляет одних мучить других и воцаряется без всяких прав на престол, мужеубийца, ужасающая своим развратом блудница, дающая полный простор зверства своим переменяющимся любовникам. И все ужасы — казни, убийство мужа, мучения и убийство законного наследника, закрепощение половины России, войны, развращение и разорение народа, все забывается и до сих пор восхваляется какое-то величие мудрость, чуть не нравственная высота этой мерзкой б..ди. Мало того, что восхваляют ее, восхваляют ее зверей любовников. То же с отцеубийцей Александром. То же с Палкиным. Все забыто. И выдуманы несуществующие доблести и заслуги для отечества. Лев Толстой, Полное собрание сочинений, М., 1936, т. 26, С. 568

СССР был страной больших возможностей. Сдал макулатуру — купил детские книги или собрание сочинений Пушкина — подпишись на журнал "Коммунист". Принёс в заготконтору 5 кг тыквенных семечек — получи талон на покупку цебовских полуботинок или камеру для колеса к мотоциклу Урал — купи в нагрузку серп, нужны банки под закрутку — покупаешь банки с зелёными помидорами в уксусе. Хочешь жвачку и порножурналы — дружишь с негром, студентом мединститута. Хорошего врача и лекарств - идешь на приём к Еве Соломоновне. Хочешь иномарку — становись таким, как Высоцкий или директором заготконторы/Елисеевского магазина. Волгу — председателем колхоза или секретарем райкомаКПСС. Москвич — стань коммунистом и возглавь цеховой профсоюз. Мотоцикл ИЖ — намолоти зерна сверх плана. Переходящий вымпел ударника "кому-нести-чего-куда" коммунистического труда — не попадайся пьяным на работе. Стройматериалы, товары народного потребления, напитки и продукты питания — просто дружишь с милиционерами, которые охраняют объекты, где их можно было дружно пиздить для большего баланса социальной справедливости.

Подходя к остановке, я увидел совершенно ясно, как Пушкин сошел с своего пьедестала и, тяжело шагая "по потрясенной мостовой" (крутилось у меня в голове), тоже направился к остановке трамвая. А на пьедестале остался след его ног, как в грязи оставшийся след от калош человека. — Опять галлюцинация! — спокойно подумал я, — Ведь этого же быть не может? Тем не менее Пушкин стал на заднюю площадку трамвая и воздух вокруг него наполнился запахом резины исходившим от плаща. Я ждал, улыбаясь, зная, что этого быть не может. А между тем это было! Пушкин вынул большой медный старинный пятак, которых уже не было в обращении. — Александр Сергеевич! — тихо сказал я — Кондуктор не возьмет у вас этих денег! Они старинные! Пушкин улыбнулся: — Ничего. У меня возьмет! Тогда я понял, что просто сошел с ума. Я сошел с трамвая на Арбате. Пушкин поехал дальше. Профессор Баженов тотчас принял меня. — Ну? В чем дело юноша?— спросил он. — Я сошел с ума, профессор,— твердо выговорил я. — Вы думаете? — как-то равнодушно и спокойно спросил он. — Да. Я уверен в этом. — Ну тогда посидите пока. Я занят, и мне сейчас некогда. И он начал, что-то писать. Через пол-часа так же спокойно вернулся к разговору. — Из чего же вы, собственно, заключаете это?— спросил он просто, как будто даже не интересуясь моим ответом. Я объяснил ему все, рассказав также и о том, как ехал с Пушкиным в трамвае. — Обычные зрительные галлюцинации!— устало заметил он. Минутку он помолчал, потом взглянул на меня и строго сказал: — Вот что, молодой человек, или я вас сейчас же посажу в психиатрическую больницу, где через год-два вас вылечат, или вы немедленно бросите кокаин! Сейчас же! Он засунул руку в карман моего пиджака и, найдя баночку, швырнул ее в окно. — До свидания!— сказал он, протягивая мне руку — Больше ко мне не приходите! Я вышел. Все было ясно. _____ Из воспоминаний Александра Вертинского

