90% культуры

Ах, какую книгу мне подарили! Из серии "кто знает, тот поймёт".

"…Все недовольны в наше время, и от постоянного, хронического недовольства многие переходят в состояние хронического раздражения. Против чего они раздражены? – против судьбы своей, против правительства, против общественных порядков, против других людей, против всех и всего, кроме самих себя. Мы все бываем недовольны, когда обманываемся в ожиданиях: это недовольство разочарования, приносимое жизнью на поворотах, сглаживается обыкновенно на других поворотах той же жизнью. Это временная, преходящая болезнь, не то, что нынешнее недовольство – болезнь повальная, эпидемическая, которой заражено все новое поколение. Люди вырастают в чрезмерных ожиданиях, происходящих от чрезмерного самолюбия и чрезмерных, искусственно образовавшихся потребностей". Константин Победоносцев. Болезни нашего времени. 1896.

Можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как либералы мочат навальнистов за фильм "Предатели".

У Лимонова нашел показательный эпизод о либеральной цензуре. Как ныне либеральный журнал "Знамя" убрал его и моего отца из истории журнала. "Одна из первых моих публикаций в СССР состоялась в журнале "Знамя" в 1989-м, в ноябре, вроде. Журнал, по настоянию известного критика Лакшина (с которым я познакомился на международной литературной конференции в Будапеште в 1987-ом) опубликовал мою небольшую, но удачную книгу "У нас была Великая эпоха". Книга, слава Богу, не потускнела и сегодня. И остаётся и останется заметной книгой о послевоенном времени. Недавно мне для чего-то было нужно (кто-то меня просил об этом, что ли?) уточнить в каком именно номере "Знамени" вышла "Великая Эпоха". Думаю, "ну у них же наверняка есть сайт, сейчас у всех есть сайт." И верно, есть сайт. Только ни моя фамилия, ни моя публикация на сайте не значатся. И даже Лакшина нет. Я стал хохотать. Ну потому, что просто же отвратительно смешно. Цензуру наводят. Господи, твоя власть! …Аккуратно вырезав по контуру, вынули из недавней Истории всё, что им неприятно. Летописцы Несторы поганые! Ловкачи! Манипуляторы, фальсификаторы Истории. Бесчестные люди. Нехорошие. Больше всех разевающие рты о нечестности власти вы, казалось бы, так поступать не должны. "Козье племя!", - как говаривал в моей юности один матрос, выучивший зачем-то в совершенстве французский".

День в день. "…Ты спрашиваешь: что такое жизнь? Это всё равно, что спросить: что такое морковка. Морковка есть морковка, и больше ничего не известно". А.П. Чехов. Из письма О.Л. Книппер-Чеховой. 20 апреля 1904 года.

Удручающие недолеты-перелеты в связи с массированной пальбой по Никитиным. Целятся в них — попадают в Киплинга и Маршака. Или еще хуже — в прекрасную, потрясающую Юнну Петровну Мориц. Чью поэзию если не понимаешь, так это исключительно твои проблемы, Мориц ни при чем. Тут дело не только в невежестве, но в какой-то детской позиции: ах, раз люди плохие, значит, ничего хорошего никогда произвести не могли, и все, и точка!.. Вот это «непонятно, за что их любили» ударяет исключительно по тем, кто любил. Вдогонку, так сказать. Довеском. Мало того, что в исполнителях глобально разочаровался, так еще выясняется, что вкус у тебя был никудышний. И за симпатии детства и юности хорошо бы покаяться. Причем прилетает все это, конечно, только старшему поколению, поскольку молодежь никаких Никитиных не знает. Вдруг со вчерашнего дня «Александра» — это плохо. Пастернаковский «Снег идет» из титров «Старого Нового года» — еще хуже. И про ежика с дырочкой в правом боку ребенку больше петь нельзя. Мне кажется, следует реагировать более зрело. Как минимум, не забывая, что те, кто проявил себя за последние два года как предатель или просто трус, лучшее создавали здесь, при поддержке государства, той или иной, а зачастую и просто по госзаказу. Добавлю — при деятельном участии государственных редакторов, что немаловажно. И все, и точка — вот теперь действительно. Позднее творчество всех этих деятелей никому даром не нужно. А прежнее — хочешь люби, хочешь нет. Советское наследие уж точно принадлежит всем нам по праву. Они предали и настоящее наше, и прошлое. А мы не предаем ни то, ни другое. Осадок останется? Конечно. Забыть, слушать, как прежде, уже не получится? Безусловно. Ну что ж, пусть это будет самой большой нашей потерей.

"…У меня обедало несколько приятелей. Это было в 1824 году, когда я жил у Николы в Плотниках, в доме Грязновой. В это время в Москве был Грибоедов, которого я знал и иногда с ним встречался в обществе, но не был с ним знаком. Перед обедом Загоскин отвел меня в сторону и говорит мне: "Послушай, друг Мишель! Я знаю, что ты говорил всегда правду, однако побожись!" Я не любил божиться, но уверил его, что скажу ему всю правду. "Ну, так скажи мне – дурак я или умен?" Я очень удивился, но, натурально, отвечал, что умен. "Ну, душенька, как ты меня обрадовал! – отвечал восхищенный Загоскин и бросился обнимать меня. – Я тебе верю и теперь спокоен! Вообрази же: Грибоедов уверяет, что я дурак…" М. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти.

Страшно-то как…

Как все же хорошо, что Крым не ваш, и вы не наш.

В конце лета 1838 года Петр Андреевич Вяземский приехал в первый раз в Париж. Воспитанный на французской культуре, князь не мог сдержать восторг и волнение: "Не уж ли я в самом деле в… в… в… в… Сила крестная с нами! Выговорить не могу. Так дух и спирает. Чертенята в глазах пляшут, в глазах рябит, в ушах звучит, в голову стучит!" Но... Проходит всего три дня, и Вяземский пишет в письме: "Странное дело! Я не нахожу Франции... Все тихо, все безмолвно! Нет ни одной водевильной сцены. Ни слова не слышу о политике. Cette belle France – Тамбовская губерния… Воля ваша, смешно сказать, а что-то есть унылое – может быть болезненное и недовольное – в общем чувстве Франции…"