​В нашей деревне пять проехавших за день по улице машин считаются пробкой. Упавшая в пруд от старости береза – тема для обсуждения примерно на неделю. В магазине дают в долг, потому что покупатели и продавцы либо одноклассники, либо вместе когда-то попадали в детскую комнату милиции, либо нашли другие способы познакомиться. Разговоры на отвлеченные темы – то есть, не про погоду и не про цены – ведут только хронически пьющие завсегдатаи лавочек, составляющих местный культурный оазис. (Их пять, лавочек, завсегдатаев больше. Шестую сломали, но не по злобе, а просто в тот день «Химки» проиграли). В дискуссиях более или менее трезвого населения президент Путин и другие геополитические персонажи фигурируют не чаще, чем, например, Софокл или Штокхаузен. Всерьез по морде здесь можно огрести только за нетолерантное отношение к бездомным собакам, такое у нас не прощается. Да, так о чем речь-то. В последнее время на трансформаторных будках и столбах появились надписи, отрицающие специальную военную операцию – и никто даже не почесался их закрасить. Впрочем, такое граничащее с пацифизмом равнодушие можно было предвидеть. Единственное транспортное средство, которое за это время украсила буква Z, был муниципальный камаз, предназначенный для сбора мусора. Потом этот символ куда-то делся. На мой вопрос, что с ним случилось, водила задумался и неуверенно предположил: «Наверное, понадобился кому-то. В смысле, спиздили». Михаил Шевелев

Вот и приехал наш Виталий- убийца многодетной семьи, ныне герой и защитник.. Родины....Отсидел..Явился...Полгода не погулял,.так нашли в речке убытым...Так не буду сказывать кто и когда.. Не жалко.

У меня ушло много сил на это...Особенно в части ругательств.. Ну, как перевести " ебаный узоглазый пидорас" ??? А вот и перевел..) Война, это говно... Люблю вас.. Ваш Журнал..

Как обещал переведенную собственноручно книгу: воспоминаний вьтнамских ветеранов о поствоенном синдроме " я убивал" выложить не могу.. Нет права правообладетелей.. .простите за пустые надежды..

Чтиво... "Спекуляция всех видов и игра на бирже достигли пароксизма. Громадные состояния возникали из кровавой пены. Недостаток в столице хлеба и топлива не мешал придворному ювелиру Фаберже хвалиться тем, что никогда еще он не делал таких прекрасных дел. Фрейлина Вырубова рассказывает, что ни в один сезон не заказывалось столько дорогих нарядов, как зимой 1915/16 года, и не покупалось столько бриллиантов. Ночные учреждения были переполнены героями тыла, легальными дезертирами и просто почтенными людьми, слишком старыми для фронта, но достаточно молодыми для радостей жизни. Великие князья были не последними из участников пира во время чумы. Никто не боялся израсходовать слишком много. Сверху падал непрерывный золотой дождь. "Общество" подставляло руки и карманы, аристократические дамы высоко поднимали подолы, все шлепали по кровавой грязи -- банкиры, интенданты, промышленники, царские и великокняжеские балерины, православные иерархи, фрейлины, либеральные депутаты, фронтовые и тыловые генералы, радикальные адвокаты, сиятельные ханжи обоего пола, многочисленные племянники и особенно племянницы. Все спешили хватать и жрать, в страхе, что благодатный дождь прекратится, и все с негодованием отвергали позорную идею преждевременного мира.“ Л.Троцкий "История русской революции"

«Меня призвали в армию недавно. До этого я работал на военном заводе. В связи с большими потерями немецких войск на фронте Гитлер сейчас мобилизует в армию даже высококвалифицированных рабочих, инженеров и конструкторов. Так, например, на заводе, где я работал, из 12 очень нужных и, пожалуй, незаменимых специалистов 9 взяты в армию. О квалифицированных рабочих и говорить нечего. Их массами гонят сейчас на фронт. Рабочие, оставшиеся на заводах, изнемогают от непосильного труда. Даже женщин заставляют работать по две смены подряд. Среди рабочих растёт недовольство фашистским режимом». Из допроса пленного солдата 3 взвода охранной команды 10 немецкого армейского корпуса Генриха Приса. Апрель 1942 г.